Но не всегда такая беда случается. И весеннюю радость лесные куры тоже чувствуют. Краса наших лесов, глухарь, спокойно завтракает, ему голод не грозит, зимняя еда всегда наготове: сосновая хвоя. С самой «вкусной» сосны за зиму почти всю ощиплют. Но вот завтрак кончен, расправил глухарь крылья и вниз на полянку слетел. Беспокойно головой крутит, шагает важно и крылом нет-нет и прочертит снег рядом со своим следом. Крепко чертит, на насте след остаётся. Кому близка жизнь леса, без слов понятно: весна взволновала великана. Скоро-скоро на заре послышится его негромкая весенняя песня, недаром алой кровью налились его брови. А на берёзах на опушке уже встречают солнце тетерева, тоже пробуют голоса, бормочут, переглядываются воинственно, но время битв ещё не пришло. В чаще к их бормотанью прислушиваются тетёрки. Ждут…
И наконец… весна расшевелила их по-настоящему. Огромные тяжеловесные петухи-глухари, и маленькие пылкие петушки-рябчики, и воинственные красавцы тетерева почувствовали: настоящее время тока пришло. А для охотников пришло долгожданное разрешение на весеннюю охоту.
Конец марта и начало апреля — совсем немного, около двух недель. Но сколько волнения! Сколько ружей вынуто из чехлов, вычищено до блеска! Охота на боровую и водоплавающую дичь — тетеревов, рябчиков и уток. Собак брать запрещено. Краса наших лесов — глухарь сюда не включён. Запрещение охоты на него полное, и срок окончания не указан: глухарей, как почти каждое живое существо в лесу, в поле, в реке, легче уничтожить, чем восстановить и размножить. Не один год пройдёт (в лучшем случае), пока охотники получат разрешение на отстрел — тоже в определённый и очень короткий срок. В ряде охотничьих хозяйств начали разводить глухарей, но пока это ещё опыты и очень небольшие.
Об охоте на глухарей мы знаем пока только по воспоминаниям старых охотников. Глухари вообще от людей подальше держатся и токуют в глухом лесу. Охотник шалаша не строит, с вечера выслушает глухаря и утром, чуть посветлело, осторожно, почти ощупью, чтобы не спугнуть птицу, подбирается к разведанному месту и замирает. Глухарь токует на толстой ветке сосны или осины, токует с увлечением, но то и дело прислушивается. «Тэ-ке…» и опять чаще: «тэ-ке», «тэ-ке…» Точно деревяшки стукают. И на песню не похоже. Вот замолк, прислушивается. Охотник не дышит. Сейчас глухарь и за триста шагов подозрительный шорох услышит и сразу сорвётся, улетит. Наконец, опять «тэ-ке, тэ-ке». В эту краткую минутку он ничего не слышит. Скорее! Прыжок, ещё прыжок, но песня коротка. Если охотник не успел до конца песни поставить на землю другую ногу — стой на одной, замри. И замирает. Опять песня, ещё скачок, уже ближе. И наконец — вот он, краса наших лесов, огромный, крылья распущены, взволнованно, едва видный в предрассвете, шагает по суку, поёт, зовёт. Та, которой назначена эта горячая песня, давно уже слушает, замерла неподалёку, ждёт. И она, если неловкий охотник не вовремя шевельнулся, — вспорхнёт, предупредит. Но охотник опытен, знает, когда можно скакать и когда нужно замереть. И вот выстрел. Тяжёлая птица с мягким стуком падает на землю. Ток кончен, ягдташ приятно оттягивает плечо. Как приятно будет рассказать дома об удачной охоте! Удовольствие немного испортит дочь. Осторожно потрогает неподвижную гордую голову с красными бровями, скажет грустно: «Такая красота. И как тебе не жаль было, папа!»
Ток, место рыцарских турниров тетеревов, — это обычно лужайка, на которую бойцы слетаются из года в год, если… если какой-нибудь жадный и нерасчётливый охотник не убьёт хозяина тока — токовика, самого сильного горячего бойца. Он обычно является первым на рассвете, и лес ещё только просыпается, а он уже хозяином ходит по поляне, распустив хвост, красуется белым подхвостьем, брови налиты кровью. Настало время не пробовать голос, а биться за продолжение рода с самыми достойными. Он ходит пока один и жарко бормочет: «чу-фыы, чу-фыы…»
Но вот уже гордый вызов принят. На полянку слетаются опытные бойцы с налитыми бровями, а за ними, ещё неуверенно, молодёжь — впервые попробовать силы в настоящем бою. «Чу-фыы, чу-фыы…» Из-за веток робко выглядывают любопытные дамы-тетёрки, ждут… Чем не рыцарский турнир? Нет лишь перчатки или шарфа дамы на шлемах рыцарей. Покрасовались, показали себя, разгорячились, и уже закипели настоящие парные бои. Токовик бьётся наравне со всеми. В пылу боя никто не замечает, как из искусно замаскированного на краю полянки шалаша осторожно высовывается дуло ружья. И выстрел не пугает — бойцам не до него. Старое руководство по охоте советует не показываться, не подбирать убитых до конца тока. Успеется. Если жадность одолела, убит и токовик… Ток утром быстро кончается и на этот раз — навсегда. Без токовика некому будет собирать бойцов на этой поляне. Но зато одним трофеем больше. А если бы не ружьё, а фотоаппарат… А если бы больше настоящей любви к природе в её лучшие минуты…
У рябчика-малыша, по сравнению даже с тетеревом, ток, как и вся жизнь, проходит по-своему. Рябчики лсивут парами и токуют-ухаживают каждый за своей подругой на своём определённом участке. Они яростно защищают его от других самцов, но, услышав их вызывающий свист, рябчик часто не выдерживает, бежит драться с ними и не на своём участке. Опытные охотники подманивают его на самодельный манок и, таким образом, охотятся не сходя с места.
Хотя рябчики живут парами (моногамны), но самец в постройке на земле очень простого гнезда самке не помогает. Не помогает и в насиживании яиц, хотя держится около гнезда. И в дальнейшем не отходит от самки и вылупившихся цыплят-пуховичков, но помогает ли в чём — неизвестно.
Весной охотятся и на самого крупного нашего лесного кулика — вальдшнепа.
Тяга вальдшнепов! Коротки вечерние сумерки, в которые начинается она и кончается. В тишине примолкшего леса слышится совсем особый странный звук: «цирк-цирк-хорр, цирк-цирк-хорр…» По поляне проносится порхающим полётом лёгкая тень, иногда две тени, кружатся, сшибаются в воздухе: битва! Битва за подругу, кто сильнее, чей род не угаснет. И выстрел. А то и дуплет. Иногда мелькнут тоже две порхающие тени, но это подруга поднялась навстречу, она впереди, и стрелять можно только в того, кто за ней.
Неудача охотника — тени исчезают, удача — битва или любовный дуэт прерваны, добыча с земли перенесена в ягдташ. Сумерки сгустились, охота окончена. Потом охотник расскажет, как восхитительно поэтичны были минуты ожидания, как он любит природу… Надеемся, он помнит, что самку убивать запрещено. И срок охоты установлен потому, что всё реже слышится в вечерних сумерках «цирк-цирк-хорр…», реже проносятся над темнеющими полянками наших лесов порхающие тени длинноклювых красавцев вальдшнепов. От нас зависит их дальнейшая судьба!
И для охотника-утятника радость весенней охоты теперь недолга. И она — с ограничениями. Стрельба по летящей стае строго запрещена. Разрешена по селезням, причём обязательно на подсадную утку. До рассвета торопится охотник в камышовый шалаш на берегу тихой заводи. За плечами ружьё, в руке корзинка, в корзинке подсадная утка. Но попробуйте найти хорошую, за которую целого выводка не жалко. Вывести из яиц дикой кряквы, подложенных под домашнюю, легко. Но такая утка оказывается пуглива и, главное, «малоразговорчива». Приходится выбирать из домашних, по расцветке похожую на дикую крякву, и «разговорчивую», чтобы хорошо манила пролетающих селезней. На её голос откликнется селезень, ищущий подругу, и опустится на воду. Остальное — дело охотника. Он уже в шалаше, в отверстие в стенке смотрит дуло ружья и зоркий глаз.
Утка спокойно плавает на привычной привязи, но вот виден первый летящий селезень. Утка волнуется, встаёт на воде, хлопает крыльями, зовёт. Селезень откликается, лёгкий ответный свист крыльев ближе, ближе…
«Кря-кря-кря», — волнуется невольная обманщица. Лёгкий всплеск, селезень уже на воде и… выстрел, меткий, если охотник опытен.
Но утка не замечает мёртвого селезня. Она снова зовёт настойчиво «кря-кря». Снова лёгкий всплеск — и второй яркий красавец стремительно скользнул по тихой воде к желанной подруге…
Охотник выйдет из шалаша подобрать добычу, когда окончательно рассветёт и прилёт селезней кончится. «Умница моя», — похвалит он предательницу и осторожно закроет корзинку.
Коротка весенняя охота на уток, но приманчива. На иных озёрах, заводях пальба напоминает чуть ли не артиллерийскую подготовку. Дробь летит в воздух, тонет в воде. В настоящее время уже серьёзно говорится об отравлении уток (крякв, чирков-свистунков) свинцом. Птицы глотают мелкие камешки, необходимые им для перетирания пищи в мускулистом отделе желудка, и вместе с камешками — дробинки, которыми щедро усыпано дно неглубоких водоёмов.
При отстреле селезней, которых приманивает на воду крик подсадной утки, в «руководствах» рекомендовалось привязывать утку так, чтобы течение сносило убитых селезней в одно место, где в конце охоты их удобно подобрать сразу.
