Женя последней поднялась на площадку. Она не уходила в вагон, а стояла в дверях – раскрасневшаяся и улыбающаяся – и на прощанье помахала Муравьеву рукой в знакомой зеленой варежке.
Поезд ушел в снег, обволакивая паром леса. Муравьев стоял на платформе и смотрел ему вслед. И как на Северном вокзале в Москве, снова он почувствовал глухое биение сердца. Снова пришло внезапное ощущение того, что вот сейчас, где-то здесь, рядом, на этой земле, затихшей под легкой на первый взгляд тяжестью летящего снега, случилось что-то очень хорошее, и он, Муравьев, замешан в этом хорошем как соучастник.
– Хорошо! – сказал Муравьев. – Нельзя жить вдали от молодости!
Муравьев спустился по обледенелой лесенке с платформы и пошел к ручью – докалывать лед. Лыжную палку он захватил с собой.
Вопросы и задания
1. В какой момент происходит «рождение рассказа»?
2. Какую роль играла природа в изменении настроения героя – писателя Муравьева?
3. Какие вопросы студентки Жени были толчком для создания рассказа?
1. Опишите «зимний денек», максимально используя краски, которые есть у Паустовского.
2. Попробуйте истолковать слова: «Нам, людям, в особенности писателям, стоит поучиться у природы». Как вы их понимаете и относите ли их к себе тоже?
3. Какое отношение к теме труда имеет описание «рождения рассказа»? Найдите в тексте слова автора, которые были бы ответом.
Роман – повесть – рассказ
Роман, повесть и рассказ отличают: объем, количество героев, сложность сюжета, характер повествования.
Каждый читатель может решить, что перед ним: роман, повесть или рассказ. Но едва ли кто-нибудь из вас назовет рассказ романом или роман рассказом. Однако назвать роман повестью или рассказ повестью может каждый. Например, Иван Сергеевич Тургенев называл «Муму» то повестью, то рассказом. И можно спорить о том, когда он был прав.
Поколения читателей в своем самостоятельном чтении обращаются чаще всего именно к этим трем жанрам повествовательных произведений. Если вы проверите себя и попробуете припомнить, с каким жанром вы чаще встречались в самостоятельном чтении, то это, скорее всего, будут именно роман, повесть, рассказ. Они стремятся познакомить читателя с человеком и его судьбой, ввести в мир чужой жизни, в которой всегда так много интересного и поучительного. Однако каждый жанр предлагает свою меру подробности. Так, рассказ чаще всего изображает лишь эпизод, фрагмент, часть жизни человека. Повесть расширяет наше знакомство с героем и его окружением. Роман рисует сложную картину мира, и мы знакомимся с множеством участников и событий, которые влияют на судьбу героя и определяют финал произведения.
Вопросы и задания
1. Назовите известные вам рассказы, о которых вы точно можете сказать, что они не могут быть названы повестью, а тем более романом.
2. Назовите произведения, которые вы могли бы назвать или рассказом, или повестью, не решаясь утверждать ни то, ни другое.
3. Произведения какого жанра вы считаете самыми большими по объему? Что стремится передать писатель своему читателю, создавая такие произведения?
Михаил Александрович Шолохов
(1905–1984)
Великая Отечественная война – одна из центральных тем в нашей литературе. Каждый год вы читали и изучали художественные произведения, связанные с событиями этой героической поры в отечественной истории. Желание откликнуться на великие события побудило писателей к созданию произведений самых различных жанров эпоса, лирики и драмы. Первыми появились стихотворения и очерки, хроника и фельетоны – произведения малых форм, жанры «быстрого реагирования».
М. А. Шолохов – корреспондент «Правды», участник Великой Отечественной войны с первых и до последних ее дней. Его публицистические произведения – отклики на события исторической битвы – появились уже в первые месяцы войны. Это очерки «На Дону», «На юге», «Казаки» и др.
В 1943 году началась публикация романа «Они сражались за Родину» в газетах «Правда» и «Красная звезда». Героической патетикой наполнен ряд глав этого так и оставшегося незавершенным романа. Но есть в нем и забавные эпизоды, благодаря которым автор убеждает читателя в неизбежности комических ситуаций, неизбывности юмора, помогающего выжить даже в самых трагических условиях.
В приведенном ниже фрагменте романа вы прочитаете описания одного боевого дня и проживете его вместе с красноармейцем Николаем Стрельцовым, работавшим в мирные дни агрономом Черноярской машинно-тракторной станции.
Они сражались за Родину. Главы из романа
Высушенная солнцем целинная земля на высоте была тверда, как кремень. Лопата с трудом вонзалась в нее на несколько сантиметров, откалывая мелкие, крошащиеся куски, оставляя на месте среза глянцевито блестящий след.
Бойцы окапывались с лихорадочной поспешностью. Недавно пролетел немецкий разведчик. Он сделал круг над высотой, не снижаясь, дал две короткие пулеметные очереди и ушел на восток. «Теперь вскорости жди гостей», – заговорили красноармейцы.
Николай вырыл обчин глубиною в колено, выпрямился, чтобы перевести дух. Неподалеку окапывался Звягинцев. Гимнастерка на спине его стала влажной и темной, по лицу бисером катился пот.
– Это не земля, а увечье для народа! – сказал он, бурно дыша, вытирая рукавом багровое лицо. – Ее порохом рвать надо, а не лопаткой ковырять. Спасибо, хоть немец не нажимает, а то, под огнем лежа, в такую землю не сразу зароешься.
Николай прислушивался к стихавшему вдали орудийному гулу, а потом, отдохнув немного, снова взялся за лопатку.
В глаза и ноздри лезла едкая пыль, тяжко колотилось сердце и трудно было дышать. Он вырыл окоп глубиною почти в пояс, когда почувствовал вдруг, что без передышки уже не в состоянии выбросить со дна ямы отрытую землю, и, с остервенением сплюнув хрустевший на зубах песок, присел на край окопа.
– Ну как, доходная работенка? – спросил Звягинцев.
– Вполне.
– Вот, Микола, война так война! Сколько этой землицы лопаткой перепашешь – прямо страсть! Считаю так, что на фронте я один взрыл ее не меньше, чем колесный трактор за сезон. Ни в какие трудодни нашу работу не уложишь!
– А ну, кончай разговоры! – строго крикнул лейтенант Голощеков, и Звягинцев с не присущей ему ловкостью нырнул в окоп.
Часам к трем пополудни окопы были отрыты в полный рост. Николай нарвал охапку сизой мелкорослой полыни, тщательно замаскировал свою ячейку, в выдолбленную в передней стенке нишу сложил диски и гранаты, в ногах поставил развязанный вещевой мешок, где рядом с немудрым солдатским имуществом россыпью лежали патроны, и только тогда внимательно осмотрелся по сторонам.
Западный склон высоты полого спускался к балке, заросшей редким молодым дубняком. Кое-где по склону зеленели кусты дикого терна и боярышника. Два глубоких оврага, начинаясь с обеих сторон высоты, соединялись с балкой, и Николай успокоенно подумал, что с флангов танки не пройдут.
Жара еще не спала. Солнце по-прежнему нещадно калило землю. Горький запах вянущей полыни будил неосознанную грусть. Устало привалившись спиной к стенке окопа, Николай смотрел на бурую, выжженную степь, густо покрытую холмиками старых сурчиных нор, на скользившего над верхушками ковыля такого же белесого, как ковыль, степного луня. В просветах между стебельками полыни виднелась непроглядно густая синева неба, а на дальней возвышенности в дымке неясно намечались контуры перелесков, отсюда казавшихся голубыми и словно бы парящими над землей.
Николая томила жажда, но он отпил из фляги только один глоток, зная по опыту, как дорога во время боя каждая капля воды. Он посмотрел на часы. Было без четверти четыре. В томительном ожидании прошло еще с полчаса. Николай жадно докуривал вторую папиросу, когда послышался далекий гул моторов. Он рос, ширился и звучал все отчетливее и грознее, этот перекатывающийся, низко повисший над землею гром. По проселку, прихотливо извивавшемуся вдоль балки, длинным серым шлейфом потянулась пыль. Шли танки. Николай насчитал их четырнадцать. Они скрылись в балке, рассредоточиваясь, занимая исходное положение перед атакой. Гул моторов не затихал. Теперь по проселку быстро двигались автомашины с пехотой. Последним прополз и скрылся за откосом балки приземистый бронированный бетонозаправщик.
И вот наступили те предшествующие бою короткие и исполненные огромного внутреннего напряжения минуты, когда учащенно и глухо бьются сердца, и каждый боец, как бы много ни было вокруг него товарищей, на миг чувствует ледяной холодок одиночества и острую, сосущую сердце тоску. Николаю было знакомо и это чувство, и источники, порождающие его; когда однажды он заговорил об этом с Лопахиным, тот с не свойственной ему серьезностью сказал: «Воюем-то мы вместе, а умирать будем порознь, и смерть у каждого из нас своя, собственная, вроде вещевого мешка с инициалами, написанными чернильным карандашом… А потом, Коля, свидание со смертью – это штука серьезная. Состоится оно, это свидание, или нет, а все равно сердце бьется, как у влюбленного, и даже при свидетелях ты чувствуешь себя так, будто вас только двое на белом свете: ты и она… Каждый человек – живой, чего же ты хочешь?»
