Огромная часть этих замечательных патентов принадлежит насекомым. Здесь и различные системы управления и связи, узлы и детали подвижных механизмов, покрытия и смазочные материалы, оптические, локационные и навигационные приборы, землеройные машины, бурильные, сверлильные, хирургические инструменты, летательные и плавательные аппараты, методы передачи, переработки и хранения информации, целая лаборатория химических веществ с совершенно неожиданными свойствами, невероятно экономичные и мощные двигатели, устройства для обнаружения сверхслабых звуков и запахов или добычи, находящейся даже глубоко под землей, метеорологические приборы — всего не перечесть.
Некоторые из этих приборов и устройств инженеры уже «взяли взаймы» у насекомых.
И что для меня особенно отрадно — а я ведь так неравнодушен к окраске и форме насекомых! — в научных и технических журналах стали появляться серьезные статьи о возможности и необходимости использования художниками-конструкторами в технике и быту принципов окраски живых существ. А в некоторых художественных учебных заведениях уже введен специальный курс бионики.
Но успешно развиваться бионика сможет лишь тогда, когда целая армия молодых ученых пойдет на штурм тайн, миллионы лет скрытых от человека. Ученых не только серьезных и вдумчивых — ученых-романтиков, ученых-художников и ученых-мечтателей. И чтобы стать таким, нужно, мне кажется, чтобы огонек этот вспыхнул еще в детстве. К сожалению, загорается такой огонек лишь у немногих. Почему это?
Вспомню опять свои школьные годы. Как ни странно, зоологию, которую нам преподавали в школе, я недолюбливал: уж очень скучной она мне казалась. Получилось так, что у меня тогда было две зоологии: вот та, сухая и казенная, и другая, увлекательная, красивая, всегда новая, непознанная — в лесу, в горах, в старых, истрепанных томах «Жизни животных» Брема и в книге о насекомых Фабра, за дверями симферопольского музея. Но ведь с этой, «второй» зоологией я познакомился случайно — ни Брем, ни Фабр могли вовремя не подвернуться, вполне бы я мог никогда не попасть в рабочую комнату Сергея Ивановича и в хранилище музея, куда не допускались посторонние.
А ведь можно сделать так, чтобы такие встречи с природой были не случайными, и потому все-таки лучшее место для них — школа. Нужно, чтобы именно здесь, в школе, а не где-то за ее стенами, ты впервые увидел своими глазами, как выходит из тени планеты один из спутников Юпитера, как рождается кристалл, как из одной плавающей в капельке воды инфузории становятся две — явления, чудесные и сами по себе, чудесные и тем, что они способны озарить весь дальнейший жизненный путь человека, указав ему его призвание.
И если у кого-нибудь из вас загорелся такой чудесный огонек, пусть даже странный для других — не тушите его. Пройдут годы, он разгорится, и вы непременно найдете ему единственно правильное применение.
Но вернемся к насекомым. Именно на изучение этого интереснейшего мира мне хочется нацелить юных любознательных читателей — слишком мало сейчас настоящих любителей энтомологии. Насекомых наблюдать трудно — очень уж мелки. Приходится вооружаться и оптикой, и, главное, терпением. Зато если повезет, можно увидеть нечто новое, необычное, на первый взгляд совершенно необъяснимое; тогда, если провести наблюдение внимательней, тоньше, осмысленней, — порой удается докопаться до истины. Редко это случается, зато не исключена возможность, что какое-нибудь из этих наблюдений окажется полезным для науки. Даже то сравнительно немногое, что известно о насекомых, уже послужило ценным материалом для бионики. Но ведь насекомых, жизнь большинства из которых почти не изучена, на земле более миллиона видов.
Более миллиона — вы задумались над этой цифрой? Позвоночных животных на земле около 70 тысяч видов, насекомых же — около миллиона. И почему «около»? Да потому, что ученые, наверное, никогда не перестанут открывать новые и новые виды. В тридцатых годах прошлого столетия энтомологам было известно 30 тысяч видов насекомых, причем предполагалось, что всего их, вместе с неоткрытыми, около 60 тысяч видов. Однако в настоящее время в энтомологические каталоги внесено уже около миллиона видов, а общая предполагаемая цифра близка к двум миллионам. И хотя каждые сутки в мире в среднем публикуется десяток новых научных работ по энтомологии, жизнь и строение подавляющего большинства насекомых — почти сплошная тайна. По одной загадке на вид — и то получится миллион загадок. Отсюда и название этой книжки.
Бионика — наука будущего — ждет вас!
…Сейчас я снова усажу Сережку на заднее сиденье «вездехода», потом сяду сам и легонько оттолкнусь ногой. Включать мотор не нужно: хоть уклон невелик, но поможет попутный ветерок, и долго-долго мы будем медленно катиться вниз. Сверну ли к красноватым илистым берегам большого соленого озера, синеющего слева, или маленький «Д-4» вынесет нас сквозь струящееся весеннее марево к далеким лесам, пока даже не знаю — там будет видно. Но где бы мы ни остановились — на седых солончаках, на опушке березового колка, у межи вспаханного поля — везде меня ждут нераскрытые тайны удивительного мира насекомых. Удалось бы подглядеть, разгадать хотя бы еще одну из них! Но даже если и не удастся, все равно в дневнике моем прибавятся две-три странички.
А интересными ли они получатся, эти страницы, — судить читателю.
На стеблях травы — белые пушистые комочки, будто кто обронил кусочки ваты. Срываю одну былинку — комочек оказывается аккуратной белоснежной муфточкой, внутри которой проходит травинка. Сквозь нежную «вату» проглядывают ряды маленьких коконов.
Мы берем несколько таких стебельков вместе с муфточками и кладем в пробирку. Дома, через несколько дней, многие коконы заметно темнеют. Вот приоткрывается маленькая крышечка одного из них, показывается головка с усиками, и на свет появляется крошечное изящное насекомое с нежными прозрачными крыльями.
Это — апантелес, наездник из семейства браконид, грозный враг многих вредных гусениц. Разыскав подходящую молодую гусеницу, самка апантелеса откладывает в нее несколько десятков крошечных яичек. Вышедшие из них личинки аккуратно выедают гусеницу изнутри, поначалу не причиняя ей большого вреда. Гусеница ползает по траве, питается, а внутри нее растут да растут личинки апантелеса. В один прекрасный день подросшие личинки дружно доедают свою хозяйку, покидай затем продырявленную во многих местах пустую шкурку. Вскоре они располагаются тесным кольцом вокруг того стебля, на котором застал гусеницу ее смертный час, выпускают тончайшие белые паутинки, и пушистый комок скрывает их от врагов. В плотных коконах, что видны внутри комочка, они и окукливаются.
Часто вздрагивая усиками, наши апантелесы резво бегают внутри пробирки. Их становится так много, что часть приходится выпустить на волю. Скоро все коконы пустеют. Кладу в пробирку маленький комочек ваты, смоченный сладкой водой. Обстукав усиками, один апантелес пробует его на вкус. Сладко! Наездник начинает жадно сосать.
Вскоре у лакомства образуется толчея. Все наездники собираются в этом конце пробирки, каждый норовит лизнуть сладкой водички. Первый апантёлес, видимо, сыт. Расталкивая братьев и сестер, он выбирается в сторонку и начинает умываться: облизывает усики, от основания до самого кончика, забавно чистит ножки, обтирая ими спинку, крылья. Этот туалет занимает у него минут двадцать.
Сережа каждый день подкладывает им пищу. Наездники живут у нас целую неделю. Оставив несколько экземпляров для коллекции, я выношу остальных на крыльцо и выпускаю. Сверкая на солнце крохотными крылышками, апантелесы разлетаются. Немало прожорливых гусениц истребят они за лето, немало спасут растений, эти наши маленькие друзья.
Среди ослепительно-белых солончаков вдоль озерного пологого берега — неожиданный островок ярко-зеленой травы. А по траве ползают большие черно-фиолетовые насекомые. Из-под маленьких, ничего не прикрывающих надкрыльев высовывается огромное, толстое, волочащееся по траве брюшко. Зовутся эти странные жуки майками, а принадлежат они к семейству с не менее странным названием — нарывников. Но название дано не зря: возьмешь ту же майку в руки — и на всех сочленениях жука выступят желтоватые маслянистые капли с резким пугающим запахом. Жидкость ядовита: если она попадет на кожу, может произойти сильное воспаление.
Жуки ползают по траве не скрываясь — им нечего бояться. Я беру пинцетом самую крупную майку и помещаю в отдельную баночку. Но все равно от резкого «химического» запаха начинает першить в горле, щипать глаза.
Развитие у жуков-нарывников проходит не совсем обычно. Когда самки маек отложат в землю многочисленные яйца, из них вылупятся очень маленькие юркие личинки с цепкими ногами. Всползет такая личинка на цветок и будет караулить, пока на него не прилетит за нектаром одиночная пчела. Мгновенно и незаметно крохотное существо прицепится к пчеле и отправится к ней в гости. Только гость этот коварен: он проникает в ячейку пчелы, первым долгом съедает хозяйское яйцо, а уж затем превращается в толстого коротконогого червяка, совершенно непохожего на своего шустрого предшественника. Купается в меде личинка майки, объедается, толстеет, а потом превращается в куколку, из которой уже выходит жук. Все это более подробно и более интересно описано у Фабра. Такое многократное перевоплощение насекомых, дополненное разными формами личинки, называется гиперметаморфозом — сверхпревращением.
