престол. Как французские герцоги они были вассалами королей Франции, но в качестве английских монархов, отстаивая интересы Англии, они вели длительные войны против королей Франции.
Разобщенность и единство
Итак, Европа делилась не только на страны и королевства, но — внутри них — на провинции, герцогства, графства, владения крупных и мелких сеньоров. Политическая, языковая, правовая разобщенность была исключительно велика. Если невозможно четко обозначить территориальные границы между королевствами, то зато переезд из владений одного феодала во владения соседа мог ощущаться очень живо: у ворот его замка или на мосту через реку в его земле путника поджидали сборщики податей и пошлин, и за проезд через владения сеньора купцов крепко обирали.
Однако наряду с силами сепаратизма, обособлявшими области и отдельные местности, в Европе того периода действовали и прямо противоположные начала — единения, преодоления раздробленности. Понять духовную, общественную, религиозно-церковную и политическую жизнь средневековой Европы можно только не упуская из виду это переплетение центробежных и центростремительных сил.
Главное, что объединяло Западную и Центральную Европу, была принадлежность ее народов к католической религии, тому направлению христианства, которое возглавляется папством. Религия играла такую большую роль в Средние века, что когда писатели того времени говорили о «христианстве», то они имели в виду не одну лишь религию, но всю совокупность населения католической Европы, Вера объединяла его и стояла выше всех различий — политических, национальных, языковых, правовых.
Господство латинского языка
Католицизм называют еще латинским христианством. Языком богослужения была (а отчасти остается и по сей день) латынь. На этом языке нужно было обращаться к Богу: читать молитвы и служить МЕССУ (обедню), на латыни писали все богословские и другие ученые трактаты и жития святых. Только проповедь, с которой священник или монах обращались к верующим, могла быть произнесена на родном для слушателей языке. Латынь была языком образованных, и когда они писали или говорили о «неграмотных» или «простецах», они имели в виду и буквально неграмотных, и людей, которые были способны читать и писать на родном языке, но не знали латыни. Латынь, будучи языком церкви, вместе с тем считалась единственным языком культуры.
Ученый человек, духовное лицо, так же как и студент университета, чувствовал себя не столько немцем, французом или итальянцем, сколько сыном вселенской церкви, объединявшей всех верующих, независимо от их национальности. Студент, начинавший свое обучение в Германии, мог затем переехать в другой университет, скажем, в Италии или во Франции, и главная причина его странствий по Европе заключалась в том, что студенты стремились прослушать лекции наиболее знаменитых профессоров. Что касается богословов или ученых монахов, то итальянец мог быть избран аббатом английского монастыря или назначен епископом в другой стране. Латинская церковь не знала никаких национальных или государственных ограничений, и со знанием латыни человек повсюду чувствовал себя дома.
Таким образом, провинциализм и сепаратизм в общественной и политической жизни (стремление замкнуться в своей местности или в узком мирке) уравновешивался всеобъемлющим строем католической церкви, которая не считалась со всяческими границами.
Тем не менее эти границы существовали в действительной жизни. Реальную власть на местах осуществляли сеньоры, и короли или князья вынуждены были с ними считаться и при решении политических вопросов, и во время войны, так как знатный вассал короля, который в соответствии с данной им присягой личной верности должен был ему служить и во всем помогать, на самом деле мог выказать ему неповиновение. Хозяйство оставалось в основе своей натуральным, а пути, по которым перевозили товары, были опасными, транспортные средства — неразвитыми.
Литература на народных языках
Латынь была официальным языком церкви и государства. Но в отдельных странах и областях постепенно начинали укреплять свои позиции народные языки: на них не только говорило большинство населения, но уже записывали местные судебные обычаи, некоторые исторические хроники, возникавшую в городах литературу — басни, забавные и сатирические рассказы, в которых высмеивались продажные судьи, тупые господа и жадные монахи. На национальных языках сочинялись любовные песни и рыцарские романы — поэтические повествования о подвигах легендарных героев. Эта литература пользовалась популярностью не только среди мирян, но и у духовенства. В одном монастыре аббат рассказывал монахам о Христе и святых, и слушатели сонно клевали носами. Тут аббат начал о другом — о сказочном короле Артуре и его рыцарях Круглого стола, — и монахи тотчас же оживились.
В тот период начинает пробуждаться национальное самосознание, и один поэт не без гордости заявляет: в былые времена носителями воинских и ученых доблестей были сперва эллины, а затем римляне, теперь же эти доблести переместились к французам.
«Собирание» Франции
Три группы событий пронизывают историю Западной Европы в XI—XIII вв. Это борьба монархов с крупными феодалами, борьба за централизацию государств и против нее, за то, станут ли подвластные монарху территории единой державой либо совокупностью владений; это борьба светской власти с властью церкви; это борьба христианского Запада с мусульманским Востоком, Крестовые походы. О двух последних исторических процессах мы расскажем отдельно, сейчас же коснемся первого.
Стремление к подчинению всех вассалов единой власти просматривается не только у монархов. Каждый территориальный владетель желал, чтобы его вассалы имели как можно меньше власти, а он как можно больше, причем и за счет высшего сюзерена, монарха. Такое характерно для всей Европы, но в каждой стране происходило по-своему.
Первые короли Франции из династии Капетингов фактически владели лишь землями вокруг Парижа и Орлеана. Король Людовик VI Толстый (1108—1137) чуть ли не половину своего царствования потратил на то, чтобы захватить замок одного из баронов, расположенный как раз на пути из Парижа в Орлеан, ибо этот барон преспокойно грабил находившихся под королевским покровительством купцов, ехавших по этому пути. Более чем веком ранее основатель династии Гуго Капет (987—996) решил призвать к порядку одного непокорного вассала, он направил ему письмо, в котором грозно вопрошал: «Кто сделал тебя графом?». Тот ответил: «А кто сделал Вас королем?». Ответ этот означал: я такой же граф Божьей милостью, как Вы — Божьей милостью король. Короли действительно зависели во многом от крупных вассалов. Опасаясь их сопротивления, французские монархи стремились еще при своей жизни короновать наследников. Высшие духовные и светские феодалы именовались ПЭРАМИ, т.е. равными; подразумевалось, что по отношению к ним король есть лишь первый среди равных. Но у монархов было нечто, отсутствующее у территориальных князей: благодаря обряду коронации они оказывались помазанниками Божьими и уже по одному этому возвышались над своими подданными. В это время во французском народе распространяется вера в то, что король обладает силой своим
