Пошли так пошли. Взял и я лопату.
Дошли до реки. Воды в реке — ни капли. Дно высохло и потрескалось. Тут не то что рыбы, тут и лягушки все околели. А рыболовы разбрелись по реке и давай лопатами дно долбить… Точь-в-точь как у нас зимой долбят лёд.
Долбили-долбили, долбили-долбили — сели отдыхать. И вдруг слышу — крик. «Ага, — думаю, — клюнуло у кого-то на лопату!»
Так и есть: тянут из-под земли рыбину! Вся в грязи, подскакивает, шипит и зубы скалит.
Пошло дело на лад. Скоро накопали мы целый мешок отличнейшей рыбы. Хотели сварить уху, да не нашли в реке ни капли воды. Пришлось рыбу жарить. Жареная земляная рыба была такая же вкусная, как и водяная.
Вечером опять зашли ко мне рыбаки. На плечах уже не лопаты, а сети.
— Вот это другое дело! — обрадовался я. — Теперь хоть на рыбаков похожи, а то ходим с лопатами, будто червяков копать собрались!
— Нет! — отвечают рыбаки. — Мы червяков не копаем, мы их сеткой ловим!
«Ладно, — думаю, — сеткой так сеткой. Лишь бы червяки были, а рыбы наловим!»
— Heт, — говорят рыбаки. — Нет такого крючка, чтоб на него нашего червяка насадить было можно. И рыбы такой нет, чтоб на него клюнула!
«Ну это уж дудки, — думаю. — Чтобы рыба да на червя не клюнула!»
Пришли на берег моря. Сложили сети в лодки, сами за руль и вёсла — поехали. И только от берега отплыли, как рулевой наш бросил сеть в волны. В сеть попался червяк бурого цвета. Все бросились к рулевому на помощь, схватили червяка и стали тянуть: вытянули метр, вытянули два, вытянули три…
Тут я выбросил в море баночку, которую припас для червей.
…вытянули четыре, вытянули пять, вытянули шесть!
Я смотрел во все глаза.
…вытянули семь, вытянули восемь, вытянули девять!
Вытянули десять, одиннадцать, двенадцать метров! Червяка, как канат, бухточкой складывали в лодке — кольцо на кольцо. Складывали и тянули. Вытянули тринадцать, вытянули четырнадцать, вытянули пятнадцать. По два раза загнул я все пальцы на руках, а червяка всё тянули и тянули!
Да, действительно, не было в мире такого крючка, на который можно было бы посадить этого червяка! И не было такой рыбы, которая бы на него клюнула!
Один червяк заполнил всю лодку. К берегу мы возвращались вплавь.
Местные жители очень мучились со своими посевами. Особенно с рисом. Уж очень капризен!
Чтобы рис хорошо рос, нужно то добавлять на поля воду, то её спускать.
Днём на рисовые поля налетают прожорливые птицы.
Ночью поля топчут кабаны.
Ни днём ни ночью бедным земледельцам нет покоя.
В селениях смолк смех и стихли песни. И рис тогда совсем перестал расти.
«Ага!» — смекнул я. И тут же твёрдо решил помочь моим друзьям. Я попросил их отобрать для меня самых плохих музыкантов.
Взял я вместо дирижёрской палочки длинную линейку и отправился на поле. Музыканты грянули марш! Я размахивал линейкой. Музыканты не умели играть, а я дирижировать, но главное у нас получилось — шум. Так мы шумели шесть дней и шесть ночей.
На седьмой день жители окрестных деревень стали жаловаться, что у них от нашей музыки вянут уши.
Я в ответ только загадочно улыбался. Я-то знал, что от нашей музыки вянут не одни уши: от неё завяли и засохли на полях все сорняки!
Своей дирижёрской линейкой я измерил высоту риса, и оказалось, что рис, наоборот, здóрово подрос за это время! Да-да, — рис весело рос под нашу музыку! Это был весёлый рис!
— Я тебя заставлю расти под нашу дудку! — кричал я, размахивая линейкой.
Музыканты грянули галоп!
Начались танцы, и послышались песни. Зазвенел смех.
И чем больше кругом веселились, играли и пели, тем больше чахнули сорняки и быстрее поднимался рис.
Птицы в страхе улетали с полей в лес, а прожорливые кабаны не высовывали из кустов и пятачка.
Урожай выдался на славу!
Давно убраны поля, но музыка и веселье в деревнях не умолкают.
Это, наверное, потому, что у всех полные закрома весёлого, музыкального риса!
Так я хоть немножко отплатил своим друзьям за всё то, что они для меня сделали.
Сегодня мне здорово не повезло — я нашёл деньги! Кто-то деньги потерял, а я нашёл.
Хуже нет найти тут чужие деньги! Раз ты деньги нашёл, то, как честный человек, должен возвратить их хозяину. А попробуй ка возврати, если тебе эти деньги не поднять!
Нашёл я одну монету — копейку. Я о неё споткнулся. Чуть ногу не сломал. Хотел копейку поднять, да не тут-то было! Палку подсунул, навалился плечом — ни с места. Вытер я пот и сел на копейку: что делать?
Копейка с паровозное колесо, да ещё и каменная. Весом в полтонны; её только подъёмным краном поднять можно. Слез я с копейки и давай кричать:
— Караул, на помощь — деньги нашёл!
Собрался народ, окружили меня, смеются.
— Кто, — спрашиваю, — копейку потерял?
Молчат, никто не признаётся. Кому охота спину из-за копейки ломать!
Поставили мы тогда копейку общими силами на ребро и пустили по улице под горку. Вот наделали переполоху!
Катится копейка, подскакивает на ухабах, а жители от копейки кто куда — ведь того и гляди придавит!
Деньги тут все хранят в сараях: складывают штабелями, как дрова. Никто деньги не охраняет и никто их не ворует. В старину, говорят, были воры, но постепенно все они надорвались и вымерли.
Я этому охотно верю.
Друзья познаются в беде. Это везде так.
Когда я заболел, в мою дверь постучался сосед, славный охотник Пиф-Паф. Тот самый, который с уткой охотился за дробью.
Он вошёл, и я протянул ему руку.
— Я расскажу тебе, — начал Пиф-Паф, — про собачий порошок, про легавую свинью, про хищную антилопу и травоядного волка.
Добрый, славный Пиф-Паф! Он знал, что для каждого охотника самое лучшее лекарство — это охотничьи рассказы!
— А ещё расскажу тебе о том, как я спасал тонущих львов и леопардов.
Я блаженно закрыл глаза и почувствовал, что стал поправляться.
— Это было давно, когда я был ещё не Пиф-Пафом, а просто маленьким Пифом. В те времена у моего отца была охотничья собака, по имени Дианка. Однажды эта собака три дня и три ночи гоняла восьминогого зайца. Гоняла, гоняла, а потом упала и околела. Отец мой, в память о Дианке, сшил из её шкуры охотничью куртку. Что это была за куртка! Она сама тянула отца прямо к логову зверя и сама стреляла в зверя железными пуговицами! Отец охотился без собаки, но всегда возвращался с богатой добычей.
— Я где-то читал об этом, — сказал я слабым голосом.
— Всё может быть! — ответил Пиф-Паф и продолжал дальше: — Ничто не вечно под луной! Скоро куртка отца расстреляла все пуговицы. Швы у неё расползлись, и она превратилась в прах. Отец собрал прах в коробочку и подарил её мне. А я тогда охотился с правнуками бедной Дианки. Это были ленивые и непослушные псы! Больше всего на свете они любили лопать овсянку и спать в конуре. На охоте они всегда чистили мне шпоры, то есть уныло плелись позади, тыкаясь мордами в каблуки. Никакая сила не могла их заставить погнаться за зайцем.
И вот я стал перед каждой охотой подсыпать им в овсянку Дианкин прах. Что с ними делалось! Они изо всех собачьих сил натягивали поводки, тащили меня в лес и, как только я снимал с них ошейники, бросались в погоню за зайцем! Они гоняли зайца до тех пор, пока тот не падал от усталости. Тогда они хватали его за уши и волокли ко мне.
Никакие заячьи хитрости, никакие заячьи увёртки не могли сбить их со следа. Я стал возвращаться с охоты с богатой добычей.
Бедная собака Дианка! И после смерти нет покоя её праху: я подсыпаю его в собачье пойло!
Теперь я и сам уже дед. Перестали меня тешить охотничьи подвиги: нет ничего проще, как уничтожать! И потому я всегда с умилением вспоминаю не свои охотничьи удачи, а подвиг вашего деда Мазая. Я повторил его подвиг!
Началось как-то у нас страшное наводнение. Вода залила леса и степи — звери стали тонуть.
Тогда я сколотил огромный плот и отправился в путь. Просто было вашему деду Мазаю! Знай хватай зайчишек за уши — да в лодку. А у нас на затопленных островках и деревьях сидели не зайцы, а слоны и носороги, львы и леопарды! Попробуй-ка схвати их. Того и гляди они тебя самого схватят! Ещё неизвестно, что тут делать нужно: их спасать или самому от них спасаться!
Я повернул назад. Я собрал народ и наказал всем строить плоты. А сам скорей домой — за луком и стрелами. Из дома в аптеку, за порошком от бессонницы.
