Евгения Аркадьевна Жуковская
Про голубой таз, тёрку и иголку с ниткой
Мама растворила окно, выглянула во двор и отыскала глазами дочку.
Натка стояла во дворе, прислонившись к большому тополю и закрыв лицо руками.
Потом она отняла руки от лица и громко крикнула:
— Пора не пора, я иду со двора!
— Ната, обедать! — позвала мама.
— Ещё пять минут! — попросила Натка. — Не могу я уйти, когда мне в прятки водить…
Мама согласилась. А Натка закричала еще громче:
— Пора не пора, я иду со двора!
Сперва Натка отыскала свою подругу Таню. Потом Сашку маленького и Катю. Борька же подкрался к дереву так ловко, что Натка его и не заметила.
— Палочка-выручалочка, раз, два, три! — сказал он, постучал по тополю кулаком и выручил всех остальных.
Натке пришлось водить снова.
— Сейчас уж ты у меня никого не выручишь! — сказала она Борьке. — Давай на спор, что не выручишь!
Тут мама опять выглянула из окна:
— Ну, что же ты. Ната, не идёшь?
— Ты же мне позволила пять минут!
— Твои пять минут давно кончились.
— Нет, не кончились! Совсем не кончились! Они так быстро не кончаются!
— Наталья! — грозно крикнула мама.
И Натке волей-неволей пришлось подчиниться.
Домой она пришла надутая.
— Зачем так рано позвала? — заворчала она. — Сама пять минут позволила!..
Мама хотела шлепнуть расходившуюся дочку, но у Натки было такое огорчённое лицо, что она вдруг засмеялась.
— Ну ладно, садись обедать. Сейчас я тебе все растолкую.
Мама поставила перед Наткой тарелку с супом и посмотрела на часы.
Когда Натка съела весь суп, мама снова посмотрела на часы.
— Вот и пять минут прошли.
— Как это? — удивилась Натка, — Я ведь только один суп съела.
— Посмотри-ка сама на часы, — сказала мама. — Видишь, на них цифры. И две стрелки. Короткая стрелка показывает часы, а длинная — минуты. Час тянется долго, и короткая стрелка движется медленно. А минуты быстро бегут. Как увидишь, что стрелка передвинулась от одной цифры к другой, — так, значит, пять минут прошли.
Натка снова принялась за еду, а сама все поглядывала на часы. Съела котлету — стрелка отодвинулась от цифры, на которой стояла. Съела кисель — стрелка подошла к другой цифре. Вот тебе и пять минут!
Натка даже гулять после обеда не пошла: всё на часы смотрела.
Поиграла немножко с кошкой Мяузой — а уже пять минут. Посмотрела в книжке картинки — ещё пять минут. Нарисовала домик с садом — и опять длинная стрелка передвинулась от одной цифры к другой.
Вот, оказывается, какие они — эти пять минут!
Про голубой таз, тёрку и иголку с ниткой
В большом голубом тазу выросла целая гора белого пуха. Это вверх поднялась мыльная пена.
Мама бросила в таз Наткины трусы и майки и стала стирать.
Её руки так весело плескались в пушистой пене, что Натке захотелось делать то же самое.
— Мамочка, мама! — сказала она. — Давай я буду стирать, а ты что-нибудь другое поделай.
— Вот и хорошо! — обрадовалась мама. — Наконец-то у меня есть помощница!
Она сняла с себя фартук и подвязала его дочке. Завязки пришлись Натке под мышками, края фартука свесились по полу.
Натка взяла в руки майку. Потерла её раз, потёрла другой, потом третий, и тут намокшая, отяжелевшая майка выскользнула из её рук и шлепнулась обратно в таз. Ну и пусть! Натка набрала полные пригоршни мыльного пуха. Потом разжала пальцы, и белые хлопья разлетелись по ванной комнате. Снова набрала пены и стала глядеть, как, тихо пыхтя, лопаются на ее ладонях мелкие мыльные пузырьки.
Скоро в тазу совсем не осталось пены, только тёмная остывшая вода, в которой мокли Наткины трусы и майки.
Натка вытерла руки о фартук и пошла к маме на кухню.
Мама натирала для супа морковку. Морковка, которую она держала в руке, быстро бегала вдоль тёрки, и в тарелку сыпалась рыжая морковная стружка. Натке сразу захотелось делать то же самое.
— Мамочка, мама! — сказала она. — Давай я натру, а ты что-нибудь другое поделай.
— Ну что ж, натирай, — ответила мама.
Натка провела морковкой по тёрке раз, провела другой, провела третий — и тут тёрка царапнула её палец. Вот противная! Натка бросила тёрку. Стала пробовать морковку. Вкусно! Пробовала до тех пор, пока в тарелке ничего не осталось, а потом пошла в комнату к маме.
Мама сидела у окна и пришивала пуговицы к Наткиному платью. Иголка так и скользила в умелых маминых руках вверх-вниз, вверх-вниз — и тащила за собой нитку. Натке сразу захотелось делать то же самое.
— Мамочка, мама! — сказала она, — Давай я пришью, а ты что-нибудь другое поделай.
— Попробуй, — ответила мама. — А я посмотрю, терпеливая у меня дочка или нет.
Натка взяла в руки иголку. Ткнула её в материю раз, ткнула другой, ткнула третий! А нитка, как назло, взяла да и запуталась. Натка принялась её распутывать, дёргала, дёргала — надоело. Бросила платье на стул и пошла к маме в ванную. В ванной увидела: голубой таз уже снова полон белого пуха, а проворные мамины руки весело плещутся в пушистой мыльной пене.
— Мамочка! Давай я… — сказала Натка и остановилась.
Она увидела, что мама стирает её трусы и майки — доделывает то, что не сделала дочка.
Мамы не было дома — она уехала в командировку. И отец с дочкой Наткой первый вечер проводили вдвоём.
Отец работал, склонившись над чертёжной доской. На плотном листе белой бумаги он рисовал тушью кружки, проводил линии и соединял их между собой. Это он чертил машину, которую сам придумал.
Отец был механиком на кондитерской фабрике. Он задумал сделать такую машину, которая бы работала быстрее прежних. Тогда фабрика сможет выпускать больше конфет для ребят.
Натка стояла возле отца и смотрела, как он чертит.
В комнате горела только настольная лампа. Её свет падал на белую бумагу, и на большую смуглую руку отца, в которой сверкал металлический циркуль, и на клетчатое Наткино платье. А вокруг была темнота.
У Натки уже слипались глаза. Она щурилась, моргала, но не отводила взгляда от бумаги.
— Ох, Натка, тебе, наверное, спать пора, — сказал отец и взглянул на часы — они показывали четверть десятого. — Опаздываешь на целых пятнадцать минут.
— Сейчас, папочка, — сказала Натка. — Я сперва уложу кукол спать.
Натка включила верхний свет и отправилась в свой уголок, где жили её игрушки.
— Дочка! — позвал её отец. — Ты легла?
— Сейчас, папочка, — ответила Натка. — Я только напою котёнка молоком.
Отец склонился над столом, а когда он снова посмотрел на часы, было уже больше десяти. Натка сидела на полу и раскладывала фантики.
— Ну что же ты, Натка! — рассердился отец. — Ведь мы с тобой обещали маме, что всё будет так же, как при ней.
— Сейчас, папочка, — ответила Натка. — Вот только соберу все фантики.
И скова отец поверил дочке. Он так заработался и увлёкся, что не заметил, как быстро бежит время. А когда спохватился, было уже за полночь.
Наткина кровать всё ещё пустовала, а сама Натка лежала на диване, уткнувшись носом в подушку. Возле нее валялись цветные карандаши и тетрадка, в которой были нарисованы дрожащие чёрточки и кривые кружки.
«Как же так я забыл о Натке! — огорчился отец. — В первый же вечер не выполнил своего обещания!»
Он раздел сонную дочку, уложил ее в кровать и сам тоже лёг спать.
Наутро Натка никак не хотела подниматься.
— Мне плохой сон приснился, — пожаловалась она. — Я совсем не выспалась!
— Какой же это плохой сон? — спросил отец.
— Будто я к твоему столу подошла, а он вдруг как по комнате поедет, как поедет!.. Я — за ним. Он — от меня. И всё быстрее, всё быстрее вокруг комнаты. Я его еле догнала. Схватила рукой и держу. И мне так страшно, что он опять убежит! Вдруг все чёрточки и кружки как разбегутся по бумаге, как разбегутся! Ой, как я напугалась! Ведь тогда вся машина развалится и конфет делать не будет. Ловлю их, ловлю! Одну чёрточку поймаю, на место поставлю, гляжу — другая убежала… Я так устала, так устала! Ну совсем не выспалась! Не знаю, как в детский сад пойду!
Натка села на кровати и сладко зевнула.
— И правда, сон неважный, — сказал отец. Он подошёл к дочке, поглядел в её совсем ещё сонные глазки и вдруг засмеялся: — Знаешь. Натка, а мне ведь тоже какой-то странный сон приснился. Рассказать?
