Факты настойчиво говорили об этом. Больше того, они властно требовали признания исторического подхода к природе.
Никто другой не располагал в то время такими блестящими фактами, на основании которых можно было сделать выводы об эволюции организмов, об истории живой природы, как Кювье.
Сделал ли он эти выводы? Нет, Кювье пришел к совсем противоположным заключениям.
Причина смены органических форм — бурные геологические перевороты, катастрофы, которые происходили на Земле, — утверждал Кювье.
Океаны заливали сушу, морское дно превращалось в горы, холода сменяли тропическую жару: животные гибли. Так, под мощными пластами снега и льдов исчезли когда-то мамонты, сохранившись до наших дней с кожей, шерстью и мясом.
«Бесчисленное множество живых существ пало жертвой этих катастроф: одни из них были уничтожены потопами, другие вместе с поднявшимся морским дном очутились на суше. Самые породы их исчезли навсегда, — вот к каким выводам приходит Кювье, — оставив миру кое-какие обломки, которые с трудом распознаются натуралистом… Эти великие и ужасные события повсюду оставили ясные отпечатки для глаза, умеющего читать историю по сохранившимся памятникам…»
Ясный, логичный стиль изложения Кювье, новые факты, которые он добыл для науки, обобщение и обработка ранее известных научных данных самым убедительным образом поставлены им на службу учению о постоянстве видов.
Кювье по-новому представляет давнюю истину. И она приобретает магическую силу над умами ученых, и тем более, в широком кругу.
Старый идол был поднят на новую высоту научным гением Кювье, фанатически признававшим только факты, сурово и беспощадно осуждавшим всякие гипотезы и малообоснованные теории.
К эволюционным взглядам своих предшественников он относился, как к беспочвенным фантазиям, сменявшим одна другую. В противовес им он посвящает все свои научные труды стремлению доказать неизменяемость видов.
Тогда господствовало представление о том, что животные созданы совершенными для той среды, в которой божественной волей определено им жить. Каждый из органов животного предназначен для выполнения определенных функций и только их! Как бы ни менялись условия жизни, — назначение органа остается неизменным, ибо орган не может выполнять никакой другой функции, сколько-нибудь отличающейся от раз навсегда установленной творцом.
На многих фактах Кювье доказал, что строение органов животного вполне соответствует той среде, в которой оно обитает. Он блестяще выяснил также другой важный факт — соответствие органа его функции. И сделал выводы из своих исследований: животное создано для определенной среды, орган — для назначенной работы.
Сам Кювье не делал заключения, что причина этого совершенства — воля творца вселенной. Он даже не любил, когда другие ему приписывали такого рода мысли. Но суть вопроса от этого нисколько не меняется. Религиозные выводы делались за него, на основе его работ. Научный авторитет Кювье надолго закрыл дорогу историческому подходу к организму, органу и функции.
Его мало интересовали идеи, если они не подтверждались точными фактами.
Для Кювье было достаточно заметить одно противоречие с фактом, одну нелепость, чтобы полностью отвергнуть все прогрессивные идеи о развитии природы его предшественников и современников. Найдя фактические ошибки у Ламетри, Бюффона и других ученых, пытавшихся выдвинуть эволюционную идею, Кювье зачеркивает эти идеи, оставляя только то, что вполне согласуется с фактами, ключ к которым он держит в своих руках.
Его ключ к фактам — теория катастроф.
Вот с кем пришлось сразиться Ламарку! Еще не так давно он разделял восхищение Сент-Илера перед зоологическими исследованиями Кювье, а теперь Ламарк и Кювье оказались идейными противниками!
На своем знамени Кювье начертал: «Называть, описывать и классифицировать — вот основа и цель науки».
Для большинства натуралистов установление какого-либо факта стало, с легкой руки Кювье, завершением исследования, для Ламарка это было лишь началом его.
Первым яблоком раздора между ними явилась «Гидрогеология». Кювье тотчас отметил выход ее в свет язвительной насмешкой:
«Безграничное время, которое играет такую роль в религии магов, не менее важную роль играет и в измышлениях Ламарка».
Они столкнулись и при оценке египетских находок, сделанных Сент-Илером.
В своих «Вступительных лекциях» Ламарк выступил как рыцарь с поднятым забралом против теории катастроф: не катастрофы, а время, только время истинный виновник смены животных на Земле. Смена происходит вследствие постепенного изменения их, а не бурных геологических переворотов.
Работы по палеонтологии подтолкнули Ламарка к отрицанию постоянства видов. Они убеждали его в изменчивости видов и в отсутствии между ними резких границ.
В изменчивости видов Ламарк убедился и на практике, систематизируя растения для «Флоры Франции», а позже — животных, особенно моллюсков. Через его руки прошло огромное количество видов, и он не мог не видеть, что они связаны постепенными переходами.
«Только тот, кто долго и усиленно занимался определением видов и изучал обширные коллекции, знает, как незаметно виды среди живых тел переходят один в другой, и только тот мог убедиться, что всюду, где виды представляются нам обособленными, это происходит потому, что у нас недостает более близких, но пока еще не известных соседних видов.
Я не хочу тем самым сказать, что существующие (в настоящее время) животные образуют очень простой ряд с равномерными на всем его протяжении переходами, но я утверждаю, что они образуют ряд разветвлений…»
Полвека спустя Дарвин восемь лет мучился, определяя, к какому же виду следует отнести тот или другой экземпляр усоногих раков, — настолько изменчивы их видовые признаки. До него Ламарк, определяя виды, испытывал такие же затруднения и по той же самой причине. Объединить эти экземпляры в один вид? Или их надо отнести к разным видам? Вчера — еще не было ни малейшего сомнения в том, что перед ним один вид, а сегодня он сомневается!
И может быть, как Дарвин, Ламарк мог бы сказать:
«Описав серию форм как отдельные виды, я рвал свою рукопись и делал из них один вид, снова рвал и делал их отдельными, а затем опять объединял…»
Именно в практике классификации Ламарк, позднее Дарвин, да и многие другие ученые увидели, как изменчив каждый признак и как опасно доверяться одному из них или даже нескольким.
Нет, виды не постоянны, учение о неизменности видов ложное!
Сначала Ламарк утверждает:
«…нельзя оспаривать, что виды действительно существуют в природе…» Начиная же с родов, человек уже сам искусственно привносит в живую природу им придуманные систематические единицы «… чрезвычайно полезные для обоснования и развития наших знаний в этой области, но о происхождении которых никогда не следует забывать!»
Как же отграничить один вид растений или животных от другого, если все признаки различий между ними ничтожны и незаметны. Из-за этого систематик и делает постоянно ошибки при определении видов. Вся живая природа, как и неживая, находится в вечном движении и изменении.
Природа — безграничное море особей, особей, особей… Хаос? Нет! Особи образуют непрерывные ряды, разделенные между собой незаметными переходами. Эти различия появились, появляются в настоящее время и будут появляться в будущем.
Существует ли в природе вид? Может быть, он только плод нашего воображения, искусственная единица, придуманная человеком, чтобы каким-то образом измерить ряд особей?
Ламарк много и долго думает об этом и в конце концов приходит к убеждению, что виды не только не постоянны, но они вообще не существуют в природе. Ни видов, ни родов, ни семейств, ни тем более порядков и классов на самом деле в природе не существует. Об этом он говорил еще во вступительной лекции 1806 года, когда работал над «Философией зоологии».
Все систематические единицы — создания человека. И он должен был их создать, потому что в противнем случае никогда не сумел бы изучать разнообразие животного и растительного мира.
Глазу человека представляется вечноизменяющаяся многообразная природа; где же компас, при помощи которого можно ориентироваться в ее богатствах?
Классификация — деление растений и животных на условные группы — практически необходима. «Ограниченность наших способностей требует этого, нам необходимы такие средства, так как они помогают нам закрепить наши знания обо всем этом чудовищно большом количестве природных тел, доступных нашему наблюдению, во всем их бесконечном разнообразии».
«Но все эти классификации, из которых многие так удачно придуманы натуралистами, а также все их деления и подразделения представляют собой чисто искусственные приемы».
