Георгий Холопов
Мальчик в пионерском галстуке
Это случилось в самом конце войны. В моей памяти сохранилось много неповторимых событий тех дней, и самое яркое из них — встреча с первой колонной наших советских людей. После четырёхлетнего пребывания в рабстве люди возвращались домой, на родину.
Колонна была большая. Были в ней женщины, старики, молодёжь. Шли без флагов, транспарантов, без песен — строгим, форсированным шагом. Казалось — боялись не успеть вырваться из неволи. Впереди колонны шёл мальчик лет четырнадцати в красном пионерском галстуке; замыкала колонну старая колымага, сидели в ней древний подслеповатый дед и древняя бабка в овчинных шубах.
Моё внимание привлёк мальчик. У него было не по-детски серьёзное лицо, глаза, которые видели всё на свете и ничему больше не могли удивляться. Мальчик шёл не как освобождённый, вызволенный из неволи пленник, а как солдат-победитель, но победитель, которому эта победа стоила немалых сил и немалой крови. Не потому ли наши люди и поставили его впереди колонны?
Потом вслед за советской колонной прошли другие колонны, снова на автостраде раздались песни на французском, чешском, польском и других языках, снова гремели приветствия в честь советских воинов-освободителей, но я думал о русском мальчике, о его судьбе в водовороте событий этой страшной четырёхлетней войны.
Я останавливался на сборных пунктах, где собирали наших людей перед отправкой на родину. Я искал мальчика в пионерском галстуке. Найти его среди десятка тысяч людей было невозможно. Я уже отчаялся в своих поисках, но мне всё же повезло: мальчика, правда, я не нашёл, но мне встретилась женщина, жительница Смоленска, хорошо знавшая его, которая и рассказала вот эту историю…
* * *
К фрау Матильде я попала осенью тысяча девятьсот сорок первого года. Хозяйство у неё и тогда было крепкое, по-нашему, — кулацкое, но небольшое по сравнению с соседскими: восемь гектаров земли, пять коров, пять лошадей. Сыновья фрау Матильды воевали у нас в России, мужа у неё не было, умер он давно, и хозяйство она вела сама.
С виду это была кроткая старушка, сухонькая такая, аккуратная. Я помню её всегда в чистеньком фартуке, в накрахмаленном воротничке, ласково смотрящую поверх очков… И комнаты в доме были под стать хозяйке: чистенькие, прибранные, в иконах и бумажных цветочках, в вышитых полотенцах и пёстрых ковриках с порхающими ангелами.
Но дьявольская сила и жадность сидели в этой чёртовой старухе. Целыми днями она была на ногах и заставляла нас работать, работать, работать. Просыпались мы ровно в четыре утра. Ни на минуту раньше и не позже! Даже в осеннее ненастье, даже в январскую стужу!.. Ровно в четыре! Ровно в два часа дня у нас был обед. Ровно в девять вечера — ужин.
Рабов у фрау Матильды было больше сорока: французы, чехи, поляки. Русских было четверо, да и то народ всё старый и хворый, вроде меня… Но наша фрау Матильда никому не давала поблажки, всем находила работу. Только и слышишь целый день её голос: «Работать! Работать!»
Богатела она не по дням, а по часам. И сыновья её старались. Посылки из России шли десятками…
С утра до вечера в доме, на дворе, на поле кипела работа. За какие-нибудь полгода плотники построили новый скотный двор, маслобойню, бараки, каменщики сложили два одноэтажных каменных дома, усадебную тюрьму, обнесли всю усадьбу высоким забором, поверх которого ещё протянули в три нитки колючую проволоку. Хозяйка наняла управляющего и надсмотрщика, и жизнь наша у неё стала протекать, как в настоящей крепости. Ворота были обиты железом, по двору бегали злющие овчарки со вздыбленной шерстью, сущие волкодавы, и попробуй вырваться из этого ада! Да и бежать некуда: Россия тогда ещё была далеко. Но некоторые всё же пытались бежать, дядя Прохор, например, колхозный пасечник, был он откуда-то со Смоленщины… Волкодавы настигли его за деревней и так покусали, что старик на другой день умер…
Мы уже больше года жили в рабстве у фрау Матильды. Однажды старуха получила извещение — убили её сына где-то у нас на Южном фронте. Потом, через неделю, — второе извещение: погиб старший сын. Старуху хватил удар, у неё отнялась левая нога.
В утешение фрау Матильде за убитых сыновей пригнали новую партию рабов, и она ожила. Это было летом тысяча девятьсот сорок третьего года, перед уборкой хлебов. Среди пленников был и мальчик Вася, которого вы ищете. Был он пионером, учился в седьмом классе советской школы — и попал к фашистам!.. С приходом Васи всё и завертелось в усадьбе фрау Матильды.
В первый же день Вася нам всем категорически заявил, что он — пионер и на проклятых фашистов работать не будет.
— А ты, сынок, хоть притворись, что работаешь, — стала просить его тётя Фрося. — Здесь с нашим братом не церемонятся. Убьют ни за что!.. Потерпи немного, вызволят из неволи наши солдаты.
— И не подумаю! — гордо ответил мальчик.
Наутро вместе со всеми работниками он пришёл на кухню за завтраком. Завтрак всегда раздавала сама фрау Матильда. Известен немецкий завтрак: стакан кофе и кусок хлеба. На столе стояли большое блюдо и крохотные весы, вроде аптекарских. Хозяйка просыпалась раньше всех в доме, и когда мы приходили за завтраком, то и кофе был готов, и хлеб развешанный лежал на блюде.
Ну вот, значит, стоим мы все за завтраком. Опираясь на костыль, фрау Матильда раздаёт хлеб, разливает кофе. Доходит очередь и до Васи, он последним стоял, а на блюде — больше ни куска хлеба, в кастрюле — ни капли кофе!.. Он чуть смутился, покраснел, но ни слова не промолвил. Фрау Матильда ласково улыбнулась, погладила его по голове, сказала по-русски:
— Надо работать, потом кушать, мальчик.
Вышел Вася огорчённый из кухни и куда-то пропал. Но к обеду вернулся. И опять ему ничего не досталось. То же — на ужин.
Утром Вася больше не пошёл на кухню и весь день проголодал. Мы принесли ему в барак кое-что из наших припасов, но он очень даже сердито от всего отказался…
Мы гадали: чем кончится эта история? А история ещё только начиналась. Два дня голодал Вася, а на третий — пришёл к завтраку, опять ему ничего не досталось, тогда он схватил блюдо со стола и швырнул его на пол. Фрау Матильда так побледнела, так затряслась, что мы не на шутку испугались. Конечно, разбитого блюда ей было очень жаль, но не в нём была суть: в этом поступке русского мальчика она увидела что-то недоброе.
Пришёл управляющий герр Франц и вместе с ним герр Карл — наш надсмотрщик и палач. Между собой мы этого Карла называли не иначе, как Бегемот. Зверь был из зверей! Ходил всегда с плёткой. Мог любого избить до полусмерти. Мог затравить овчарками, как это он сделал с дядей Прохором, пасечником…
Схватили два герра нашего Васю под руки и поволокли на скотный двор… А мальчик, вы, наверное, сами заметили, щупленький, выдержать ли ему плётки Бегемота?.. Ну, тут мы все, кто был в это время на дворе — и русские, и французы, и поляки, — преградили им дорогу, запротестовали, сказали, что не имеют они никаких таких прав издеваться над мальчонком.
Герр Франц тогда очень рассерчал, оставил Васю под охраной Бегемота, побежал в контору звонить по телефону. Не прошло и десяти минут, видим, на машине приехали полицаи. Окружили они нас, загнали на скотный двор, вынесли во двор скамейку и начали на ней пороть всех по очереди… Первым выпороли Васю и полуживого поволокли, бросили в усадебную тюрьму… Потом — тётю Фросю, было ей лет под шестьдесят, тихая она такая была старуха, работала вместе со мной на скотном дворе. Потом потащили конюха, старика француза дядю Шарля, и тоже били… К полудню всех выпороли. Это в назидание, чтобы мы, пленники, не забывали, где находимся, чтобы ещё лучше работали на проклятую старуху.
Бедный наш Вася три дня без хлеба и воды пролежал в тюрьме. Она была, как настоящая тюрьма: с цементным полом, с крохотным окошком под самым потолком. Только вместо часового у двери сидел большой мохнатый пёс. Чёрная пасть называли все его и обходили за двадцать шагов.
На четвёртый день Васю навестил Бегемот. В одной руке он держал плётку, в другой — лопату.
— Выбирай! — сказал он мальчику. — Или пойдёшь работать, или запорю до смерти.
Вася, говорят, взял лопату, внимательно осмотрел её, взвесил в руках, потом вдруг сделал шаг назад, размахнулся и что есть силы ударил Бегемота лопатой по голове.
Мы в это время в сарае пилили дрова. Вдруг слышим дикий крик. Выбежали… видим — с залитым кровью лицом по двору, шатаясь, идёт Бегемот.
— Убили, убили! — кричит он по-немецки.
Ну, сбежались на крик работники фрау Матильды, схватили его под руки, внесли в дом. Вскоре приехал старичок доктор. Бегемота перевязали и увезли в больницу, а вооружённая толпа местных фашистов во главе со старичком доктором направилась в тюрьму, чтобы убить Васю. И убили бы они его, не побеги за ними служанка, которой старуха приказала привести Васю к ней.
