Лев Рубинштейн
"Тайна Староконюшенного переулка"
В старину в Москве говорили, что в переулках между Арбатом и Пречистенкой заблудиться ничего не стоит. Идёшь, например, с Пречистенки к Арбату, по Староконюшенному переулку, повернул направо — и опять попал в Староконюшенный.
А ты не поворачивай никуда, иди прямо — и выйдешь на Арбат или на Пречистенку.
Да и вообще не будь разиней, а соображай, что у тебя слева, справа и за спиной. А то ведь и на Красной площади заблудишься.
Запомни только, что в наши дни Пречистенка называется улицей Кропоткина. Но в этой книжке говорится о том, что было более ста лет тому назад.
Пошли в прошлый век! Мы историки, мы не заблудимся. Раз!
Два! Три!..
Куда это мы попали? Переулок узкий, весь белый, засыпанный снегом. Из-за забора склоняются над проложенной в снегу тропинкой сучья деревьев в серебряном инее.
Тихо в Москве. Утром только петух пропоёт да колокол вяло прозвонит на близкой церкви.
За забором большие окна барского дома, занавешенные белыми шторами. Вход в дом, надо полагать, со двора, потому что с улицы никаких дверей не видно. Да и со двора никаких звуков не долетает. Что это за сонное царство?
Подойдём поближе. На каменном столбе ворот высечено: «Владение полковника и кавалера Платона Васильевича Карабанова».
А на другом столбе тех же ворот добавлено: «Пречистенской части, Староконюшенный переулок».
Итак, мы попали как раз в тот самый переулок, про который говорят, что в нём заблудиться ничего не стоит!
Что делать? Постучать в ворота? Заранее можно сказать, что ничего хорошего от этого не будет. Мы услышим из-за ворот сиплый бас дворника:
— Кто там? Откудова? Не знаем, проходите, их высокоблагородие почивают!
Но мы историки и обладаем волшебным даром проходить в прошлом через любые препятствия, да так, что нас никто не видит. Поэтому проверим ещё раз запись на нашем плане Москвы 1861 года: «Староконюшенный переулок, дом Карабано-ва, особняк с антресолями ко двору» — и проникнем внутрь дома…
И внутри дома тишина. Только изредка скрипнет половица да промурлычет кот. Матовым блеском сияет зеркало в прихожей среди тяжёлой, тёмной мебели. Всё чисто, всё прибрано, всё аккуратно, как в музее, но жизни не видать.
Впрочем, наверху, кажется, что-то зашевелилось… Поднимемся по лестнице на антресоли.
Здесь, на втором этаже особняка, комнаты похуже, с низкими потолками. Баре живут внизу, а наверху обычно помещаются люди простые: гувернёры — воспитатели детей, слуги, старухи приживалки.
В коридоре полутьма. Вот наконец следы жизни! Кто-то осторожно поднимается по лестнице. Приземистая, широкая фигура крадучись проходит по коридору в самый дальний его конец. Возится с ключом у маленькой двери. Дверь приотворилась, косой луч света упал на половицы, натёртые воском… Оглянулся и нырнул за дверцу. Прошло несколько минут; слышно, как он там роется и пыхтит.
Десять минут спустя на лестнице шорох. Приземистый вышел из-за двери, подозрительно вгляделся во тьму и спросил негромко:
— Мишка, ты?..
Никто не ответил.
Приземистый покачал головой и запер дверь на замок. Он тщательно повернул ключ дважды да ещё попробовал рукой, хорошо ли заперто. Потом стал осторожно спускаться по лестнице.
На середине лестницы остановился, огляделся, как будто опасаясь, что за ним следят, и наконец, убедившись, что крутом никого нет, ушёл в прихожую.
У этого приземистого мужчины зрение было не из лучших — да это и не удивительно для старика, потому что это был человек лет семидесяти.
Да, неважное у него было зрение! Приглядевшись по-настоящему, он заметил бы в полумраке четыре блестящих глаза, которые следили за всеми его движениями.
*
— Мишка! Видел на стене пистолет?
— Так точно, вашбродь. Только он пистолета не касался, а вверх глядел.
— Там, наверху, должно быть, сабля?
— Никак нет, вашбродь, золочёное что-то…
— Эполеты?
— Нет, вашбродь, вроде будто бы рама золотая…
Оба мальчика были одинакового роста и возраста — им было по десяти лет. Но они не были друг на друга похожи.
Один из них был смугловатый, с высокими тёмными бровями и чёрными глазами. На нём была нарядная шёлковая рубашка с шитым воротником, узорный поясок и лаковые полусапожки.
Другой был белоголовый, с густыми бровями и веснушками на носу. Одет он был в холщовую рубаху с ременным поясом, а поверх рубахи на нём была красная безрукавка — это значило, что он «казачок», то есть домашний слуга. Поэтому он и называл господского сына «ваше благородие». От долгого употребления «ваше благородие» стёрлось и превратилось в «вашбродь»…
— Больше ничего ты не разобрал? Оружия другого не видал?
— Никак нет. Блестит, а что — не видать. Трофим хитрый: дверь так прикрыл, будто знал, что мы глядим.
Голос у белоголового мальчика-слуги был звонкий, и, чтоб слова не разносились по дому, он прикрывал рот рукой. Говорить тихо он не умел, не получалось.
— Там, наверно, есть всякое оружие, — задумчиво проговорил «вашбродь», — ведь Трофим воевал с Наполеоном.
— Это в тот год, когда Москва горела?
— Да, Топотун, сорок девять лет тому назад.
Топотуном Мишку называли потому, что он был в доме на посылках, то есть бегал по всей Москве с поручениями. Поэтому он Москву знал лучше, чем сами хозяева, хотя родом был из крепостной деревни.
— Вашбродь, дозвольте сказать, начальники не оставят солдату оружия, — уверенно сказал Топотун, — не положено. Вот из-под Севастополя кто пришёл, тот без всякого оружия, даже тесаков нет.
— Но я своими глазами видел пистолет!
— Точно так. Стало быть, не Трофимов.
— А чей же?
— А кто пистолеты носит? — таинственно произнёс Топотун. — Офицеры носят! Может статься, его скородия, батюшки вашего…
— Нет, — решительно отвечал «вашбродь», — пистолет старинный, сейчас таких нет. Да и зачем батюшка станет Трофиму давать ключ от своего чулана?
Беседа была прервана слабым женским голосом. Кто-то внизу произнёс по-французски:
— Мишель, где же вы?
— Здесь, маменька! — отвечал «вашбродь» и побежал вниз по лестнице.
Топотун думал, думал и наконец проговорил со вздохом:
— Я бы ключ подобрал очень просто, да нельзя — заругают.
*
Теперь давайте сообразим, что же мы узнали? Честно говоря, не очень много. Несомненно, в этом доме живут двое Михаилов — барского сына зовут Мишель, а слугу Мишка.
Мишка называет папашу своего барчука «скородием»: следовало бы сказать полностью — «высокоблагородием». Это значит, что у отца Мишеля чин немалый. Вероятно, это и есть полковник Платон Васильевич Карабанов, о котором написано на воротах. Итак, перед нами Мишель Карабанов, сын полковника, и его крепостной слуга Мишка-Топотун.
Кто такой Трофим и что он прячет в чулане, мы постараемся узнать дальше.
А теперь пойдём вниз, в барские комнаты, знакомиться с остальными лицами этой повести.
Елена Дмитриевна, мать Мишеля, высокая, тонкая женщина с очень бледным лицом, чёрными бровями и тихим, словно шелестящим голосом. Она чем-то похожа на иву, которая гнётся и лепечет под ветром. А стоящий рядом с ней студент Макаров скорее всего похож на молодой вяз, который прочно и ладно врос в землю и изогнул свой крепкий ствол.
Студент Макаров простоват: нос картошкой, рот большой, бородка вокруг лица, волосы длинные, зачёсанные на затылок, на носу золотые очки. Взгляд у него быстрый, насмешливый и наблюдательный.
— Доброе утро, Мишель, — сказал он, — батюшка ваш ещё не изволил проснуться, и поэтому шумливые опыты нам сегодня производить нельзя. Поговорим о воздухе — том самом, который нас окружает. Мишка, неси графин с водой и стакан. Не беспокойтесь, Елена Дмитриевна, мы полковника не разбудим…
Илья Сергеевич Макаров учил Мишеля «наукам реальным», то есть математике, физике и химии. Это была новость. Раньше дворянских подростков учили дома только языкам, молитвам, танцам да немного истории. Остальное преподавалось в корпусах и лицеях, где дети жили годами, навещая родителей только летом. Пригласить на дом учителя «наук реальных» придумала Елена Дмитриевна. Сам полковник неодобрительно крякнул и, пожимая плечами, сказал:
— Меня не так учили. Впрочем, нынче пошли новые моды, кто бабочек ловит, кто порошки кипятит… Пусть забавляется, пока ему десять лет, но далее все равно отдам в военно-учебное заведение, чтоб воспитан был, как полагается благородному человеку. Ступайте!
Этим «ступайте!» кончались все разговоры полковника с женой.
Студент-учитель в этот день показал простой опыт. В классной комнате он налил в стакан воды и прикрыл стакан листиком бумаги. Потом наложил на бумагу ладонь и перевернул стакан. Поглядел на мальчиков, прищурившись (Мишель сидел у стола, а Мишка стоял у стены), и отнял руку…
