Конечно, я понимал, что все это мне только кажется или снится, но до чего ясно, подробно!
Стал я соображать, куда меня в моем странном сне занесло. И тут заметил, что над карликовой рощицей плывут вниз, к реке, три стога сена. Лошадей и саней не видно — только стога.
— Вот кстати! — обрадовался я.— Сейчас подойду к возчикам, спрошу, куда я попал.
Между тем передний стог как раз доплыл до опушки, и вывалила из кустов... косматая громадина. Ноги как бревна, клыки колесом загнуты, а над ними хобот шевелится, ветер нюхает. Нет, каков сон, а?! За всю жизнь ни разу мамонт не приснился, а тут сразу три! И сразу ясно, где я: эпоха последнего великого оледенения Земли. Самый конец. Если считать по человеческой истории — каменный век. Перелетел я во сне назад лет этак... тысяч на двадцать, а то и побольше. И до того все явственно вижу, будто мамонты мне не кажутся, а идут мимо меня на самом деле, взаправду. Ай да машина! Какую четкость выдает, куда тебе кино! Но почему она мне показывает именно мамонтов, а не попугаев там или обезьян? Я, например, с детства мечтал попасть в леса Южной Америки.
Только задал я себе этот вопрос и сразу все понял: ведь я, ступив на круг, подумал о прошлом! Машина послушно выполнила заказ: усыпила меня и показала это самое прошлое. Если бы я подождал и не сказал «хватит с меня», то, наверно, перенесся бы еще дальше — в те времена, когда строилась эта пещера.
А что, если я пожелаю проснуться?
Поглядел я на шар, а он висит себе надо мной и тихонько так зудит: з-з-з-з-з...
— Ну-ка,— говорю ему,— верни меня обратно в пещеру. Пора мне просыпаться.
И тотчас холмы, кусты, река — все поплыло, вспыхнуло и завертелось вокруг меня ослепительным вихрем... Тут мне опять стало нехорошо — голова закружилась.
А проснулся я оттого, что ваша милость меня за ноги дергает.
Александр Иванович почесал переносицу, глянул на шар, спокойно сиявший под потолком, тряхнул головой и пробормотал: «Удивительно!.. Непостижимо!..» Потом он опять повернулся ко мне:
— Нет, что это за шутки такие, взрослого человека за ноги таскать?
— Какие уж тут шутки,— говорю,— если человек сперва на глазах исчезает, а потом вдруг появляется и лежит, как мертвый.
— Не морочь мне голову. Кто лежит? Кто исчезает?
— Да вы,— говорю.— Не знаю, почудились вам мамонты или приснились, а только вас здесь не было. И шара не было. Как вы встали на этот круг, так — фьють — и нету!
— Постой... Ты серьезно? — спрашивает Александр Иванович.
— Куда уж серьезней, я из-за вас чуть с ума не сошел.
— Значит... Нет, не может быть! Неужели я наяву попал в прошлое?!
Александр Иванович встал, потер виски и молча направился к проходу.
Вылезли мы наверх, посидели на солнышке, геолог достал свою полевую сумку и стал зарисовывать местность и схему пещеры. Глядя на него, я спохватился — дневник! Такое происшествие надо немедленно записать во всех подробностях, пока ничего не забылось.
...Когда я уже записал все до последней мелочи, Александр Иванович еще корпел над своим планшетом. Сколько можно ждать?! Терпел я, терпел и не вытерпел — решил взять спички и снова лезть в дыру: надо же получше все рассмотреть. К тому же там, в круглой пещере, остался еще один ход, засыпанный.
12 августа. Запись вторая.
По обыкновенному земному времени десять часов семь минут. А здесь уже вечереет, солнце идет к закату.
Очутились мы тут вот как.
Залез я в пещеру, подошел к кругу и вдруг подумал: «А что, если самому попробовать?» Сперва страх одолел, а внутри все равно так и зудит, так и чешется. «Э,— говорю себе,— была не была! Александр Иванович живых мамонтов повидал, а я что, хуже? Ведь мне теперь известно, что шар этот повинуется желанию, точнее,— мысленному приказу».
Встал я на круг, закрыл глаза и соображаю, в какое бы мне прошлое отправиться? Посмотреть ли сперва на пиратов, на рыцарей или сразу податься в Древний Египет?
Однако на первый раз решил я задумать приказ попроще: в истории я не силен, еще напутаешь что-нибудь.— «Далекое прошлое» — и все тут.
Стал я изо всех сил внушать неведомой машине свое мысленное приказание и вдруг слышу: «Стой! Прочь с круга!» Но остановиться я уже не смог. В последний миг Александр Иванович все-таки успел прыгнуть и схватить меня за плечи, однако стащить меня с круга он не успел — все вокруг засияло, завертелось, какая-то сила сдавила мне затылок, перекрутила всего меня, как мокрую тряпку, и стала вжимать в землю.
...Как только Александр Иванович крикнул: «Стоп! Хватит!» — светящиеся стены шара померкли и как бы развернулись во все стороны до самого горизонта.
Я думал, что попадем в холод, к мамонтам, а на самом деле очень даже жарко.
Место холмистое, по склонам — рощи. Из знакомых деревьев только дубы и клены, а елок, берез нет вовсе. Вдали — горы. Только что заметил в кустах какого-то зверька. По-моему, простой заяц. Еще я прихлопнул овода, тоже ничем не примечательного.
Несколько минут назад мы были в двадцатом веке, а сейчас — неизвестно где. Но на далекое прошлое не похоже.
Александр Иванович ходит вокруг, осматривает землю, камни: пытается определить время, в котором мы очутились. Шар плывет над его головой. Как выяснилось, шар лучше повинуется тому, кто точнее выражает свою мысль, свое желание. Если не вспоминать о нем, шар всегда перелетает к Александру Ивановичу. Это, наверное, оттого, что у взрослых сильнее электрические сигналы мозга. Я тоже могу переманить шар к себе, нужно только сосредоточиться и подумать о нем. Однако эти опыты Александр Иванович строго-настрого запретил.
Недалеко от нас тянется какая-то дорога. Сначала я не обратил на нее внимания — дорога и дорога, подумаешь, невидаль. Потом сообразил: это очень даже важно. Ведь дорогу кто-то проложил, кто-то по ней ездит, значит, здесь есть люди, значит, мы перенеслись не в прошлое, а если и в прошлое, то совсем недалеко.
Я сообщил о своей догадке Александру Ивановичу, но он только руками замахал, сказал, что мы попали в самую середину эпохи великого оледенения Земли — более трехсот тысяч лет назад отмахали. Ничего себе расстояньице!
Я не согласился, стал доказывать, что этого никак не может быть, потому что вот рядом дорога, и обыкновенные оводы летают, и зайца я видел обыкновенного, и деревья такие же, как в нашем двадцатом веке. А что касается великого оледенения, так тут, пожалуй, и за сто километров вокруг ни единой льдинки не найдешь.
— Это ничего не значит,— усмехнулся Александр Иванович.— Зайцы, деревья и мухи за три сотни тысяч лет изменились очень незначительно. Я,— говорит,— нашел другие, более надежные приметы времени, например, поле, сплошь забитое галькой, и еще окатанные и поцарапанные глыбы. Понимаешь, ледник, двигаясь, тащил с собой с севера массу камня, но пути он ломал, дробил, обкатывал угловатые обломки. А выбивавшаяся из-под тающей высоченной ледяной стены бурная, мутная река подхватывала каменную мелочь, щебень и волокла, катила этот груз дальше, превращая его в гладкую, округлую гальку. Обессилев, на равнине река оставляла каменную ношу, забивая собственное русло галечными отмелями. Вот они, эти отмели,— показал Александр Иванович.
Поле, сплошь засыпанное камнем, я заметил давно, но никакой реки там не было.
— Давным-давно высохла,— объяснил геолог.— Нет ледника, нет и воды.
— Куда ж он девался, ваш ледник, если мы как раз в самой середке великого оледенения?— удивился я.
— Растаял. Границы льда временно отступили далеко на север.
Оказалось, что эпоха великого оледенения Земли началась шестьсот тысяч лет назад. С тех пор огромные ледники несколько раз то надвигались с севера, накрывая большую часть Европы, Северной Азии и добрую половину Северной Америки, то отступали, таяли, оставляя массу глины, гальки, каменных обломков.
Впрочем, даже в самые холодные времена подальше от ледника, к югу, жизнь была вполне сносная. А в тропиках тем более, их похолодание и вовсе не тронуло.
