Ознакомительная версия.
Будем, однако, считать, что приведенная фраза не более, чем случайная обмолвка, устраненная последующим прямым указанием на то, что компетенция шире правосубъектности и что она «включает как обладание правами и обязанностями, так и возможность обладания ими, т. е. правоспособность».[153] В таком случае компетенция выступает как родовое понятие, в логической субординации с которой состоят подчиненные ей видовые понятия. Но это было бы возможно лишь при условии, что сами видовые понятия связаны прямой координацией как равновеликие по степени достигнутого ими обобщения. Ничего подобного в рассматриваемом построении не наблюдается, ибо оно соединяет, с одной стороны, все формы проявления правоспособности и, с другой, далеко не все, а только «определенные»,[154] существующие вне правоотношения, да и то лишь некоторые, но не любые вообще вне правоотношения находящиеся субъективные права и обязанности.[155] Это означает, что один из составных элементов компетенции (правоспособность) находится на уровне вида, а два других («определенные» права и обязанности) на уровне части вида. Между ними мыслима, следовательно, лишь косвенная, но не прямая координационная связь, а тем самым непосредственное их выражение в компетенции как едином родовом понятии исключается с самого начала.
С точки зрения логических принципов образования научных понятий, несомненно, предпочтительнее путь, по которому шел А. В. Венедиктов, объединявший в компетенции все виды правосубъектности хозоргана,[156] или по которому идет А. В. Мицкевич, объявляющий ее средоточием всех субъективных прав властного характера. Другое дело, кто из них прав по существу. Но если правильный вывод нуждается в надлежащем понятийном закреплении, то неудачно сформированное понятие неспособно выразить правильный вывод. Это может быть сказано с таким же основанием о компетенции, сводимой к ее сочетанию правоспособности с некоторыми правами и обязанностями, как и о юридическом лице, не выходящем за рамки внутрихозяйственных отношений и обладающем ограниченной правоспособностью.
Обратимся теперь к парному сочетанию «право собственности – право оперативного управления». Точнее, не к парному, а трехчленному сочетанию, ибо, ввиду неприменимости права оперативного управления к личной собственности, оно находится в непосредственной связи с правом социалистической собственности и только через него, косвенно, соприкасается с правом собственности вообще.
Право оперативного управления характеризуется не только тем, что включает в свой состав правомочия по владению, пользованию и распоряжению имуществом, предоставляется юридически обособленным от собственника организациям и осуществляется последними в соответствии с целями их деятельности, установленными плановыми заданиями, назначением управляемого имущества. У него имеется еще одно и притом наиболее существенное качество, состоящее в выполнении роли орудия реализации права собственности. Это качество прямо закреплено в самом законодательно выраженном понятии права оперативного управления. Как сказано в ч. II ст. 21 Основ гражданского законодательства,[157] «государственное имущество (курсив наш. – О. И.), закрепленное за государственными организациями, состоит в оперативном управлении этих организаций…». Еще более определенно та же мысль ч. II ст. 117 ГК РСФСР и аналогичными нормами ГК других союзных республик проводится в отношении межколхозных и других смешанных организаций, каждая из которых осуществляет оперативное управление «закрепленным за ней имуществом, принадлежащим на праве общей собственности участникам данной организации…» (курсив наш. – О. И.). Это как раз и позволяет утверждать, что право оперативного управления непосредственно примыкает к праву собственности, реализации которого оно служит, и связано с ним прямой субординацией функционального порядка.
Подобный взгляд встречает, однако, и возражения. Выдвинув в дополнение к юридическому лицу внутрихозяйственное юридическое лицо, А. Б. Годес присоединил затем к праву оперативного управления, закрепленному за предприятием, право внутрихозяйственного оперативного управления как принадлежащее уже не самому предприятию, а цехам и другим его внутренним звеньям.[158] Стоящая на той же позиции З. М. Заменгоф разъясняет ее следующим образом. В каких бы формах оперативное управление ни осуществлялось, оно всегда означает владение, пользование и распоряжение управляемым имуществом. Все эти правомочия бесспорно принадлежат предприятию как основному звену народного хозяйства, непосредственно ведущему производственную или иную хозяйственную деятельность. Но точно в таком же смысле ими обладают органы хозяйственного руководства в отношении как имущества, служащего базой их собственной хозяйственной деятельности, так и материальных ресурсов, распределяемых ими в порядке хозяйственного руководства между подведомственными предприятиями.[159] В то же время объекты, входящие в состав имущества предприятия, частично распределяются между его структурными подразделениями – цехами, хозяйствами, производствами и др. «В отношении таких объектов соответствующие внутренние подразделения осуществляют внутрихозяйственное право оперативного управления. Это право является производным от права оперативного управления предприятия и выступает как способ осуществления последнего».[160]
Формулированная в таком виде, теория внутрихозяйственного оперативного управления не оставляет впечатления достаточной завершенности. Но если отдельные пробелы не исключены в любом юридическом построении, то по крайней мере на два вопроса авторы этой теории были обязаны ответить уже на момент ее выдвижения.
Первый вопрос связан с природой правомочий владения, пользования и распоряжения, с тем, что эти правомочия при всех обстоятельствах, хотя и не всегда в одинаковом объеме, обнаруживают абсолютное действие, служит ли их основанием право собственности или оперативного управления, договорное или иное субъективное право. Понятно, что, будучи внутренними звеньями предприятия, цех или другое его подразделение неспособны к обладанию абсолютными правами, предполагающими установление не просто внешних, но и необозримых в своей численности отношений такого рода. Каким же образом эта способность у них появляется применительно к внутрихозяйственному праву оперативного управления? Или, быть может, владение, пользование и распоряжение приобретают здесь иной смысл, чем выраженный в ч. II ст. 21 Основ? Но ведь указание этой нормы на соединение трех правомочий в составе предусмотренного ею права как раз и привело к идее образования его внутрихозяйственной модификации! А если для объяснения сути такой модификации эти указания непригодны, то не выявляется ли тем самым отсутствие у рассматриваемой теории вообще каких бы то ни было легальных оснований?
Для такого предположения тем больше поводов, что, не покинув почвы закона, невозможно дать удовлетворительный ответ и на второй весьма существенный вопрос, касающийся уже природы самого права оперативного управления. Закон определяет это право не просто как совокупность трех правомочий, но как такую совокупность, которая в качестве производной от права собственности служит его непосредственному осуществлению. Приспособлено ли к выполнению этой функции внутрихозяйственное право оперативного управления, если даже не ставить его возможность под сомнение ввиду несовместимости обладания абсолютными правами с участием лишь в относительных правоотношениях? Тут, собственно, и спора никакого нет, так как в самом изложении теории внутрихозяйственного управления последнее производится не от права собственности, а от права оперативного управления, принадлежащего предприятию, и предназначается к непосредственному обслуживанию этого последнего, но отнюдь не права собственности. А в таком случае, как ни истолковывать приурочиваемые к внутренним звеньям предприятия владение, пользование и распоряжение имуществом, какой особый смысл в них ни вкладывать, ни внутрихозяйственного, ни какого-либо другого права оперативного управления вывести из них не удастся.
Помимо того, что у внутрихозяйственного оперативного управления, вопреки мнению его сторонников, отсутствует легальная почва, оно не выдерживает испытания и на понятийно-системную определенность. В самом деле, провозглашаемая З. М. Заменгоф исходная посылка заключается в том, что обобщенно представленное в его родовых очертаниях право оперативного управления дифференцируется по различным отдельным видам. Иначе нельзя понять ее рассуждений по поводу разнообразия форм оперативного управления, содержанием которого всегда «… яляется владение, пользование и распоряжение имуществом в соответствии с целями деятельности, плановыми заданиями и назначением имущества».[161] А поскольку при этом различается оперативное управление внутрихозяйственное и закрепленное за предприятием в целом, каждое из них трудно расценить иначе, как специфический вид в границах единого рода. Но такая их оценка наталкивается на неустранимые препятствия.
Ознакомительная версия.
