Гриша хотел повернуться на другой бок, чтобы поудобнее досмотреть интересный сон про автомобили, но вдруг, случайно взглянув в угол комнаты, замер от удивления. Он потёр глаза и поглядел на сестрёнку. Аня уже сидела на постели и тоже молча тёрла кулачком глаза.
— Анютка, ты меня видишь? — топотом, точно боясь кого-то вспугнуть, спросил Гриша.
— Кажется, вижу. А ты меня?
— Пошевельни рукой, тогда скажу.
Аня подняла руку и пошевелила пальцами.
— Ёлка! — закричал Гриша. — От неё лесом пахнет!
Ребята выскочили из кроватей и босиком подбежали к ёлке.
Размашистая, освещённая утренними лучами солнца, которые пробивались сквозь заиндевевшее окно, она казалась такой волшебной, что Аня побоялась до неё дотронуться.
И Гриша сначала оробел при виде стольких разноцветных флажков, блестящих коробочек, ярко-румяных яблок и золотых нитей, опутавших, как паутина, зелёные ветви. Но потом он оторвал одну иголочку и, уколов ею палец, радостно хихикнул:
— Колется! Давай, Анютка, и ты уколи!
Аня подставила пальчик. Гриша, уколов его, спросил:
— Правда, хорошо?
— Ага. И совсем не больно.
И, словно уже познакомившись с ёлкой, Аня обрадовалась:
— Смотри-ка, и свечки есть!
— А как же! Ёлка без свечей не бывает, — сказал Гриша, отбросив иголочку. — Помнишь, я тебе рассказывал, когда мы в метро прятались от бомб. Хочешь, мы сейчас зажжём?
— Не надо: дом загорится.
— Не загорится. Он каменный, — сказал Гриша и побежал на кухню за спичками.
Так вот она какая, настоящая ёлка! Аня осматривала её со всех сторон. На макушке, чуть не касаясь потолка, сверкала большая золотая звезда. Мохнатая маленькая обезьянка с выпученными глазами, вися на ниточке, раскинула в стороны руки, словно готовилась спрыгнуть на пол.
Давным-давно, когда ещё на Москву налетали немецкие самолёты, мама брала Аню и Гришу за руки и с ними бежала в метро. По движущейся лестнице они спускались глубоко под землю и ночевали в освещённых вагонах.
Гриша ничего не боялся. В своём вагоне он любил подскакивать на мягких пружинных сиденьях или уходил в другой поезд, стоявший через платформу, играть с чужими мальчишками в лото.
Аня, крепко обняв маму, почему-то всё время плакала. Её успокаивали, рассказывали сказки. Гриша, подходя, говорил:
— Эх ты, бояка! Самолётов забоялась! А на улице их уже десять штук сбили — мальчишки говорят. И ни одной фугаски не упало.
Но Аня продолжала плакать.
Однажды ночью, когда все уже кругом спали, Гриша, потеснее прижавшись к сестрёнке, прошептал на ухо:
— Если не будешь плакать, я тебе расскажу про ёлку. Ты её, наверно, не запомнила: маленькая была. А я всё помню. Вот красота!
Он долго рассказывал о новогоднем празднике до войны. И хотя он очень подробно описывал, как в этот праздник все дети получали подарки, как на ёлке сверкали разноцветные лампочки и свечи, а в двенадцать часов ночи по площадям ходил красноносый дед Мороз и поздравлял всех прохожих с Новым годом, — Аня не верила. Ей казалось, что Гриша повторяет одну из маминых сказок, чтоб она уснула.
Потом она бывала на ёлках и в клубе на работе у мамы и в детском саду, но ни одна из этих ёлок не походила на ту, о которой рассказывал Гриша.
Ёлки устраивались днём. Свечи на них не горели. А если и зажигали лампочки, то всего несколько штук и не надолго. Кульки с подарками были лёгкими.
Хотелось потанцовать, попрыгать, получше рассмотреть игрушки на ёлке, но через час мама уже торопила домой:
— Пойдёмте, детишки. Мне надо отдохнуть, — говорила она. — А мы ещё устроим настоящую ёлку! Устроим!..
Когда Гриша вбежал обратно в комнату, спичечный коробок пришлось быстро спрятать под подушку: в комнате, держа Аню на руках, стоял отец, уже одетый в гимнастёрку и причесанный.
Папа совсем недавно приехал с войны, даже не успел купить себе костюм — всё в гимнастёрке ходит. А гимнастёрочка-то — что надо. Тут тебе и дырочки от орденов, такие маленькие, на рукаве — заплатка: осколком разорвало, а на плечах — по петельке и пуговице, чтобы погоны нацеплять. А погоны (папа уже их не носит) пусть такие серые и помятые, но зато самые что ни на есть фронтовые. Такие, небось, не у всякого папы имеются.
— Папа, а это ты ёлку делал? — спрашивала Аня.
— Нет, не я. Это, наверно, дед Мороз ночью её принёс.
— Ты, ты делал! — Гриша захлопал в ладоши. — Я сам видел среди ночи, только думал, что это сон.
Отец засмеялся и тут же подхватил Гришу на руки. С высоты ёлка показалась ещё наряднее. Грише захотелось тронуть серебряный шар, обвязанный розовой лентой.
— Сейчас нельзя! — сказал отец, отходя на два шага. — Успеете ещё бомбочку получить.
— А она не взорвётся? — живо спросила Аня.
— Опять трусит, — захохотал Гриша. — Она не взрывается, она, наверно, с чем-нибудь таким… — И он сладко чмокнул губами. Потом спросил: — Пап, а когда ёлку праздновать будем?
— Вечером, — ответил отец. — И надо Васю в гости пригласить. Сходишь за ним.
Грише было приятно, что не к отцу и маме, а уже к нему впервые придёт настоящий гость.
После завтрака, не допив чаю, ребята побежали к Васе.
— Васятка-перчатка, выходи в коридор, что скажем! — крикнул Гриша в соседнюю комнату.
Вместо Васи в дверях показалась его мама — высокая, полная, в красном переднике. Руки у неё были выпачканы мукой.
— Зайдите попозже, — строго сказала она, — он сейчас занят: в углу стоит.
Гриша очень огорчился, что торжественная минута приглашения была испорчена. Недовольный, он минут пять походил по коридору и снова заглянул к Васе.
Вид у приятеля был весёлый.
— Вышел из угла? — спросил Гриша участливо. — За что поставили?
Прежде чем ответить, Вася уцепился за дверные ручки и, поджав ноги, прокатился на дверях.
— Тесто ел. Оно сладкое.
Гриша ему позавидовал, но, чтобы скрыть свою зависть, разом выпалил:
— Сегодня у нас вечером ёлка. Мы тебя приглашаем!
— Если хочешь — приходи, а не хочешь — не приходи, — вежливо вставила Аня, и глаза её засияли.
Вечером Вася пришёл приодетым и надушенным и всем давал себя понюхать.
— Конфетами обмазался, — определила Аня, понюхав его голову.
— Ну вот, стал бы я конфетами мазаться! — обиделся Вася.
— Хватит спорить! — вмешался Гриша. — Давайте лучше в медведей играть. — И, встав на четвереньки, зарычал.
Аня взвизгнула от удовольствия. Вася тоже встал на четвереньки, и они по Гришиному знаку поползли под ёлку.
Развалившись под колючими ветками, Вася прорычал:
— А подарки раздавать будут? Я их всю войну ждал…
— Будут! — пискнула, как зайчик, Аня.
— Это когда дед Мороз придёт, — пояснил Гриша.
Правда, он и сам хорошо не знал, придёт ли к ним дед Мороз, но почему-то в этом был уверен.
За столом тоненько пел никелированный самовар. На блюде, как будто загоревший под солнцем, лежал коричневый пирог с выпеченными из теста словами: «С Новым годом, ребятки!» Розовый хворост, посыпанный сахаром, был навален в широкую вазу. Из красивой коробки, словно раки, готовые разбежаться по скатерти, выглядывали полосатые конфеты.
Мама разлила всем чай и стала помогать Ане. Большой кусок пирога у девочки всё время падал из рук на платье.
— Ну, кто победил? — вдруг торжествующе спросил Вася.
— Это не считается! — запыхтел Гриша, упираясь руками в стол.
Они продолжали бороться под столом. Каждый старался захватить чужую ногу.
— Не считается? — сердито переспросил Вася. — Ты обманщик! Я с тобой больше не буду дружить. Я победил, а ты…
Он не договорил, застыв с открытым ртом. В комнату в вывернутом наизнанку меховом пальто, с красным носом и с длинной седой бородой входил дед Мороз. В руках он держал клеёнчатую сумку.
— Ой, мама! — не на шутку испугалась Аня и выронила чашку.
Дед Мороз как-то по-знакомому улыбнулся, подмигнул весело и полез в сумку. В руках у него появилась светловолосая кукла в цветном платьице.
У Ани и раньше были куклы — маленькие, тряпичные, из которых Гриша любил высыпать опилки, но такой большой, как эта, с румяными щеками и почти живыми, закрывающимися глазами, не было никогда.
— Мне! — потянулась за куклой Аня.
— А вот это для Васи!..
Получив заводной автомобиль, Вася немедленно завёл его ключиком и пустил по скатерти. Автомобиль переехал кусок пирога и опрокинул мамин стакан.
— А это… — дед Мороз зашарил по дну сумки. — Неужели в магазине… — уже с беспокойством проговорил он. — Вот беда!.. Купил и оставил.
Гриша надулся, покраснел и часто замигал глазами.
— На, бери мой автомобиль! — вдруг сказал Вася. — Нечего обижаться! Мой папа тоже иногда на работе очки забывает.
