…Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса
А. Пушкин
Ясный осенний день…
Запали ветры, прозрачен воздух, и широко открыта даль.
Все в природе будто задумалось; еще вчера зеленело, шумело, цвело и вдруг — затихло, остановилось у какой-то незримой черты времени.
Лето прошло…
Поблекли травы на лугах, не ярки осенние, запоздалые цветы. Мрачнее стали сосны и ели, а березки и осинки, как девушки-подружки, выскочили на опушку леса в своих новых ярких платьицах и замерли, словно испугались неоглядных просторов.
Осень приходит с великими заботами. В полях день и ночь шумят машины, и золотой поток зерна течет к городам и селам; румяными плодами, ворохами овощей дарит земля человека за его труды.
А по озерам и болотам табунится дичь. Призывный крик журавлей как бы напоминает всем пернатым об отлете в теплые края.
— Пора!..
С началом листопада в лесу зазвенят голоса синиц, снегирей, щеглов; у всякого времени свой цвет и свои голоса…
Тимка первый раз был на покосе. После вечернего чая дедушка притащил две охапки свежего сена, расстелил его под березой и покрыл пологом.
— Вот нам и пуховики, в балагане теперь душно спать…
Тимка раньше дедушки бухнулся на мягкую постель. Он еще не хотел спать, но приятно было лежать на мягком душистом сене и думать, думать… Обо всем. В темном небе мерцали звезды, их было так много, как весной цветов в поле. А за балаганом, который сделал дедушка, чтобы укрыться от дождя, — стоял лес. Тимка еще не знает, какой он, но, наверное, большой и непроходимый. А в лесу — звери, много зверей, и серый зайчишка сидит где-нибудь под кустиком и подглядывает, что они делают…
Тимка затихает и прислушивается. В лесу было бы совсем тихо, если бы не звенел чей-то тоненький-тоненький голосок:
— Цы-цы-цы-цы-цы…
Тимке кажется, что голосок звенит то справа, то слева, то доносится откуда-то из глубины леса.
Когда дедушка лег, Тимка быстро повернулся и спросил:
— Деда, а кто это так звенит? Слышишь: цы-цы-цы-цы…
— Это большой зеленый кузнечик, — сказал дедушка, — он сидит на березе и задними ножками дрыгает, а на ножках у него зацепочки, и получается такой звон…
— А зачем он так?
— Должно быть, играет.
— А что ж он не спит?
— Тебе вот тоже спать надо… — говорит дедушка.
Тимка притих. Он лежит с открытыми глазами и все думает, думает. Дедушка, кажется, уснул, но в лесу зазвучал новый голосок. Ну, совсем близко, и Тимка разбудил дедушку:
— Кто это так тинькает, дедушка?
— А ты что ж не спишь? — Дедушка прислушивается и говорит: — Это птичка. Кто-то обеспокоил ее, вот она и тинькает…
— А тут звери есть? — продолжает допрашивать Тимка.
— Как в лесу не быть зверям? Лес для зверей, как нам с тобой дом…
— И медведи есть?
— Медведи в нашем лесу не живут… Спи, а то мне завтра-нужно рано вставать…
Но послышались новые звуки: кто-то ровно-ровно, без перерыва, турчал:
— Тур-р-р-р-р-р…
Спросить бы у дедушки, но он отвернулся и, кажется, уснул. Тимка в неясных догадках долго слушает ночные звуки и, словно под музыку, засыпает…
Тимка чувствует чью-то теплую ласковую руку на своей голове. Она тихонько шевелит его русые кудрявые волосы и, чуть касаясь, гладит по щеке. Еще во сне он старается поймать эту ласкающую руку и просыпается. Это теплый ветерок разбудил его. Солнышко уже поднялось над дальним лесом и приятно греет. Вскочив на ноги, Тимка увидел, что дедушки на стане нет, и оттого, что он оказался в лесу один, им овладевает какая-то робость. Но вокруг — наперебой звенели песни птиц; маленькие пичуги как бы не знали страха, и Тимка ободрился.
«Медведи в нашем лесу не живут…» — вспомнил он слова дедушки, — а которые зверушки, тех я не боюсь…
Тимка обошел вокруг балагана, заглянул внутрь, как бы желая убедиться, что там никого нет, и остановился под березой.
Дедушки нигде не было видно.
От балагана лес высокой стеной уходил по долине на север, потом поднимался на высокие горы и, спустившись в низменность, поворачивал на восток, окружая огромное поле, на котором виднелось родное село. Какое же оно маленькое издали!
В двух шагах от Тимки вдруг качнулся белый куст донника. Мальчик замер, устремив в густоту травы свои быстрые черные глаза. Куст не шевелился. Тимка шагнул вперед и вздрогнул: с земли, почти из-под ног, вспорхнула маленькая серенькая птичка и села на березу.
— Ишь ты… какая… — проговорил Тимка и, вздохнув, добавил: — А я думал, кто тут?
Птичка перелетела с ветки на ветку и исчезла в зелени листвы. Тимка посмотрел, куда она скрылась, и, как кошка, полез на березу. Сучков было много, он поднимался, как по лестнице. С дерева он увидел дедушку: тот косил совсем недалеко, на опушке леса, и Тимка почувствовал себя полновластным хозяином всего окружающего.
— Де-душ-ка-а-а!.. — крикнул он что было силы, но сквозь густую листву не мог пробиться его тонкий голосок, и дедушка не услышал. Он все так же спокойно и уверенно махал косой, подваливая высокую сочную траву.
Рядом кто-то пронзительно закричал. Тимка оглянулся: над березой кружились две коричневые птицы; раскинув широко крылья, они легко плавали в воздухе. Тимка уселся на двух, рядом растущих, сучьях и затих.
«Как коршуны летают… — подумал он, но сейчас же решил, что это все-таки не коршуны: — Те, однако, поболе будут… Вот так бы человеку: поднял руки и полетел, куда хочешь. Я бы сейчас к дедушке — раз и там… Нет, к дедушке и так добежать можно, а вот домой… пролетел бы над селом и у своих ворот опустился».
Птицы долго кружились над березой, и Тимка понял: они следили за ним. Потом одна отлетела немного, остановилась в воздухе и начала быстро-быстро махать крылышками, как жаворонок, когда он поднимается кверху.
Тимка затих еще более. В белой рубашке и сереньких штанишках он был совсем незаметен на березе. Птица сложила крылья и камнем ринулась на землю. Тимка не мог разглядеть, что она там делала, но вот птица поднялась и, пролетев мимо Тимки, села на сломанную бурей дуплистую березу.
— Ки-ли, ки-ли, ки-ли, ки-ли, ки-ли… — послышалось из дупла.
Острые глаза Тимки заметили: из дупла выглянул молодой птенец и, раскрыв рот, принял что-то от подлетевшей птицы.
— Это она его кормит… — шепчет Тимка, боясь, что птицы могут его услышать. Сердце то замирало, то начинало учащенно биться от радости: он, Тимка, сам открыл большую тайну. Он забыл обо всем и только следил, как подлетали взрослые птицы к дуплу и кормили своего птенца.
Но вот птенец вылез из гнезда, потянулся к подлетевшей птице, замахал еще не вполне оперившимися крылышками и… вдруг упал с дерева…
— Должно быть, убился… — испугался Тимка и быстро спустился с березы.
Под деревом, в траве, сидел коричневый птенчик, с крючковатым носом, желтым ободком вокруг рта и большими карими глазами.
— Живой, не убился?! — обрадованно вскрикнул ТимкА. Хотел его взять, а тот защищается. — Ух ты какой!.. Киликушка! Ну, на, кусай! Не хочешь? Я тебе сейчас кузнечика поймаю…
Над Тимкой кружились взрослые птицы и тревожно кричали. Не обращая на них внимания, Тимка поймал кузнечика и, подражая взрослым птицам, прокричал:
— Ки-ли, ки-ли, ки-ли
Птенец открыл рот и проглотил кузнечика.
— Ну, вот и хорошо… Киликушка ты мой!..
Тимка так занялся кормлением Киликушки, что не заметил, как к балагану подошел дедушка. Он вернулся без косы, в одной руке держал котелок с водой, а в другой — маленький берестяной туесок.
Поставив котелок с туеском у кострища, дедушка обернулся к лесу и крикнул:
— Ти-и-мка-а!
— Здесь я, дедушка! — вынырнул Тимка из-за березы с Киликушкой в руках.
— Ты где это взял кобчика?
— Вон с той обломанной березы упал… — и Тимка, торопясь, рассказал дедушке все: как он наблюдал за птицами, как они кормили своего детеныша, как он упал. — Только посадить его в гнездо обратно нельзя, туда не залезешь… Я ему уже имя дал — Киликушка. Как покричу: ки-ли, ки-ли, ки-ли — он, смотри, дедушка, уже и рот раскрывает, дам кузнечика, он и съест…
— Он не только кузнечиков ест, а и жучков разных, — сказал дедушка. — Это птица не вредная… Не то что коршун…
— Я ему, дедушка, на березе гнездо сделаю и там с ним спать буду…
— Ну, и сверзишься, как твой Киликушка… Давай будем чай греть. Я вот ягодок набрал, покушай с хлебцем…
После чая Тимка попросил у дедушки перочинный нож.
— Зачем тебе?
— Я прутиков нарежу, Киликушке гнездо сделаю.
Дедушка дал.
— Смотри, только не потеряй, а то вернется папашка с войны, он нам обоим задаст жару-пару. Это его любимый ножик…
