Сергей Баруздин - Дорогой товарищ слон

Обычно рассказы начинаются с конкретного действия. Например: «В небе светило солнце», или: «Это случилось в полдень», или: «Время клонилось к вечеру», или: «Над городом спустилась ночь». Могут быть и несколько иные варианты начала: «…а может быть, это были всего лишь маленькие звукоуловители, напряженно повернутые в мировое пространство, к источнику колебаний, недоступных для человеческого уха…» или, как у меня: «В небе светило солнце. А Владик Хвостиков имел некоторое отношение к отряду хоботных…»

Но, увы, мне сейчас придется начать этот рассказ не с действия, а с рассказа о самом рассказе.

Я придумал рассказ. Придумал название — «Дорогой товарищ слон». И подзаголовок — «Рассказ-сказка для детей и для взрослых».

Когда рассказ был написан, я, как обычно, прочитал его самому моему близкому и дорогому мне старшему редактору.

Не знаю, что сказала бы просто жена, но жена — старший редактор сказала так:

— Мне не нравится…

— Почему?

— Слишком большой…

— Но и слон — большой!

— Слон твой, дорогой товарищ, слон действительно большой, но это — рассказ не для детей. «Для взрослых» — это правильно.

— Почему не для детей?

— Потому, что ты ругаешь педагогов — раз, пишешь о любви и о других проблемах — два, наконец, у тебя все люди глупее слона.

— Но и слон наш, хороший, советский, в Московском зоопарке родился…

— Это не имеет значения!

— Рассказ-сказка!

— Этого не поймут! Поймут буквально. И дети…

— Дети, кстати, тоже как-то оценивают своих учителей.

— Оценивают, по книжкам для детей…

Я заново переписал рассказ «Дорогой товарищ слон», переписал серьезно, убрав слово «сказка».

Вот он — этот рассказ.

Итак, в небе все же светило солнце.

А Владик Хвостиков имел некоторое отношение к отряду хоботных.

Заранее прошу не путать эти понятия. Владик действительно состоит в отряде, но не хоботных. Владик состоит в пионерском отряде. Так что отряд хоботных, хотя и имеет кое-какое отношение к Владику, не имеет никакого отношения к пионерскому отряду. А если и имеет, то только то, что Владик и его товарищи по пионерскому отряду изучают среди прочих предметов школьной программы отряд хоботных. Программа эта по зоологии утверждена во всех высоких учреждениях, в частности в Министерстве просвещения, в Академии педагогических наук и всюду. Утверждена не как-нибудь, а с привлечением широкой общественности, включая комсомольскую и писательскую, и потому не подлежит пересмотру. До тех пор, пока сами авторы этой программы не посчитают нужным пересмотреть ее. Как, впрочем, и учебники по зоологии.

Но это все присказка, а главное, конечно, пока — Владик, о котором следует кое-что сообщить, ибо имя его уже названо.

Так вот о нем.

Владимир Николаевич Хвостиков, он же Владик, как его называют дома, во дворе и в классе, он же Владимир, когда мама и папа сердятся, он же в прошлом Вовочка, Вовик, Вовсик, Вовуленька, Вовульчик, Вовусюточка, как его по-разному величали в далекие дошкольные годы родители и две бабушки плюс один дедушка, как обычно, отдыхал на очередном уроке.

Ученик Н-ского класса «А» Н-ской московской школы Владик Хвостиков действительно отдыхал на уроках. Думал, мечтал и отдыхал. Отдыхал, мечтал и думал. Ему завидовали все одноклассники, и он отлично понимал причины их зависти. Все поражались его мужеству, выдержке и терпению. Отличники и двоечники волновались на каждом уроке. Отличники — как отличники. Двоечники — как двоечники. Двоечники волновались, конечно, за себя. Только за себя. Отличники — нет же, они поразительные люди! — волновались за себя, за честь класса, школы и всей советской педагогики. Как бы не подвести кого-нибудь!

В свою очередь, за отличников волновались все преподаватели, вся школа. За ними ухаживали, как за экспонатами на Выставке достижений народного хозяйства. Их лелеяли, вытирали тряпочкой, на них почти молились. Как поручить Нине Стрельцовой выступить завтра на общепионерском слете, когда она вдруг получила по пению не пятерку, а четверку? Ужасно! А Вася… Что случилось с Васей Строгановым? Мы его прочили на математическую олимпиаду, а потом — с дальним прицелом — в школу юных математиков, а он вчера сделал две грубейшие ошибки в контрольной по русскому языку. Подвел, Вася! Вот и надейся! Вот и верь в человека! Ну ничего, мы тебя, Вася, подтянем, поддержим! Не падай духом, Вася!

Двоечники? На них тоже молились. Их подтягивали. Им помогали. Мало уроков — пожалуйста, дополнительное время. Я лучше не пойду домой, оставлю своих детей без обеда, но уж выведу, чего бы мне это ни стоило, свой класс в успевающие! Ни одного второгодника! Ни одной неудовлетворительной оценки! Миленькие, родненькие Сима Кулькина и Митя Елкин! Ну помогите хотя бы мне, учительнице! Не оставайтесь, пожалуйста, на второй год! Ведь ты, Сима Кулькина, даже говорила, что будешь учительницей! Как же так!

Владик Хвостиков глубоко сочувствует учителям, отличникам и двоечникам. Им трудно, в самом деле трудно. У них просто невыносимая жизнь!

И потому сам он старался. Он ни разу не получил ни одной двойки. Он ни разу не получил ни одной пятерки — ни по одному предмету, не считая поведения и прилежания. Он ни разу не поднимал на уроке руку, дабы не подвести преподавателя.

У Владика спокойное равновесие в дневнике, близкое к космическому:

Алгебра — 3.

Геометрия — 3.

Физика — 3.

География — 3.

История — 3.

Немецкий язык — 3.

Русский язык:

     Устно — 3.

     Письменно — 3.

Литература:

     Устно — 3.

     Письменно — 3.

Зоология — 3.

Рисование — 3.

Физкультура — 3.

Труд — 3.

Пение — 3.

Ну а поведение и прилежание, конечно, 5.

Если хотите знать, именно Владик Хвостиков в какой-то мере гордость и основа нашей школы. Ее фундамент. Ведь взять хотя бы тех же школьных преподавателей, каждого в отдельности, и вспомнить, что они сами были когда-то школьниками, что окажется?! Окажется то, что у каждого из них была тройка хотя бы по одному предмету. Если сложить преподавателей вместе с их тройками, то получится как раз один нынешний Владик Хвостиков — человек, с малолетства прошедший по сложным путям перестройки нашей школы, перестройки, к которой он всегда, на каждом ее этапе, относился здраво. Тот самый Хвостиков, который сидит сейчас на последней парте у окна в Н-ском классе «А» Н-ской московской школы, и, как обычно, отдыхает, и, может быть, даже думает — просто так, о чем-то.

А почему, собственно, ему не думать на уроке? Думать в наше время нужно каждому. Об этом сами учителя без конца говорят: «Думайте, думайте, думайте».

И Владик думает, как советуют учителя. Думает, потому что, в самом деле, никакие кибернетические машины не могут заменить человека, о чем пишут в газетах, по радио говорят и по телевизору. И потому он, Владик, думает! Он же человек! Он сидит на уроке и думает. Отдыхает и думает, думает и отдыхает!

А зоолог Иннокентий Григорьевич стоит у доски, на которой развешаны схемы, и что-то объясняет. До Владика доносятся только отдельные фразы: «Медуза, таким образом, в отличие от гидры…», «Как мы знаем, одновременно с потерей одних органов паразиты…», «Буроватое тело клеща, как известно, не расчленяется на отделы…», «Окунь, обитающий в реках и озерах, дышит кислородом…»

Вдруг Иннокентий Григорьевич почему-то взглянул на Владика и мягко спросил:

— Хвостиков!

— Что? — вскочил Владик.

— О чем ты мечтаешь?

— Я не мечтаю, — сказал Владик. — Я просто думаю.

— О чем?

— Ни о чем…

— Ну, садись, слушай!.. Итак, — продолжил Иннокентий Григорьевич, — из всех представителей класса млекопитающих вспомним прежде всего кролика… Впрочем, простите меня, повторяю прежнее. Хвостиков меня отвлек. Окунь, обитающий в реках и озерах, дышит кислородом. Кислородом, повторяю. А кролик уже потом…

Владик тоже, видимо, дышит кислородом, но из всех преподавателей Иннокентий Григорьевич нравится ему больше всего. И не потому, что он зоолог, просто так — нравится. Зачем только он поднял его сейчас с места?

Рассказав что-то (что — Владик не слышал, кроме обрывков фраз), Иннокентий Григорьевич обратился к классу:

— А теперь посмотрим, как у нас все-таки поживает зоология. Кто и что готов мне рассказать сам? По пройденному материалу?

Все трусили. Отличники за свои неприкосновенные пятерки. Двоечники — дабы не схватить лишней двойки, а то и кола. Да и чего лезть, когда зоолог никого не вызывает?

Иннокентий Григорьевич прошелся между рядами парт, вернулся к доске и опять сказал:

— Ну, так кто? Право, ничего страшного.