Елена Матвеева
Золотой краб
Самый противный день — воскресенье. Мама занята хозяйственными делами, скопившимися за неделю. Папа сидит над своими бумагами, и к нему не подступиться. Он может даже на вопрос ответить, но это ничего не значит: он не слышит тебя.
С Витей ничего подобного не случается, как бы он ни был увлечен. А увлекается он радиотехникой и приключенческой литературой. Сейчас он собирает приемник из деталей, купленных в магазине «Юный техник», так что нельзя сказать, что ему нечем заняться. Но в окно светит солнце, как море перекатывается под ветерком нежная блестящая зелень. Из каждой щелочки на асфальте рвется травка, а газоны в саду желты от одуванчиков. Радиодетали пылятся, Витя мается. Нет, ему не скучно, хуже — ему тоскливо.
Рано утром он видел из окна, как Ухановы загрузили сумками машину и уехали за город. Отец Сани Уханова не похож на Витиного, не станет он сидеть над бумагами в выходной, хоть и работает с Витиным отцом в одном институте. В прошлом году Ухановы однажды взяли Витю с собой. В тот день и в речке купались, и малину в лесу собирали, и на полянке лежали — в небо смотрели. Витя потом часто вспоминал эту поездку.
Иногда машина Ухановых забита: едут мать, бабушка, тетя. Но бывает, что отец с сыном путешествуют вдвоем, место есть, но Витю не приглашают. Наверно, Сане и с отцом хорошо. Витя мечтает с ними поехать, но попросить — гордость не позволяет.
Ухановская машина вырулила за ворота, а Витя еще долго смотрел в окно. Потом поплелся в ванную, помог матери отполоскать белье. Пробовал читать.
— Иди погуляй, — выпроваживала его мама.
А куда он пойдет? Позвонил Альке, но Алька сказал, что сегодня играет в теннис. Осадчему позвонил — нет дома. Наверно, ушел куда-нибудь с Юрковым. Однажды Витя увязался за Осадчим и Юрковым, когда те пошли в кино, и вдруг понял, что ребята хотят отделаться от него. Очень обидно и неприятно.
Хоть бы кто-нибудь позвонил! А телефон молчит. Никто в Вите не нуждается. Все заняты своей воскресной радостной жизнью. Так и позавидуешь братьям Ясельчук. Они близнецы. Им никто не нужен.
Витя попробовал сесть за «Занимательную физику», но теплым солнечным днем она не казалась такой уж занимательной.
— Отправляйся на улицу, — после обеда сказала мама, — или вымой в кухне пол.
Пол мыть не хотелось, уж лучше на улицу.
Он стоял в дверях подъезда, не зная, куда податься, пока не услышал, что кто-то спускается по лестнице. Тогда Витя решительно вышел со двора и зашагал куда глаза глядят.
По проспекту неслись и грохотали машины. Он свернул в тихую улочку. За решеткой городского сада расцветала и горьковато пахла черемуха.
Улочка петляла. Теперь справа шелестел старый сад НИИ, а слева стоял краснокирпичный дом с серой башенкой посередине. С двух сторон дома шел забор — огородили запущенный участок набережной. Там валялись бревна, ломаные ящики, фаянсовые осколки раковины и куски проволоки, магазинные картонные коробки, размоченные дождем и высохшие. Песок был замусорен щебнем, зеленым бутылочным стеклом, закапан черными кляксами мазута. Такие места почему-то были особенно притягательны для Вити.
Он отодвинул доску в заборе и глубоко вдохнул резкий речной воздух.
Потом нашел более-менее чистое бревно, сел и уставился на воду. У ног его нежно шлепали волны. На сваях, торчащих из воды, стояли чайки, по реке бежали байдарки так же легко и тихо, как бегают водомерки. Слышался только гул моторки и голос тренера: «Оп… оп… вот так… вот так…» И волны к ногам подкатывали сильнее и энергичнее.
Если бы у Вити была собака, он бы дружил с ней и сейчас не сидел здесь один. Но родители не соглашаются взять собаку. После долгих уговоров мама поставила условие: будет Витя круглым отличником — будет собака. Но обещала она, потому что знала, круглым отличником Вите не стать, даже если он наизнанку вывернется. Всегда у него будет несколько четверок.
В поле зрения попало донце разбитого блюдечка, пластмассовая пуговица и красно-синяя металлическая крышечка с надписью «пепси». Чуть дальше — смятый картонный стаканчик от мороженого. Рядом с этим стаканчиком он увидел стрелу, аккуратно выложенную из осколков красного кирпича. Машинально посмотрел по направлению этой стрелы, прищурился, встал, прошел метров десять — снова стрела. Она изгибалась и острием указывала на кирпичный дом. Следующую стрелу Витя нашел в траве, эта, из серого щебня, была почти незаметна. Привела она к забору, на одной из досок которого был меловой крест. Витя всегда пробирался на набережную по другую сторону дома, но оказалось, что и здесь есть лазейка, доска с крестом отодвигалась.
Теперь он стоял на асфальтированном пятачке-дворике возле узкого и длинного дома в три этажа с мансардой. Этот дом он хорошо знал и называл его «французский». Ему казалось, что такими домами застроены окраины Парижа. Серо-голубой, с облупившейся штукатуркой, крыша высокая, перед крутой ее покатостью балкончик за железной решеткой, и сюда выходят три чердачных окна — три домика, на каждом своя маленькая островерхая крыша. К дому ведет улочка, вся в коленцах. Поискать еще в Ленинграде такую улочку, все они здесь ровные, по линеечке вычерчены. Одним словом, «французский» дом и улочка «французская» с густым садом и каменными воротами НИИ и фонтаном в саду.
Тут Витя заметил новую меловую стрелку. Она была нарисована на глухой стене «французского» дома, у железных скоб, заменяющих пожарную лестницу. Стрелка указывала вверх. Скобы кончались у крыши, но для того, чтобы туда попасть, нужно ухватиться за решетку балкончика и перевалить через угол дома. Пусть дураки лезут! Наверно, мальчишки играли в казаков-разбойников или в разведчиков.
Но почему-то стрелка держала Витю, прямо-таки гипнотизировала. Была — не была, решил он, огляделся вокруг — во дворике и на улице никого — и, ухватившись за третью скобу, подтянул ноги к первой. Дальше лезть было не трудно. Когда хлопнула дверь подъезда, и вышел мужчина, Витя прижался к стене, но мужчина пошел своей дорогой, не заметив его. А лестница кончилась, и Витя понял, что если задумается, то никогда не решится лезть на крышу и придется спускаться. Он быстро схватился рукой за решетку, перенес ногу на балкончик мансарды, растянувшись почти в шпагате, и усилием воли заставил себя оторваться от лесенки. К счастью, решетка оказалась надежной. Он вцепился в нее мертвой хваткой и перебросил тело на балкон.
Руки-ноги тряслись. Болела шея, должно быть, надорвал какую-то мышцу. Черт его попутал с этими стрелками. Ничего себе игры! Он плохо представлял, как обратно переберется с балкончика на скобы. А вид с крыши открылся замечательный, только ради этого сюда следовало залезть. Как на ладони, лежали дальний берег и остров, который омывали, встретившись здесь, Большая и Малая Невки. На округлом мысу расположился парк, который казался большим зеленым кучевым облаком. И это зеленое облако дышало. В просветах виднелся желтый дворец с колоннами.
Освоив балкон, Витя шагнул в окно мансарды. Вот где он хотел бы жить! Над дверью повесить штурвальное колесо, а на косые стены-потолок географические карты и связки канатов или рыбацкую сеть. У окна пристроить письменный стол, а здесь полку с книгами, на другом столе, рабочем, он бы занимался радиотехникой. Спал бы на раскладушке. Рядом гири и гантели. На балконе, возле решетки, цвела бы красная герань в оранжевых горшках и стояло бы кресло из светлых деревянных планок.
У окон кисло пахло голубями. Пол, засыпанный шлаком, отзывался на каждый шаг хрустом. В углу была свалка из ломаных стульев, старая железная кровать. Внимание привлекло белое пятно на сетке кровати. Витя подошел ближе — конверт.
Кажется, игра продолжалась, и Витя испугался, что конверт пуст. Но нет, он был тяжел: на другой стороне пластилиновая печать с оттиском какой-то иностранной монеты и распространившимся вокруг жирным пятном.
Витя осторожно вскрыл конверт, письмо было отпечатано на машинке с очень мелким прыгающим шрифтом: «В доме, в подъезде под совой с подбитым глазом, второй этаж».
Ему стало нечем дышать на пыльно-кислом чердаке, он выбрался на балкон и беспомощно огляделся, как будто окружающее могло подсказать разгадку письма и странных стрел. Сердце стучало громко и часто. Это не «казаки-разбойники» и не «разведчики». Он прикоснулся к какой-то тайне, но только успел ее обнаружить, как потерял.
Витя присел на горячую покатость крыши. Волнение сменилось безразличием. Ему уже не хотелось воображать, как он поселится в мансарде, он глянул на скобы за углом — нужно как-то спускаться. А спуститься здесь может либо очень тренированный человек, либо взрослый, у которого ноги подлиннее и руки посильнее Витиных. Звать на помощь стыдно и скандала не миновать.
