Валерий Медведев
Прыжок в известность
1
Как настоящий спортсмен, Гена Ларионов просыпался раньше всех. Из полуоткрытой двери другой комнаты ему слышалось вежливое похрапывание отца. Его портфель смотрел на Гену деловито ярким замком, похожим на круглый глаз.
Тихо делая лёгкую разминку, Гена приблизился к дверям столовой и замер. Всё стекло балконной двери было заклеено большущими буквами и даже целыми строчками, как будто вместо газеты типография выпустила сегодня эту самую дверь. Буквы кричали в комнату: «Ура чемпиону двора и школы!», «Слава покорителю воздуха!», «Живая ракета „Земля — Воздух“!», «Будущий чемпион мира!» — и разные другие слова.
С одной стороны, Гене сразу стало очень приятно. С другой стороны, он пришёл в ужас, представив себе, как просыпается папа и всё это видит. И мама тоже — она только позавчера сделала генеральную уборку в доме.
Гена бросился на кухню, налил кастрюлю горячей воды, схватил нож и тряпку…
Окна засияли невозможной чистотой.
«Скорее всего, это сделал Гусь… — подумал Гена. — Из пакости, после того как ребята устроили этот „крик восторга“ под балконом и десять минут вопили „Ларионов, Ларионов!“ только потому, что в этот день я взял на один сантиметр выше».
Гусь тоже стоял на своём балконе, который вообще-то тот же самый, что у Ларионовых, только лестничкой перегорожен. Он стоял, ничего не говорил, но очень уж пристально посмотрел и очень как-то плюнул… через перила.
Зазвенел будильник.
Потирая ладонями щёки, папа вышел из спальни.
— Физкультпривет? — спросил он.
— Конечно, физкульт! — бодро ответил Гена, глядя в сутуловатую, очень добрую спину отца.
Гена снова пошёл на балкон. Если Юрка Гусь ещё там, он ему скажет… два слова.
Все балконы цвели майками, купальниками, плавками. Лена Гуляева крутила хулахуп. Она была в красном и чёрном. Она крутила красный обруч. Он вертелся как бешеный то у колен, то почти под мышками. Лена почему-то перестала последнее время заплетать косички, и теперь волосы её летели, летели… Она смотрела на Гену. Странно, но это было именно так. Хотя в это время на неё смотрел Антон Филимонов. Он приседал и вставал, очень охотно вставал и очень неохотно приседал, потому что тогда, наверное, Лену было не видно. Но Лена смотрела всё-таки на него, на Гену… Гена не выдержал и сделал стойку на перилах.
— Ах, — сказала Лена, и красный обруч упал к её красным тапочкам.
В ту же минуту сделал стойку и Филимонов. Гусь посмотрел на них обоих, стоящих вниз головой, и сказал:
— Ну и ну… мир перевернулся. Тоже мне… подумаешь… — и начал засучивать рукава.
Гена и Антон встали на ноги. Все, кто это видел, замерли. Гусь засучивал рукава решительно, пока они совсем не кончились.
— Ну и что? — спросили сразу Гена и Филимонов.
— Ничего… — проговорил Гусь. — Жарко…
2
Гена очень любил эту минуту. Тренировка закончена, ноги гудят, и не прошло ещё ощущение сдающихся опилок под ногами, и ладони горят… И летит на тебя, как тёплый дождь, вода из душа, дробится на плечах. И сквозь пузырчатое стекло окон в душевой особенно зелена зелень стадиона, особенно синё небо, а красные и белые майки как тюльпаны на газоне.
И вообще всё отлично. Особенно если верить графику, который Гена сам начертил и повесил на стену. График обещает, что минимум лет через шесть Гена будет прыгать выше всех на свете. И хоть это не просто, но каждый шаг на дорожке шуршал, шуршал одно и то же: выш-ше… выш-ше… И планка в глазах Гены как черта горизонта для лётчика — только поднимись над ней и будешь выше, выше всех!
Интересно, так ли всё это представляется старательному Антону Филимонову?
— Тоша, скажи по-честному, — спросил Гена, — чего вы все со мной: «Гена, Гена, Геночка!..»? — Он сказал это противно-сладким голосом. — Чего вы все со мной… носитесь?..
— И никто… не носится… — Антон, чтоб не смотреть Гене в глаза, сунул голову под душ. — Просто тебя уважают… на тебя надеются.
— Надеются, — ворчливо сказал Ларионов. — Проходу не дают! А почему вот на тебя не надеются?
— Я ниже тебя на сантиметр прыгаю.
— Какой-то сантиметр…
— Для тебя сантиметр, а для меня… для меня это, может, полмиллиона километров тренировок!
— Ну, давай вместе тренироваться, я ж тебе всё показываю! Почему ты перестал со мной тренироваться?
— А потому, что настоящий спортсмен не должен своими секретами распыляться налево и направо! Иначе будет куча одинаковых спортсменов вместо одного чемпиона!
Ларионов, прижав ладонь к раструбу душа, послал струю воды в Филимонова. Антон нанёс ответный «удар».
— Скорей, а то опоздаем!
Они вбежали в кабинет, когда директор стадиона, стоя над чьим-то призом в виде золотой чаши, рубил рукой воздух над нею и прямо в чашу говорил:
— И не просите! Стадион я вам не дам! Олимпийские — надо же! Если бы я потакал всяким фантазиям, я давно бы… — Он не смог найти слово и поэтому многозначительно повторил: — Я давно бы!
— Ну, на один же день! — умоляюще сказала Надя. — Вон Ларионов пришёл, вы же сами говорили, что он ваша надежда!.. Ларионов, скажи!
— На один день… — сказал Ларионов. — Ведь у вас же бывает, когда ничего такого на стадионе не бывает!
— Тогда уборка бывает, — сердито сказал директор. — Понятно?
— Ну, что вам стоит? — проникновенно сказала Лена.
— Мне — ничего! А вот стадиону — стоит! Знаете, сколько один день стадиону стоит! Сто-и-ит!
— Мы соберём, — деловито сказал Лёня Толкалин — лентописец. — Говорите цену!
— Мы не на базаре. — Директор «гостеприимно» распахнул дверь. — Не в деньгах дело. Всего хорошего!
— Но ведь общее дело! — не сдавалась Надя.
— Скажите спасибо, что я вам тренироваться разрешаю! Ты что там записываешь? — возмущённо спросил директор лентописца Толкалина.
Лёня невозмутимо щёлкнул клавишей своего магнитофончика.
— Я не записываю… я уже записал! Это для радио. Передача про бюрократов.
— Шантаж?! — злым шёпотом проговорил директор. — Во-о-н!
Под акациями ребята едва отдышались.
— Не будет игр, — сказал Ларионов.
— Не бойся… — ответила Надя. — Будут!
3
В субботу, на следующее утро, всё проспавший Иван Иванович раскрыл окно и замер. На каменистом пустыре под руководством дяди Миши, столяра-краснодеревщика, сооружались трибуны. Мотоциклисты, те, кто не уехал куда-нибудь на отдых или экскурсию по побережью, ютились в углу двора. Стол доминошников стоял теперь возле самого забора. Среди тех, кто привычно стучал домино уже по утрам, нашлись и сварщики, и каменщики, и один почти художник, который чертил на листах фанеры какие-то фигуры. Одна, изображающая дискобола, уже стояла, сверкая белой краской, прислонённая для просушки к дереву.
Ребята строили свой стадион.
4
На стадионе было пусто. Один Ларионов беспощадно гонял себя по гаревой дорожке, приседал, прыгал.
— Ген, а Ген! — Гусь позвал его ещё издали.
Ларионов остановился.
— Ну? — нахмурился он.
Гусь вышел на гаревую дорожку, по которой Гена собирался бежать, приняв позу спортсмена на старте.
— Научи меня прыгать… — Гусь умоляюще сложил ладони. — Ты видишь, у меня ноги перспективные, мне все так говорят. Возьми меня в ученики…
— Всё дурачишься? Уйди с дороги…
Гусь встал на колени:
— Гена, возьми меня в ученики…
— Ты что, за дурака меня считаешь?
— Таков закон. — Гусь поднялся и отряхнул брюки. — У каждого мастера должны быть ученики!
Ларионов, закусив губу, помчался на него с шестом наперевес. Гусь не сдвинулся с места, глядя на Гену, как на приближающийся поезд.
Ларионов легко перемахнул через него, промчался дальше и взял высоту… Юра подбежал к стойкам…
— Три метра семьдесят один сантиметр… — почти шёпотом сказал он и завопил: — Гениально!
Ларионов, недовольно оглянувшись, увидел в глазах Гуся неподдельное восхищение и смягчился.
— Да что там! — сказал он. — Олимпийский рекорд Кука и Джильберта восьмого года.
— Восьмого? — удивился Гусь. — Так недавно? Гена, поучи меня, я тебя прошу, честное слово! Я могу с двумя чемоданами забор перепрыгнуть… Я раньше недопонимал, а теперь… научи…
— С двумя чемоданами? — недоверчиво спросил Гена. — Ты серьёзно?
— Честное слово! Я у бабушки в деревне всегда с чемоданами прыгал!
— А почему с чемоданами?
— А потому что у неё собака злая. Я как приеду, так с чемоданами через забор. А знаешь, какие чемоданы! Там даже тушёнка в банках — мама посылала.
— И как ты бежал?
— А вот так я бежал… — Гусь поставил планку на высоту бабушкиного забора, разбежался и — прыгнул. — Так-то что! Вот с чемоданами…
