себя «молодец учительница», я направился к автобусу, собираясь ехать в Москву.
И всю дорогу я думал о ней, моей знакомой союзнице.
Но, знал я, она не сумела ответить на один вопрос, который наверняка ей задали ребята:
— Кто же построил этот собор?
Увы, на этот вопрос ни один ученый никогда не ответит.
Кто же строил храмы во времена Юрия Долгорукого? Из каких земель приглашали зодчих, камнесечцев, других искусных мастеров? Ведь до него на Суждали не знали, как строить из белого камня.
Добротно и ровно выведены белые стены храмов. Длина камней различна, а высота везде одинакова. Камнесечцы, как их называли восемьсот лет назад, были искусными мастерами, они столь тщательно обрабатывали своими кирочками (кирками) и скарпелями (плоскими долотами) камни, что они плотно подгонялись один к другому, и швы, заполненные известковым раствором, почти не были видны. Каменщики выкладывали рад камней наружной стены, ряд внутренней, а промежуток меж двумя рядами засыпали щебенкой, отдельными булыгами и проливали известковым раствором, смешанным с рубленой соломой, льняной трестой, толченым углем и отрубями. Стены получались могучие, больше метра толщиной, но не всегда достаточно прочные.
Мастера-камнесечцы соединялись в артели — «дружины», которые, закончив одно здание, переходили к другому. Во главе этих бродячих артелей стояли старосты — «зиздатели». Руководил работами «хитрец». Нашлось в славянском языке меткое словцо для талантливого, хитроумного мастера своего дела, для подлинного художника. Ну а теперь это словцо приобрело совсем иной, лукавый смысл, и потому создателя храмов предпочтительнее называть по-современному — зодчим.
Размеры белокаменных зданий XII–XIII веков Суздальской Руси были строго продуманы и определенны, отношения одних частей к другим, например высоты к длине и к ширине, всегда оказывались очень простыми. Значит, древний зодчий заранее, еще до постройки здания, рассчитывал эти размеры и соотношения. Но вряд ли он держал в уме свои сложные вычисления, свой замысел целиком. Не составлялся ли им предварительный чертеж или хотя бы какие-то наброски? Но почему же тогда до нас не дошел ни один такой чертеж? [8]
Известно, что дерево сохраняется в грунте только в том случае, когда постоянно очень сухо или когда постоянно очень сыро. А в Суздальской земле подпочвенные воды очень близки к поверхности, уровень их то поднимается, то опускается. Самые толстые дубовые бревна и сваи за несколько столетий исчезают без следа.
Возможно, что зодчие XII столетия составляли свои чертежи, наброски, расчеты на том материале, что всегда имелся у них под руками — на бересте, которая за несколько веков исчезла бесследно.
А возможно, было и по-другому. На старинных иконах и фресках иногда изображаются святые с маленькой церковкой в руках. Быть может, это вовсе не религиозный символ, а просто изображение модели будущей церкви. Древние зодчие вырезали из податливой липовой колоды такие модели и, руководствуясь ими, строили храмы. И эти деревянные игрушечные церковки тоже до нас не дошли.
Держал ли зодчий в руках берестяной чертеж или деревянную модель, он неотлучно находился у строящегося здания, порой взбирался на леса, показывал и объяснял каменщикам, порой отходил в сторону, смотрел на свое белокаменное детище издали, любовался им и в утренние часы, и при закате солнечном. Забота у него была большая: как будет выглядеть храм, стоящий на горе, над рекой, или притаившийся на лесной опушке, или на низком берегу озера. Как поднимется храм в городах выше боярских теремов, выше крепостных башен и валов, чтобы не слишком выделяться, но и не прятаться.
Кто же были эти искусные камнесечцы и зиздатели, эти хитроумные и высокоталантливые зодчие-хитрецы? Откуда они пришли? — снова и снова задают вопрос люди науки.
Печаль Древней Руси была в том, что мы не знаем и никогда не узнаем имен тогдашних творцов прекрасного. Летописцы неоднократно поминают: «Князь Юрий, князь Андрей, князь Всеволод… създа церков камену чюдну велми…» И все. Какое дело летописцу — монаху или боярину — до каких-то там безымянных «холопей-каменщиц».
На некоторых белых камнях Борисоглебской церкви в Кидекше, а также на других каменных постройках позднейших лет можно различить маленькие, высеченные резцом буквы или непонятные, подчас весьма замысловатых очертаний, значки, так называемые «граффити».
Что это? Зарубки здешних жителей — дескать, не забыть бы о том, о сем? Или в древние времена мальчишки нашли поломанный скарпель и давай баловаться — буквы и черточки насекать? А может быть, эти памятные знаки единственные подлинные подписи древних строителей?
Откуда пришли эти первые на Суздальской земле зодчие-хитрецы?
Переняли ли свое мастерство от строителей соборов и замков Италии и Германии, или учились у искусных греков из Царьграда, или строили в княжестве Галицком, что на юго-западе Руси, или возводили храмы в далеких Грузии и Армении? Или те зодчие лишь в самые седые времена Киевской Руси учились у иноземцев, а позднее их сыновья стали искусными мастерами, творцами прекрасного?
Но откуда бы ни явились те безымянные хитрецы, мы знаем одно: они создали подлинные белокаменные чудеса, создали в едином стиле, единым вдохновенным порывом. И первыми по времени чудесами являются церковь Бориса и Глеба на Кидекше и Спасо-Преображенский собор в Переславле-Залесском.
Князь благоверный и боголюбивый
Известный советский ученый-антрополог профессор М. М. Герасимов широко применял метод восстановления подлинного скульптурного портрета умершего человека по его черепу. Так им были восстановлены портреты Ярослава Мудрого, Тамерлана, Ивана Грозного, адмирала Ушакова и других. Восстановил он и голову Андрея Боголюбского.
Еще до войны врачи исследовали скелет Андрея и установили, что князь был высокого роста и атлетического телосложения. Летописи подчеркивают его гордость — он ни перед кем не склонял головы. А медицинское обследование скелета выяснило, что у Андрея два шейных позвонка срослись между собою и он просто не мог нагибать голову.
А вот какое лицо восстановил Герасимов.
Отталкивающе некрасивое, с широким приплюснутым носом, с мощной нижней челюстью и мясистыми губами. Это лицо кочевника, половецкого хана — деда Андрея со стороны матери-половчанки. Не таким ли был тот легендарный хан Аюб, прославившийся своей жестокостью? Он кончил трагически: доверчиво отправился на переговоры к своим врагам поволжским болгарам и на пиру у болгарского царя был отравлен.
Страшное лицо вылепил Герасимов. Не захочется встретиться с таким человеком где-нибудь на лесной дороге.
А какое мужественное лицо! С непреклонной волей и не знающей устали энергией. И вместе с тем это лицо простодушного половца, неистово вспыльчивого и беспощадно жестокого.
А глаза! Выпученные, с пухлыми веками, пронизывающие, несомненно, черные, словно два жгучих уголька.
