Сергей Баруздин - Только не завтра

Погода в это лето не ладилась. Солнечные дни постояли с неделю и теперь уже совсем забылись. Небо хмурилось, поливало землю мелкими и крупными дождями, а если и выпадали просветы, то ненадолго. Температура не поднималась выше восемнадцати, а по ночам и совсем падала. В одних трусах на крыльцо не выбежишь!

Более теплые дни кончались грозами, порой с градом, и опять начинались длинные, нудные дожди.

«В общем, не то весна, не то осень», — говорили приезжие горожане. А их в Залужье бывало много. И правильно говорили. Горожанам известно, что нужно: позагорать да покупаться. А тут какое купанье! У местных мальчишек и то, как вылезут из Быстрицы, вся кожа в мурашках. Да и подождать мальчишки могут хорошей погоды. А у приезжих — отпуск. Не подождешь. Месяц не покупался, не позагорал — возвращайся домой ни с чем. И не поверят, что отдыхал!

И еще. На беду приезжим, комарья в этом году развелось видимо-невидимо. Ох уж и доводило оно отдыхающих! Своих, залужских, комарье как-то не трогало. Может, надоели комарам свои? Зато приезжие ходили искусанные и расчесанные до крови. Идут по селу и чешутся. Особенно женщины. Даже стесняться перестали. Ни днем, ни ночью нет от комаров спасу. В доме форточку боятся открыть, не то что окно: «Налетят проклятущие — всю ночь не уснешь!»

Павка даже жалел отдыхающих. Только самому-то ему что до этой погоды. Комары Павку не кусали. Купаться и так можно. Ну, а о загаре он и подавно не думал. И зачем ему особо загорать, когда он и так весь год сам по себе загорелый. Мать каждую неделю моет Павку, а то и отец поможет — все одно загар не отмывается.

— Чернявый, чисто цыган! — вздыхает мать и добавляет: — В твою родню пошел.

Отец соглашается:

— Видно, так. Моя прабабка чистокровной цыганкой была…

Павке нет дела до своей родословной. Лишь бы за грязь не ругали зазря. А вот в натуре у него и верно, может, есть что-то цыганское. Бродить любит, особенно по лесам. На уроках сидеть долго не любит. Сорок пять школьных минут для него — сущая мука! А сколько их, таких сидячих уроков, набралось за два года!

Правда, уроки не только сидячие бывают. И физкультура, например, и всякие другие, когда ребята что-то делают. В поле работают на прополке, или на уборке на пришкольном участке, или — еще лучше — в мастерской. Мастерить Павка любит.

А летом Павке совсем хорошо. И уроков никаких, и броди целыми днями где захочешь. По лесам бродить — это здорово!

Леса вокруг Залужья не перевелись, хотя с севера и подступал к ним вплотную город. Но город рос разумно — без вырубки. Улицы и дома вписывались в лесные просеки, и даже асфальтовые тротуары ловко обходили стволы сосен.

Залужские леса почти сплошь сосновые. Редко попадались в них ель и береза, еще реже — кустарник. Говаривали, что в древние времена шумело здесь море. А сейчас от моря один песок остался. Песчаные почвы поросли бескрайними зарослями черники. Там же, где остались низинки и впадины, росла и брусника и даже клюква. Только клюква — уже у самых болот.

Павка любил свои сосновые леса и, наверное, не согласился бы променять их ни на какие иные. Пусть там говорят о красоте березовых рощ и дубовых опушек. Все они, по мнению Павки, не стоили и одного ряда сосен — самых красивых и живых деревьев на свете.

Вот они стоят — высокие, ровные, словно бы одинаковые, а на самом деле вовсе не похожие друг на друга. И не только стволами и ветками, а и цветом коры. У каждой сосны, будь то большая или маленькая, своя окраска, свой узор. И солнечным утром свой, и пасмурным днем, и в осеннюю непогодь, и в зимнюю стужу. И шумит каждая сосна по-своему. А вместе все сосны собирают свои шумы в общий дружный шум, похожий на человеческое дыхание. И на шум моря, которого давно нет в этих краях и которого Павка никогда не видел.

«Сосны — как люди, — думал Павка. — Вместе собрались — вроде и похожи все, а посмотришь — каждая на свое лицо».

И еще Павка любил сосновый лес за его особый запах. Это был запах разных дел — плотничьих, сапожных, малярных… Да что там говорить — всех на свете.

Так пахло в их школьной мастерской. Так пахло в домике Егора Спиридоновича, где Павка мог пропадать часами…

Большое село Залужье, дворов двести с лишним. И стоит удобно — на скрещении двух шоссейных дорог, по которым ходят большие междугородные автобусы и много машин. И город от Залужья рядом, рукой подать. Но он все время как бы проезжает мимо их села, а если и останавливается, то на минутку — заправить машину бензином, попить воды, перекусить.

В Залужье есть бензоколонка, буфет и элеватор. Павкина мать работает на бензоколонке, а отец — на элеваторе. И, наверное, поэтому их дом пахнет бензином и хлебом.

Павка привык к этим запахам, как к родным. Недаром отец шутил:

— В нашем доме все перемешалось — и старое и новое.

— Разве хлеб — старое? — говорила мать.

— Да нет, не старое. Исконное — хлеб…

Они никогда не сдавали свой дом на лето. Хотя были две комнатки как бы не обязательные и можно было потесниться. Правда, к ним приезжали иногда дальние родственники. Тетка матери из Москвы со взрослыми ребятами. Двоюродный брат отца из города с женой. Но это редко.

— Пусть другие сдают, — говорил отец. — Что, дача у нас, чтоб драть за нее?

Может, мать и думала по-иному, но с отцом не спорила. Она с ним всегда соглашалась.

Но и такие дома в Залужье есть, что тебе гостиница. Для хозяев они чисто доходное дело. Порой сами хозяева хоть и на улицу пойдут ночевать, а дачников впустят. Весь дом сдадут и цену подороже спросят.

В общем, в Залужье много приезжих. Даже два детских сада постоянно приезжали сюда на лето. Отдыхать здесь можно: места всюду хорошие и речка Быстрица, какой в городе нет.

Короче, народу в селе жило много разного: своего и приезжего. Павка всех их по фамилиям не знал, не только по именам, отчествам. И другие так.

А вот Егора Спиридоновича знали все: и приезжие и, конечно, свои.

И не потому, что он сдавал на лето свой домик отдыхающим, а сам переезжал с женой в сарай, что стоял на огороде, — так и другие жили летом, — а потому, что был Егор Спиридонович мастером на все руки и умельцем необыкновенным. И слава эта шла не от службы Егора Спиридоновича — трудился-то он простым сторожем при сельмаге, — а оттого, что мог он и запаять что нужно, и побелить, и сапоги починить, и комнату обоями оклеить, и разную плотничью или слесарную работу выполнить.

Как у кого нужда — все к нему обращались.

Так и говорили:

— Пойду к Спиридонычу, он сделает.

— Не обойтись, видно, без Спиридоныча! Схожу-ка к нему.

И другим советовали:

— Иди, голубушка, к Спиридонычу. Он вмиг смастерит.

Называли многие Егора Спиридоновича именно так: «Спиридоныч» — ласково и вместе с тем уважительно. Так обычно величают людей, умению которых завидуют.

И правда, Егор Спиридонович никогда никому не отказывал. Выполнял все, что попросят, и, надо сказать, выполнял на совесть, без всякой халтуры. Уж ежели сапоги подобьет, так по любой слякоти шлепай — ноги не промочишь. Табуретку или кухонный столик сколотит — век не развалится и стоит ровно. Таз или ведро какое запаяет — не потечет. Потолок побелит или стены оклеит обоями — глаз радуется.

Частенько Егор Спиридонович и сам на помощь приходил, без всяких просьб.

Увидит, что у кого-то крыльцо покосилось или забор погнил, скажет:

— Вечером загляну, поправлю.

Или мальчишку какого встретит — пристыдит:

— Смотри, брат, щиблеты-то у тебя каши просят. Скажи мамке. Да приноси — починю.

А порой прямо в дом заглянет:

— Давно уж, Пелагея Семеновна, топор точил тебе и ножи. Затупились небось. Давай-ка их. А завтра занесу точеные.

Обрадуется Пелагея Семеновна, захлопочет:

— И верно, Спиридоныч, пора поточить. Я сейчас…

Слава о золотых руках Егора Спиридоновича давно уже прошла по всем дворам Залужья и год от года крепла.

Да что там! Многие женщины его именем своих мужей не раз стыдили:

— Гляди ж ты! Не пьет человек, не курит. И руки какие! И людям подспорье, и себе выгода! А у тебя все одно: «Некогда! Работа!..»

Павка, конечно, знал Егора Спиридоновича давно, с малых лет. Но подружился с ним недавно, с весны. И хорошо подружился. Даже сам Егор Спиридонович теперь Павку дружком называет:

— А, пришел, дружок! Садись. Или дело у тебя какое ко мне?

Ведь бывает так на свете, что дружат ребята и взрослые. Павке скоро десять, а Егору Спиридоновичу на будущий год пятьдесят стукнет. И дружат. Хоть бы что!

А началась их дружба вот с чего.

Весной мать как-то попросила Павку снести Егору Спиридоновичу ведро.