Ознакомительная версия.
Не смогли изменить ситуацию ни демарш 1846 г. российского посла князя Долгорукого, ни письмо канцлера Нессельроде Мохаммед шаху, где отмечалось, что подобные действия – запрет захода в порт военного корабля дружественной державы во всем мире «почитается явным оскорблением флагу, коему оно принадлежит». Согласно международному праву такое оскорбление государственному флагу было «достаточной причиной к разрыву»[15]. Угроза дипломатического разрыва и начала военных действий оказали свое влияние. Иранское правительство было вынуждено пересмотреть свою позицию, но решение было вынесено компромиссное. С одной стороны, Энзелийский залив был признан «внутренним озером» шахского государства, не относящимся к акватории Каспийского моря, и потому не подпадающим под положения Туркманчайского трактата. С другой стороны, военные суда России получили право входить в Энзелийский залив, но не более чем одно судно за раз. Приказ о новом порядке судоходства в заливе был отдан Гилянскому губернатору Мохаммед Эмин хану, который становился ответственным за соблюдение правил[16].
В дальнейшем, после восшествия на иранский трон Наср эд-Дин шаха, русские дипломаты попытались пересмотреть установленные нормы. Гилянский консул Ковалевский и кавказский наместник граф Воронцов настаивали на праве русских военных судов преследовать контрабандистов на всей территории моря. Основанием для требований служили факты доставки с иранской стороны воюющим против России горцам пороха и вооружений по время Кавказской войны. Но все предложения российских официальных лиц потерпели неудачу. Напротив, в 1852 г. под предлогом ограничения входа в залив военных судов, в мурдаб не пропустили корабль, доставивший в Гилян товары Московского торгового дома[17].
Поэтому Энзели плоть до середины XIX в. так и остался поселком, насчитывающим не более 300 домов[18], соединенным со столицей провинции разбитой проселочной дорогой. Состояние этой дороги расстоянием всего в 6 фарсахов (10–12 верст) напрямую зависело от пропускной способности порта. Отказ шахских властей интенсифицировать товарооборот через Энзели сказался на ее плачевном состоянии. Консул Ивановский, преодолевший верхом на лошади за 6 часов всего половину пути констатировал, что дорога не приспособлена ни для какого транспорта. Местные жители окрестили ее «адское ущелье»[19].
Тем не менее морскую политику Российской империи 40-х г. XIX в. нельзя признать неудачной. Напротив, удалось блокировать инициативу Мохаммед шаха по организации в 1841 г. на о. Челекен специального погранично-таможенного поста. Поскольку северная оконечность острова прикрывала вход в Красноводский залив, владеть которым империи собиралась единолично, предложение, сделанное первым визирем, было «естественно отклонено»[20].
Укрепление империи в Астрабадском заливе позволило не только серьезно освоить в коммерческом плане сырьевые и потребительские потенциалы астрабадской провинции Ирана, но и наладить сбыт своих экспортных товаров в Хорасан и центральные районы сопредельного государства. Устойчивые связи Астрабада с центрально-иранскими рынками позволяли российским купцам надеяться на получение доступа к табаку и вину из Шираза, шелку из Иезда, пуховым шалям из Кермана и т. п. Эти торговые маршруты были удобными для караванной торговли. Путь от Астрабада до Иезда занимал всего 12 дней, а до Шираза – 24 дня. Отсюда еще за 2 недели можно было добраться до морского порта в Персидском заливе – Бендер-Бушира, через который, как считалось, идут «во все места Персии, вывозимые из Индии разные товары»[21].
Осуществляя открывшиеся возможности, российские дипломаты приступили к организации дистрибьюторского пункта в Тегеране. По инициативе российского посла, поддержанной директором Азиатского департамента МИД, в 1852 г. был открыт постоянный магазин русских товаров. Попытки открыть оптово-розничный центр до этого предпринимались дважды. В 1850 г. известный купец Елизаров пытался организовать в Тегеране магазин по продаже предметов роскоши, но понес убытки[22]. В начале 1852 г. в Иран с аналогичной целью выезжали купцы Шевелев и Виппер, но прибыв на место и ознакомившись с условиями торговли, они отказались от организации постоянного магазина[23].
Помимо незнания местного спроса и предпочтений, торговцы предметами роскоши не учитывали специфики иранской социальной структуры. Особенность общества проявлялась в тесном сплетении интересов культовых служащих и купечества. Верхушка духовенства зависела от финансовой поддержки базара. Кроме того, главные мечети всегда находились на базаре, и базари отдавали до 20 % своих прибылей на содержание этих мечетей[24]. В свою очередь улама, как влиятельная духовная прослойка, на протяжении десятилетий роднились с представителями купечества. Поэтому когда в Иране в середине XIX в. проявился финансовый и промышленный кризис, большинство базари и улама обнищали. Без их спроса, предметы роскоши были доступны только очень узкому кругу вельмож. Негативные уроки этого опыта позволили Мануфактурному совету, МИД и Министерству внешней торговли сделать вывод о необходимости ориентировать российских фабрикантов и купцов на выпуск для Ирана продукции, рассчитанной на массового потребителя.
Воспользоваться полученными рекомендациями удалось приказчику Московской торговой конторы Е. Д. Макинцеву, назначенному заведующим новым магазином. В результате правильного подбора товаров ему удалось сбыть на тегеранском рынке в период с 1 января по 1 июля 1852 г. русских изделий на сумму 56 820 руб. серебром[25]. В списке реализованного значилось: железо полосовое на 25 тыс. руб., сталь на 7 тыс. руб., медные изделия на 5,5 тыс. руб., хрустальная посуда на 1,85 тыс. руб., фарфоровая посуда на 2,25 тыс. руб., кошениль на 4 тыс. руб., писчая бумага на 1,2 тыс. руб., ткани на 1,2 тыс. руб. и др.[26].
Вместе с тем европейский вектор внешней политики России, отчетливо обозначившийся после победы европейской коалиции над Наполеоном, к 40-м гг. XIX в. стал существенным сдерживающим фактором восточных инициатив государства. Не последнюю роль в выработке политической стратегии, основанной на неверных представлениях и приоритетах, сыграл сам император Николай I. Наиболее показателен результат визита императора в Англию в июле 1844 г. Встречаясь с королевской четой и представителями «Foreign office», он озвучил свое видение будущего Османской империи. Считая, что она вот-вот испустит дух, Николай I предложил совместно подумать о разделе ее имущества[27]. Эта точка зрения императора коренным образом отличалась от той политики, которую проводило правительство Екатерины II и Александра 1. Взвешенной позиции русского правительства в отношении Османской империи пришел конец. Когда некоторое время спустя, канцлер Нессельроде попытался получить письменную копию достигнутых соглашений, то лорд Абердин заверил канцлера: «…мы были вполне солидарны… во всех отношениях касательно Востока»[28]. Пока император пребывал в убежденности, а вслед за ним и весь российский дипломатический корпус, что его политические проекты принимаются в Европе, Великобритания начала готовиться к войне (Крымской).
В итоге англо-русские отношения обострились как по поводу османского наследия, так и по поводу отечественных намерений укрепиться на границах с Афганистаном. Уже с 30-х гг. XIX в. в британском кабинете все отчетливее стал звучать тезис о необходимости защищать интересы короны от российских поползновений и необходимости создавать «бастионы Индии» на Кавказе[29]. Подогрела антироссийскую истерию и знаменательная миссия Виткевича в Кабул.
В качестве первичной меры противодействию России была использована потребность шахского режима в квалифицированных кадрах. Из Великобритании и британской Индии в Тегеран устремились специалисты широкого профиля: артиллеристы, медики, географы, финансовые советники и пр. Параллельно был нанесен удар по самому чувствительному месту – торговой монополии империи в северном Иране. Для этого был задействован неоптимальный транзитный режим, учрежденный николаевским правительством 4 мая 1831 г. Предполагалось, что положения, так называемого Кавказского транзита, приведут к активизации российских купцов 1 и 2 гильдий в транспортировке иранского шелка через Астрахань и Таганрог «в разные заграничные места». Взимаемая в Астрахани 5 % пошлина возвращалась в Таганроге при действительном вывозе сырья за границу[30]. Напротив, ввозимые непосредственно в Закавказский край товары 5 % пошлиной облагались[31]. Эффект от нового порядка организации транзита и торговли оказался прямо противоположным. Армянское и грузинское купечество, ведущее дела на местном рынке, предпочло не участвовать в организованном торге, а либо вести дела нелегально, либо ввозить сырье в Россию, а вырученные средства вкладывать в иностранные товары, которые затем поступали на рынки Ирана и Закавказья через Константинополь и Трапезунд. По подсчетам Гагемейстера, оборот товаров, провозимых по такой схеме, был огромен, доходя до 4–5 млн руб. в год. Собственно из России вывозился только фарфор, стекло, железные изделия и сукна[32]. Товары английского, немецкого, голландского и французского производства стали составлять жесточайшую конкуренцию продукции российских фабрик и заводов.
Ознакомительная версия.
