Аркадий Минчковский - Ромка и его товарищи

Все из-за Игорехи. Ему было больше трех. С лета в заводских яслях держать не стали, и Ромка заделался нянькой. Кончилась гульба с приятелями. А тут каникулы. Ромка все-таки перевалил в пятый. Жить бы да жить… На радостях он даже написал отцу. Намекал на обещанный велосипед. Хотя, честно сказать, не особенно-то в этот велосипед и верил. Приезжал к ним отец редко. Да и то, пообещает на месяц, а проживет неделю, не больше. Порасспрашивает о том, о сем Ромку, позабавится с Игорьком, а там уже и заскучает. И опять куда-то на свой Север, где давно шоферил на стройках. Вот и жди, когда объявится. Мать проводит его до станции, потом поплачет в платок и снова ждет писем. Письма от отца бывали редко. Приходили в мятых конвертах, написанные чернильным карандашом, и пахли бензином.

Конечно, в Ромкиной беде отец был не при чем. Живи он и дома — Ромке от этого не легче. Мать все равно спозаранку уходила на кирпичный. Она там работала крановщицей. Возвращалась поздно. По пути зайдет в магазин или еще куда. В общем, день уже кончен. А вечер — что?! К девяти — все по домам.

И вот сидит Ромка целый день с Игорехой. То его кормит, то спать укладывает, то, наверное в сотый раз, ему одну и ту же книжку читает. Или гулять идут. Но какая радость — гулять с Игорьком?! Если в футбол или клюшкой «чижика» погонять — парни кричат: «Уведи ты, ради бога, своего Игореху… Всем только мешает…» Что поделаешь! Ромка берет братишку за руку и тянет куда-нибудь подальше. Так и ходят вдвоем. Скука! А тот еще недоволен и ноет. Ромку обида берет… И кто это только придумал лето! Скорей бы кончалось, что ли!..

Иногда Ромка так рассердится, смотрит на своего братишку и думает: с удовольствием бы треснул его по голове, будь он побольше. А случается, что и, действительно, слегка стукнет. Когда тот спать не хочет или еще что-нибудь. Но только Ромка Игорьку слегка поддаст — он сразу вой поднимет, чтобы все соседи знали, что Ромка его бьет. Ревет и повторяет:

— Скажу маме… Вот увидишь, скажу… Она тебе да-а-ст!..

— Ну и говори! — кричит в ответ Ромка. — Все равно мне с тобой не жизнь. Вот уеду к отцу, тогда съешь…

Игореха и того громче:

— Скажу маме!.. Ска-ажу-у!..

Воет, хоть сам плачь.

— Поори еще! Я тебе не так стукну…

Но грозится Ромка зря. Никого он больше не стукнет и к отцу не уедет. Во-первых, он толком и не знает, где тот живет, во-вторых, как же мать без него?

В конце концов Игореха выревется и заснет. А спит он хорошо. Щеки сразу станут розовыми, а на губах пузыри, и в них отражаются крошечные окошечки. Теперь братишка даже нравится Ромке. Такой тихий и маленький. И Ромка уже забывает о том, как еще совсем недавно его ненавидел. Ромка прикроет марлей брата от мух и сядет у открытого окна. Уйти нельзя. Если Игореха проснется — весь дом сбежится. Достанется тогда от матери. И Ромка вздыхает и сидит у окна, смотрит на улицу Юных пионеров. А день такой удивительный! Солнце поднялось в самую высь, но возле дома нежарко, потому что здесь лежат тени разросшихся тополей. Ромке тополя — старые, хорошие знакомые. Вот этот напротив, что наклонился к дороге… Когда-то в него попал осколок от снаряда и так в нем и остался. Теперь и не видно, а на ветках тополя, как на качелях, покачиваются вертлявые воробьи, которые и знать не знают, что в городе когда-то проходил фронт.

По улице, закрутив клубы песку, дребезжит запыленный автобус. Райцентровский. Оттуда — в двенадцать тридцать. Клюя передком, пробегает двухдиферный газик. За баранкой директор овощного совхоза. Ясно, на молочную поехал. Потом, воя так, что дрожит весь дом, проползает грузовик с двумя прицепами. Везет белые кирпичи. Тоже дело привычное. Их возят целый день. Почти всех, кто ни проходит по улице, Ромка знает. Это вот — соседская бабка Фрося. Тащится с базара. Ого! Набрала в корзину! Пенсионер Вавилин пошел к почте, газету читать. Каждый день ходит. По той стороне, в белой курточке, неторопливо идет Нюся из хлебного ларька. С обеда, значит…

Хорошо на улице! А ты сиди тут, будто арестованный! Ромка опять вздыхает и печалится о своей судьбе. И вдруг он видит — посреди мостовой шагают его товарищи. В руках у Гути и Лешки поскрипывают ведерки, на плечах — удилища. Третьим, насвистывая, шествует Семен. Он налегке, руки в карманы. Опять будет проезжаться на Гутин счет. Но Гутя протестовать не станет. Он знает, что Сеньку все равно не переучишь.

Достигнув Ромкиного дома, они задерживаются.

— Нянька, пошли на рыбалку! Делать все равно нечего! — кричит Семен. Он отлично знает, что Ромке сейчас уйти нельзя, но зовет нарочно, по вредности характера.

— Идем, — неуверенно кивает Гутя.

— Говорят, сегодня клев мировой, — добавляет Леха.

Ромке до слез хочется схватить свое удилище и бежать к ребятам, но — какое тут!.. Он косится на кровать, где спит Игорек, и независимо произносит:

— Нет сегодня никакого клева. Жарко сейчас. К вечеру подлещик пойдет.

— Много ты знаешь, чудак-рыбак, — говорит Лешка.

— Скажи лучше — Игореху не на кого оставить. Нянька несчастная, — прервав свист, бросает Семен.

— Я и с Игорем, что мне… — храбрится Ромка.

— Пошли! — зовет Гутя.

— Неохота. — Ромка мотает головой. — Какая сейчас рыбалка!

— Да ну его! — Сеньке становится скучно. — Пока, нянька.

— Сам ты… — зло отвечает Ромка и замолкает.

Поскрипывая ведерками, рыбаки идут своей дорогой. Ромка чувствует себя самым разнесчастным человеком на свете. Конечно, сейчас раздольно на озере. И клев, наверное, есть. Но что поделаешь! Можно было пойти и с Игорьком. Но разве с ним рыбалка? Только и гляди, как бы не потонул…

Как-то незаметно пришел август, и в лесах за Кирпичихой — а вокруг Кирпичихи лесов довольно — появились грибы. Лето было знойное и богатое мелкими теплыми дождями. Говорили, что грибов в иных местах — спину не разогнуть. По субботам, с ночи, грибники уезжали на грузовиках в дальние леса. Возвращались в воскресенье к вечеру. С машины снимали тяжелые, обвязанные белым, корзины и ведра.

До чего же любил собирать грибы Ромка! Идешь по лесу, будто разведчик. Сердце стучит. Будет ли тебе удача? Сбиваешь надоедливые поганки и вдруг нате… Настоящий белый. Ножка толстенькая. Дашь щелчок — звенит! А там, глядишь, целое семейство моховичков или темнеют скользкие маслята. Ромка грибник опытный. Бывает, с ним и мать советуется. Покажет Ромке гриб и спрашивает — хороший ли… Ромка деловито подрежет ножку, надломит шляпку и небрежно бросит:

— Не-е, поганый…

И мать не спорит. Верит — Ромка знает.

А тут — в этакое лето и без грибов! Ромке дома не сидится.

— Пора, мам. Грибов не останется, — торопит он.

А та «погоди» да «погоди»… «Успеется…» — Все ей недосуг. В воскресенье то стирка, то стряпня. Или еще по дому уборка. И Ромка снова до полдня нянчится с Игорем.

А тут, мать только на работу ушла — опять появляются его товарищи. В руках у всех и даже у Сеньки корзины. У Гути в плетенку нож воткнут, а по дну ее бутылка с водой перекатывается.

— Поехали, нянька, в Ручьев лес. Нынче среда — народу мало будет, и дождик грибной шел.

До Ручьева леса от них километра четыре, и всегда можно попутной на кирпичах доехать. А грибов там хватает. У Ромки даже дыханье сперло. До чего же везет некоторым людям! Что захотят, то и делают! А он? И за что на него такое? Но тут вдруг Игореха:

— Идем с ними по грибы. Я тоже собирать умею.

Ромка с сомнением поглядел на него, а Гутя спрашивает:

— И ходить будешь, не устанешь?

— Нет, — мотает головой Игорек. — Не устану. Я еще как ходить могу.

— И реветь не будешь? — допытывается Ромка.

— А с чего ему реветь? Маленький, что ли он… — рассудительно говорит Гутя.

— Маленький, что ли я? — соглашается Игореха.

Но Семен протестует:

— Да ну его… Куда с ним… Всем, что ли, няньками становиться?

Леха Завалихин молчит.

Ромка с молчаливой просьбой в глазах посматривает то на одного, то на другого товарища. Весь небрежный вид Семена говорит: «Не дело это вы придумали… Я не одобряю». Но Гутя, как известно, человек покладистый.

— Да ладно, — говорит он. — Возьмем… Что тут такого… Мы еще до обеда вернемся. Не устанет.

И Леха вздыхает. Это значит: «Что попишешь, раз у товарища такое положение!»

Семен предпочитает не спорить с большинством. Как хотят — их дело. Он вообще не особенный любитель собирать грибы. Куда бы лучше — в кино. Он ходил бы в кино каждый день, да в клубе не хватает картин, и денег у Семена тоже в обрез. Игореха уже догадался, что товарищи брата согласились взять его в лес и торопливо напяливает на голову свою большую кепку, без которой не чувствует себя достойным серьезного общества. Ромка поскорее — не раздумали бы! — опоражнивает материну базарную кошелку. Сует туда хлеб и соль в бумажном пакетике. Плотно затыкает пробкой начатую Игорехой бутылку молока — тоже с собой. Нож он предпочитает взять сапожный. (Откуда-то у них в доме есть такой нож). Весь из стали, вместо ручки намотана изоляционная лента. Без ножа Ромка по грибы не ходит, считает несолидным.