Герман Балуев - Санины каникулы

У Сани Смирнова были отец и брат Вовка. Больше никого у Сани не было, если не считать Ирины Викторовны, тощей соседки с желтыми, как бы приклеенными к голове волосами. Когда отец уходил в плавание, Ирина Викторовна появлялась в квартире Смирновых и принималась организовывать жизнь Сани и Вовки так энергично, что Вовка выходил из задумчивости. Он озирался, как Робинзон Крузо, и спрашивал:

— Что лучше: жить в чистоте, но жить бессмысленно, или жить в беспорядке, но с пользой для человечества?

Задав эти риторические вопросы. Вовка замирал, и веснушки на его лице становились еще более яркими.

Ирина Викторовна временно оставляла щетку и смотрела на Вовку жалостливо. «Погулял бы, побегал бы… — вздыхала она. — Совсем от наук стал паршивенький…» На что гордый Вовка не реагировал.

При одном взгляде на Вовку становилось ясно, что из него должен выйти ученый. Больше ничего из него получиться не может, такой он нелепый и задумчивый. В прошлом году Вовка поступал в университет. И даже не провалился. Целый год он изучал восточные языки, но разговаривал все еще по-русски.

Вовка думал только о науке. Поэтому о самом Вовке приходилось думать Сане. И хотя это отвлекало его от учебы, седьмой класс он закончил вполне прилично, даже без троек, и радостно взволнованный — ура, каникулы! — явился домой. Явился он домой и увидел белевшую посреди стола записку.

«Надо смотреть правде в глаза. Великий ученый из меня не получится, а средним я быть не хочу. Очевидно, мой удел — лопата. Прощай! Еду строить крупнейшую в мире плотину в Саянских горах, на Енисее. Половину денег взял. Половину оставил. Как убедить отца в том, что я поступаю правильно, пока не знаю, буду думать. Напишу ему большое письмо из Сибири.

Владимир».

«Вот так-так!..» — подумал Саня. И любой из нас в его положении подумал бы, конечно, то же самое. Исследовав записку и ничего в ней больше не обнаружив, Саня подошел к окну и стал смотреть, как парни играют в волейбол. Парни были спортивные, с лоснящимися от пота спинами. Таких вполне можно было посылать на Енисей. Так же как и Саню. Он-то способен на многое. Но Вовка!.. Длинный, развинченный, бледный… Идет — руки болтаются, людям на ноги наступает… Жуть!

Саня даже заснул в этот вечер не сразу. Это ведь только считалось, что Вовка старший брат. На самом деле старшим в доме был Саня. «Ешь!» — скажет Саня. И Вовка ест. А сам бы ни за что не догадался. «Возьми плащ, дождик», — велит Саня. И Вовка покорно надевает плащ, думая о своих несчастных иероглифах.

В общем. Вовка — лопух. Если бы кто другой был лопух. Саня бы повеселился, похохотал. А тут — родной брат… Обидно! Эх, Вовка! Ему бы хоть каплю Саниной хватки, хоть немножко Саниного знания жизни… А Саня, надо признаться, о жизни знал уже все. Ну если не все, то главное — это уж точно. Он знал, что в жизни надо действовать решительно и дерзко, как действуют десантники. Идти вперед и не оглядываться. И не отступать, как это сделал Вовка.

Еще ладно, отец в походе. Хоть он и капитан второго ранга, все равно мог не выдержать нового удара. Год назад схоронили маму, а теперь Вовка…

Наутро Саня сообщил Ирине Викторовне, что Вовка экстренно вылетел на практику в район Енисея.

— Разве там говорят на восточных языках? — удивилась Ирина Викторовна.

— Разумеется, — ответил Саня, — ведь Енисей течет на востоке.

Закончив с Ириной Викторовной, Саня взялся за письмо начальнику строительства Саяно-Шушенской ГЭС, чтобы тот лично присмотрел за Вовкой. Он отправил письмо авиапочтой и немного успокоился. Он считал: время есть все серьезно обдумать.

До одиннадцати вечера в глубоком раздумье Саня ходил по скверику за домом, и при взгляде на него хотелось воскликнуть: «Вот он, будущий форвард!» Такой он был сбитый, крепкий, четкий. Корпус нес прямо, слегка откинув назад, и лицо имел круглое, румяное, с крепкими щеками и кошачьими быстрыми глазами.

На следующий день он вызвал для беседы Ирину Викторовну и сделал ей новое сообщение: саянский климат оказался вреден для Вовкиного здоровья. А посему Саня немедленно вылетает в Сибирь, чтобы лично сопровождать брата на берега Невы.

Ирина Викторовна опустилась на диван и с ужасом воззрилась на Саню.

«Цок, цок, цок, цок…» — процокала по трапу стюардесса, изящная, как стрекоза. Подняв лицо, она улыбнулась и пропела:

— Пассажиры с детьми — в первую очередь! — И строго глянула вниз, на толпу пассажиров.

Пассажиры стали растерянно озираться, высматривая детей. Детей не было.

— Позвольте! — солидно сказал Саня и повел толпу в сумрачное чрево самолета.

Самолет, следующий рейсом Ленинград — Абакан, оторвал Саню от родной планеты и, покренившись сперва в одну, потом в другую сторону, взял курс на восток. Проследив за тем, чтобы стюардесса выдала все, что положено: взлетную карамельку и стакан лимонада, — Саня перешел к изучению видимой части земного шара. С высоты девять тысяч метров она походила на лоскутное одеяло. Лоскуты в основном были зеленые. На одеяле струйками ртути сверкали реки. Одна река была особенно большой. Помножив скорость «ИЛа» на время полета, Саня вычислил, что это Обь. Для полной гарантии он справился у соседа.

Сосед снисходительно оглядел Саню, потрогал могучий узел своего невероятного галстука и перегнулся к иллюминатору.

— Эта… как ее?.. Волга!

«Совсем необразованный товарищ», — с огорчением подумал Саня и больше не отвлекался. Он осматривал заболоченные пространства Западной Сибири, тайгу и сопки Сибири Восточной, и ему было радостно от мысли, что пройдет сколько-то лет и его имя прогремит над этой землею.

Самолет летел навстречу ночи.

Сосед храпел, накрывшись галстуком, как одеялом.

Саня усмехнулся: сосед не подозревал, кто летит с ним рядом, думал, очевидно, — так, мальчишка…

В Абакан прилетели на рассвете. Город спал, холодный и чистый. Темнели горы.

Саня залез в теплый автобус, положил портфель на колени и задремал. Продремав весь маршрут до конца, он вышел и увидел, что приехал на автовокзал. Под ногами трещала кожура кедровых орешков. Публика, ежась, натягивая на уши воротники, досыпала на лавках. Лишь молодой русоволосый гигант ходил вдоль газонов, рассеянно озираясь.

— Уважаемый! — обратился он к Сане. — У вас не найдется спичек?

Сане польстило такое обращение. Почему-то взрослые всегда ему говорили «ты», хотя Саня был подчеркнуто вежлив.

— Будьте добры! — сказал он любезно и подал гиганту спички.

Гигант с наслаждением закурил.

В его румяном, свежем лице было что-то детское. Казалось, от него пахнет парным молоком. Он походил на огромного младенца, который только что проснулся и со спокойным любопытством рассматривает мир.

Ах, везет же людям! Сколько страданий испытал Саня из-за своего маленького роста! Если собиралась толпа больше двух человек, Саню в ней уже не было видно и у него моментально портилось настроение. Обделила Саню природа, обделила! Какой восторг быть сложенным так, как этот товарищ! Чтобы только посмотреть спокойненько, шевельнуть плечом, и все бы понимали — надо отойти подальше.

— Покуриваем? — спросил гигант.

— Здоровье дороже, — откровенно сказал Саня. — Попробовал — неаппетитно.

— А спички?..

— Аварийный запас. Вдруг что-нибудь с самолетом… Вынужденная посадка… Тайга, дикие звери… В таких условиях прежде всего — костер.

Саня опасался, что гигант усмехнется. Но нет, тот внимательно выслушал и протянул сильную руку:

— Валерий Кабалкин. Или просто — Валера.

— Ты меня тоже можешь на «ты», — запинаясь, вымолвил Саня и покраснел от удовольствия. И тянулся, как струнка, тянулся, чтобы достать макушкой хотя бы до плеча Валеры.

— Вы… ты… каким видом спорта занимались, Валера? — справился Саня. — Тяжелой атлетикой? — И, не удержавшись, похвастался: — А я — в секции самбо.

Кабалкин не спеша поразмыслил.

— Тяжелой атлетикой?.. Пожалуй, что да… Пожалуй, именно тяжелой… А потом легче стало: пришли машины с гидравлическим приводом… Легкая атлетика пошла.

— Шофер? — спросил догадливый Саня. — Где шоферил?

— На Крайнем Севере, в Ухте… Там, слышал, наверное, промыслы, буровые…

— Разумеется! — ответил сдержанно Саня. — Ухта — богатый нефтеносный район. С хорошими перспективами.

Они солидно гуляли вдоль газонов: Кабалкин, заложив руки за спину, Саня — с желтым министерским портфелем. Повесив носы над тротуаром, спали запыленные автобусы. А утро уже проснулось. Публика, потягиваясь, двинулась к автомату с газированной водой. Кабалкин и Саня тоже взяли по два стакана. Один — для умывания, другой — вместо завтрака.