Зинаида Михайловна Канониди
Как море подарило нам брата
Это было давным-давно, а вижу как сейчас: мы живём в Сухуми, на горе у моря. В Сухуми зимы не бывает, потому окна в домах большие, а стенки — тонкие. Мы слышим всё, что говорят за стеной соседи — дядя Сидора и тётя Муся.
Дядя Сидора говорит:
— Детям нужно молоко.
А тётя Муся ему отвечает:
— Где ж его взять?
Дети — это мы: я и Мика. Мне шесть лет, а Мике — три года с половиной. Она очень любит петь. И даже сама сочиняет песни. Вот такие:
Аби дорншки,
Буиди плутишки,
Кош пошагал.
Чу-гуи!..
Что это значит, никто не знает, а она поёт и поёт, только «ш» не выговаривает. Вместо «кош» у неё получается «кос»: «кос посагал!» Может быть, кос — это кот? Но кота у нас нет.
А у меня не получается буква «р». Одно «р» я могу сказать, а вот в слове — ну никак!
Мы провожаем маму на работу.
По мосту проходит поезд. Из его трубы идёт дым.
Мама смотрит на трубу и говорит мне:
— Скажи «р-р»!
Я говорю:
— Р-р-р!
Мама кивает, улыбается:
— Молодец. А теперь скажи «труба паровоза».
Я говорю:
— Тлуба паловоза. — Говорю и чуть не плачу. Наверное, потому, что мама уходит в госпиталь на целый день и на целую ночь. Она у нас не только мама, но и сестра. Но не такая сестра, как мне — Мика, а медицинская.
В госпитале лежат раненные на войне солдаты, и мама говорит, что она им нужна больше, чем нам с Микой.
— Они хуже маленьких, — говорит мама, — они сами не могут ни попить, ни поесть.
И она их кормит и поит.
— А вас покормит тётя Муся, — говорит нам мама. — Идите домой.
И мы идём домой.
Я говорю Мике:
— Это хорошо, что мама работает в госпитале. Если папу ранят, она будет за ним ухаживать.
Мика знает, что папа наш на фронте, но качает головой:
— Папу не рранят! — И «р» у неё здорово получается!
Мы поднимаемся на гору к себе домой и ещё издали слышим, как чихает дядя Сидора: «Бэ-хлёп!»
Тётя Муся говорит ему:
— Будь здоров, Сидора.
— Спасибо, — говорит дядя Сидора и добавляет: — Ну, значит, правильно, надо покупать. Продам велосипед и куплю.
— Что?! — кричу я снизу.
Но дядя Сидора уже свёл вниз по тропинке свой велосипед. Протащил его в калитку и говорит:
— Всё правильно, раз я чихнул.
Сел на велосипед и укатил.
Вот он какой, дядя Сидора! Никогда от него толку не добьёшься!
«Зато руки у него золотые», — так говорит наша мама. Это потому, что он всё умеет. Он чинит Микины куклы, и мамин будильник, и утюг, и примус. Потому что дядя Сидора — мастер. «Мастер на все руки!» — говорит тётя Муся о нём.
Тётя Муся даёт нам по блюдечку мамалыги. Это такая жёлтая каша из кукурузной муки. На вид очень вкусная, а на самом деле — без соли, без сахара, без масла и без молока — не очень. Но мы голодные и быстро её съедаем, потому что больше есть нечего. Война!
По морю ходят военные корабли, в небе летают военные самолёты — «охраняют нас с Микой», — так говорит мама. И ещё она говорит: «Не бойтесь, не пропадём! Фашистам крышка!» Но всё же, когда стреляют зенитки и воет сирена воздушной тревоги, а мамы дома нет, нам с Микой делается страшно и мы лезем под стол.
Но сегодня налётов нет, и мы спокойно играем в саду, а тётя Муся стирает бельё во дворе возле костра. Костёр она сделала так: поставила на ребро два кирпича, а сверху на них — ведро с водой. А под ведром развела огонь. Мы с Микой подбираем сухие веточки, листья и бросаем в костёр, чтобы согрелась вода.
— Ах вы мои помощницы! Надо вам за это что-нибудь дать на обед, — говорит тётя Муся.
— А что? — спрашивает Мика. Она уже проголодалась. Я тоже, но я же большая, и мне стыдно просить есть.
— Хотите мамалыгу с дельфиньим жиром? — спрашивает тётя Муся.
— Хотим! — отвечаем мы хором.
Тётя Муся достаёт маленькую баночку из-под горчицы и развинчивает крышку. Но дельфиний жир так ужасно пахнет, что я говорю:
— Нет, нет, не надо!
— Ты же любила рыбий жир, почему дельфиний не хочешь? — спрашивает меня тётя Муся.
— Так… — отвечаю я.
Мы видели дельфинов. Это такие большие чёрные рыбы, блестящие, как будто лакированные. Дельфины очень похожи на рояль. Но мама говорит, что это не рыбы, а животные, что они, когда маленькие, питаются молоком.
Почему же дельфины нам дали такой вонючий жир, а не дали молока? Наверное, потому, что их трудно поймать: они выпрыгивают из моря и тут же ныряют в воду. Даже нельзя рассмотреть, какие у них глаза, какие усы. Или они без усов?
Я только хотела спросить у тёти Муси, есть ли у дельфинов усы, как внизу, под горой, у калитки кто-то чихнул: «Бэ-хлёп!»
— Дядя Сидора! — закричали мы с Микой и побежали по тропинке вниз.
Но дяди Сидоры там не было. За калиткой стоял какой-то чужой человек и держал на верёвке козу. Это она чихала «Бэ-хлёп» — точь-в-точь, как дядя Сидора.
— Хозяйка! — закричал чужой. — Иди, получай подарок!
Тётя Муся спустилась с горы.
— Откуда коза?
— Твой Исидор купил у меня. Только ему с работы нельзя отлучаться, вот я и привёл.
— Спасибо, спасибо! — сказала тётя Муся и хотела погладить козу. Но коза была злая, с жёлтыми глазами и боднула тётю Мусю одним рогом.
— А где же второй рог? — спросила тётя Муся.
— А зачем тебе рог? — обиделся чужой. — Тебе молоко нужно или что?
— Молоко, молоко! — кивнула тётя Муся и потянула козу за верёвку: — Ну, дети, теперь для вас будет всегда молоко!
Но получить молоко у козы было не так-то просто: она не давалась доиться, брыкалась, блеяла ужасным голосом, наконец, оборвала верёвку и опрокинула ведро с водой на костёр.
Огонь зашипел, погас, а спичек у тёти Муси больше не было.
— Как же я вам мамалыгу сварю? — чуть не плакала тётя Муся.
Я тоже не знала, что делать с козой. Только Мика догадалась: принесла ей травы и стала кормить прямо из рук.
— Смотри, забодает тебя, — пугала её тётя Муся.
Но Мика не боялась и кормила.
Тогда тётя Муся вспомнила, что у неё где-то припрятана соль и с прошлой недели осталась корочка хлеба. Она посолила корочку крупной чёрной солью — почему-то эта соль называется каменной — и дала козе. Если бы мне дали такую корочку, я бы тоже подобрела, а коза нет. Она всё брыкалась и бодалась. Тогда тётя Муся нарвала ей листьев акации, мы принесли охапку самой молодой травы — и коза, наконец-то, стала смирной. Тётя Муся присела перед ней на корточки и стала доить. Густое, белое молоко длинными струйками, как дождь, било в стенки солдатского котелка — джвик, джвик!
Первый раз в жизни мы с Микой пили козье молоко! И хотя оно пахло шерстью козы — всё равно молоко было очень вкусное.
Мы выпили по большой чашке молока и легли спать. Мике надо было спать днём, потому что она маленькая, а я спала с ней за компанию.
Мы проспали весь вечер и всю ночь — до следующего утра. А когда проснулись, мама уже пришла после ночного дежурства. Она была бледная-бледная, но радостная.
— Смотрите, что я вам принесла!
Мама показала маленькую круглую бутылочку. В ней было что-то жёлтое, прозрачное.
Мика не знала, что это такое, а я знала:
— Рыбий жир!
— Ну, теперь вы у меня окрепнете! — весело сказала мама.
И в это время кто-то чихнул: «Бэ-хлёп!» Дядя Сидора? Но почему он встал так рано, почему чихает в подвале, у нас под полом?
— Это не дядя Сидора, — сказала Мика. — Это коза. Ты забыла?
Я вспомнила, и мы побежали рвать козе траву.
В тот день к нам пришёл папин товарищ. Звали его Ваня. Он был моряк, носил синюю блузу с большим воротником и брюки-клёш. Он приплыл к нам на подводной лодке, но как мы ни смотрели с балкона на море, не могли её увидеть — наверное, потому, что она была под водой.
Ваня подарил нам с Микой по куску сахара. Твёрдый, синий — какой это был сладкий сахар! Ещё он подарил большой воротник — голубой с полосками, такой, как у него самого, только поновее, и сказал маме:
— Разрежь и сшей своим дочкам. Пусть будут морячками.
Мама благодарила Ваню.
— Чем же мне угостить дорогого гостя? — беспокоилась она.
— Рыбьим жиром! — закричала я. Ведь это была единственная вкусная вещь у нас в доме.
Все засмеялись, наверное, потому, что «р» у меня опять плохо получилось.
У мамы была подруга. Звали её Алиса. Она была эстонка и жила со своими сыновьями за городом, в горах.