Из всех Антиопа была ближе к тому, чтобы обладать мной. Царица амазонок, она была, как и все ее подданные, одногруда, но это ничуть не безобразило ее. Закаленное бегом и борьбой, тело ее было крепким и сильным, как у наших атлетов. Я боролся с нею. Она билась в моих руках, как снежный барс. Разоруженная, она пускала в ход ногти и зубы, бесилась от моего хохота (я-то тоже был безоружен) и от того, что не могла защититься от моих притязаний. Из всех она была самой девственной. И меня мало заботило впоследствии, что она кормила Ипполита, своего сына, только одной грудью. Этого целомудренного дикаря, которого я хотел сделать своим наследником. Я расскажу в дальнейшем, как он стал скорбью моей жизни. Ибо недостаточно быть только затем, чтобы быть, надо передать наследство, как еще дед повторял мне. Питфей и Эгей были гораздо умнее меня, да и Пирифой тоже. Но во мне признавали здравый смысл, остальное же должно было прийти потом, вслед за желанием делать добро, никогда не оставлявшим меня. Я всегда был преисполнен мужества, оно-то меня и направляло в дерзких предприятиях. Вдобавок, я всегда отличался тщеславием: подвиги сродственника моего Геракла, о которых я был наслышан, будоражили меня в юности, и когда из Трезена, где я тогда жил, я должен был отправиться к отцу в Афины, я вовсе не намеревался сесть на корабль, как мне благоразумно советовали, ибо дорога морем была куда безопаснее. Я это знал, но именно из-за опасностей сухопутная дорога, со всем ее огромным обходом, привлекала меня – это была возможность доказать свою доблесть. Разбойники всех мастей опять наводнили страну и торжествовали, в то время как Геракл обабился у ног Омфалы. Мне было шестнадцать лет. Мне предстояла занятная игра. Был мой ход. Огромными рывками сердце мое неслось к вершинам счастья. Какое мне дело до безопасности! – кричал я себе, – и до самого спокойного пути! Я презирал отдых без славы, удобства и лень. На Афинской дороге, проходящей через Пелопонесский перешеек, я смог проверить себя, там ощутил я силу рук своих и сердца, уничтожив нескольких мрачных отъявленных разбойников: Синиса, Перифета, Прокруста, Гериона (нет, то дело Геракла, я хотел сказать: Керкиона). Я тогда слегка ошибся по поводу Скирона, очень достойного, казалось бы, человека, добронамеренного и куда как услужливого к прохожим. Но узнал я об этом слишком поздно, и когда я уже расправился с ним, люди решили, что он был всего-навсего шалопаем.
(«Тезей», перевод Э. Войцеховской и Ю. Белоцерковского)
Начавшаяся война, национальный раскол и предательство французского правительства, оккупация Франции вынудили писателя к отъезду с родины. Когда пушки отгремели, Андре Жид более ничего не писал – он просто устал и разуверился…
В 1947 году Жиду была присуждена почетная степень доктора Оксфордского университета. В том же году писатель был удостоен Нобелевской премии по литературе «за глубокие и художественно значимые произведения, в которых человеческие проблемы представлены с бесстрашной любовью к истине и глубокой психологической проницательностью».
Аверс памятной медали А.Жида
В своей речи на церемонии награждения А. Эстерлинг, член Шведской академии, отметил, что «…Жид в большей степени, чем кто-либо из его современников, был человеком контрастов… Вот почему его творчество создает впечатление непрерывного диалога, в котором вера постоянно борется с сомнением, аскетизм – с жизнелюбием, а дисциплина – со стремлением к свободе». Плохое самочувствие не позволило Жиду прибыть на церемонию награждения в Стокгольм, и его Нобелевскую лекцию прочел за него французский посол в Швеции Габриэль Пюо. Выражая благодарность Шведской академии за награду, Жид писал: «В течение многих лет мой голос представлялся мне гласом вопиющего в пустыне, позже я думал, что обращаюсь к очень немногим; но вы доказали мне сегодня, что я был прав, когда верил в преимущество узкого круга читателей… Вы подали свой голос не столько за мой труд, сколько за тот независимый дух, который витает в моих книгах, за тот дух, который в наши дни подвергается всевозможным нападкам».
Одно из последних изданий в России (2000-е годы) «Дневника» А.Жида
В это же время А.Жид становится героем нескольких документальных фильмов, один из которых, «С Андре Жидом» был снят его другом Марком Аллегре.
В феврале 1950 года Жид приезжает в городок Жуан-ле-Пен на Лазурном берегу, где живет на вилле «Синяя птица». Возвратившись осенью в Париж, он принимает участие в репетициях спектакля по «Подземельям Ватикана» в «Thеаtre-Franсais», премьера которого превращается в настоящий апофеоз автора.
В 1950 году Жид выпустил последний том своего «Дневника» («Journal»), охватывающий период с 1939 по 1949 год. Многие читатели наверняка согласятся с знаменитым писателем Франсуа Мориаком, который ставил выше всех остальных произведений Жида его дневники и автобиографии. О «Дневниках», начатых в 1889 году и состоящих в общей сложности более чем из миллиона слов, в которых отразилась вся его жизнь, Э. Старки, видный английский специалист по французской литературе, писал, что «…это произведение – уникальное во французской литературе, да и в литературе вообще; это сокровищница мнений и споров по любому художественному и интеллектуальному поводу, по любой моральной проблеме за период в шестьдесят с лишним лет». Отдавая дань памяти Жиду, вскоре после его смерти Сартр писал: «Он не уставал учить нас, что можно сказать все что угодно, лишь бы это было хорошо сказано». Слава Жида с годами не потускнела. В 1980 году, например, американский литературовед А. Лесли Уилсон писал, что репутация Жида «…как одного из самых крупных писателей нашего [XX] столетия со временем только возросла».
В понедельник, 19 февраля 1951 года Андре Жид умирает в Париже от воспаления легких. Последняя, вышедшая из-под его пера фраза была такой: «Мое собственное нахождение на небе… не должно заставлять меня находить зарю менее красивой». А его последние слова: «Я боюсь, чтобы мои фразы не оказались грамматически неточными» и «…всегда происходит борьба между разумным и тем, что им не является».
После множества бурных скандалов А.Жид был предан земле на кювервильском кладбище, рядом с женой, в присутствии местного пастора. 24 мая 1952 года декретом Священной конгрегации Ватикана было предписано внести «Andreae Gide opera omnia» в Index librorum prohibitorum (внести сочинения А.Жида в Индекс запрещенных книг5).
Посмертная маска А.Жида
«И ныне пребывает в Тебе» («Et Nunc Manet in Те»), задушевная история семейной жизни писателя, увидела свет в 1951 году, уже после смерти Жида.
Читатель России познакомился с творчеством А.Жида давно – все его книги переводились еще в тридцатые годы. Но после выхода резко критикующей советскую сталинскую действительность книги «Возвращение из СССР» (созданной после поездки в СССР и встречи со Сталиным), произведения А.Жида находились под негласным запретом и всячески критиковались. Лишь в последние годы в нашей стране появился, наконец, уникальный и долгожданный многотомник А.Жида, дающий если и не полное, но достаточно яркое представление о творчестве этого великого и противоречивого французского мыслителя и писателя.
Глава XIII
Томас Элиот (Eliot)
1948, Великобритания
Томас Элиот
Американский (точнее, англо-американский) поэт Томас Стернз Элиот (26 сентября 1888 – 4 января 1965) родился в Сент-Луисе (штат Миссури). Он был младшим из семерых детей в семье. Среди его предков был преподобный Уильям Гринлиф Элиот, основатель Вашингтонского университета в Сент-Луисе, а с материнской стороны Айзек Стернз, один из первых переселенцев Массачусетса. Отец Томаса Элиота, Генри Элиот, был богатым промышленником, а мать, урожденная Шарлотта Стернз, женщина образованная и литературно одаренная, написала биографию Уильяма Элиота и драму в стихах «Савонарола». Почтенная протестантская семья. Семейные традиции Элиотов, строгое воспитание, постоянная привычка к самоанализу и к соотнесению своих действий с четким нравственным идеалом оказали большое влияние на будущего поэта.
Ему с детства внушали чувство бесконечного уважения к памяти деда-проповедника, из чувства долга покинувшего родной Бостон и отправившегося на запад, в Сент-Луис, где он основал столь важные, облеченные символическим значением для всей общины церковь и колледж. Твердые пуританские принципы Новой Англии, верность своему долгу определяли жизнь Томаса Элиота в течение многих лет.
Закончив частную школу Смит-акэдеми в Сент– Луисе, Элиот год проучился в частном массачусетском колледже и в 1906 году поступил в Гарвардский университет. Талантливый, незаурядный студент, Элиот закончил университетский курс за три года и получил диплом магистра на четвертом курсе.
