Элинор Портер - Юность Поллианны

Делла Уэзербай уверенно подошла к дому своей сестры, расположенному на Коммонуэлс-стрит, и энергично нажала на кнопку электрического звонка. От самого донышка её шляпки без полей до туфелек на низком каблучке — всё в ней дышало здоровьем, энергией и решительностью. Даже её голос, когда она, открыв дверь, приветствовала служанку, звучал жизнерадостно.

— Доброе утро, Мэри. Моя сестра дома?

— Д-да, м-мэм, миссис Кэрью у себя, — нерешительно произнесла девушка. — Но она приказала никого не впускать.

— В самом деле? Да я никто и есть, — улыбнулась мисс Уэзербай, — поэтому мне можно. Не беспокойся, я всё приму на себя, — кивнула она в ответ, прочтя в глазах горничной мольбу и ужас. — Где она? В своей гостиной?

— Д-да, м-мэм, но она сказала… — однако мисс Уэзербай уже была на середине широкой лестницы, и служанка ушла, проводив её отчаянным взглядом.

В коридоре, ничуть не смутившись, Делла Уэзербай подошла к полуоткрытой двери и постучала.

— Мэри, — ответил недовольный голос, — я же сказала… А, Делла! — голос неожиданно потеплел, в нём зазвучали любовь и удивление. — Это ты, милочка! Откуда ты явилась?

— Да, это Делла! — радостно улыбнулась гостья, пересекая комнату. — Мы были в воскресенье у моря с двумя сёстрами, а теперь держим путь в санаторий. Сейчас я здесь, но ненадолго. Я забежала, чтобы… — и она закончила фразу, наградив обладательницу недовольного голоса сердечным поцелуем.

Миссис Кэрью подалась вперёд и тут же отстранилась. Радость, мелькнувшая было на её лице, исчезла, сменившись раздражительностью, которая заняла своё привычное место.

— Ну конечно! — сказала она. — Я могла бы сразу понять. Ты никогда здесь не задерживаешься.

— Здесь! — Делла весело рассмеялась и подняла руки вверх, но вдруг её голос и манера резко изменились. Она посмотрела на сестру печальными ласковыми глазами. — Руфь, я не могу! Я просто не могу жить в этом доме. Ты же знаешь, — мягко закончила она.

Миссис Кэрью нервно передёрнулась:

— Никак не пойму, в чём дело?

Делла тряхнула головой:

— Всё ты понимаешь, дорогая. Ты же знаешь, что я не выношу всего этого — уныния, пустоты, постоянных страданий.

— Мне в самом деле очень плохо. Я совсем одна.

— Ты не должна быть такой.

— Почему? Что мне ещё остаётся делать?

Делла бросила на неё нетерпеливый взгляд.

— Руфь, послушай, — решительно начала она, — тебе тридцать три года. Ты здорова, по крайней мере — будешь здорова, если станешь правильно к себе относиться. У тебя уйма времени и предостаточно денег. Любой скажет, что ты должна найти какое-нибудь занятие, чем сидеть и хандрить в этой гробнице, отдавая лишь инструкции служанке, что ты никого не хочешь видеть.

— Я действительно не хочу никого видеть.

— А ты захоти.

Миссис Кэрью устало вздохнула и отвернулась.

— Ах, Делла, почему ты не хочешь меня понять? Ведь я не такая, как ты. Я не могу забыть.

Лёгкая тень набежала на лицо сестры.

— Я думаю, ты имеешь в виду Джеми? Нет, дорогая, я его не забыла, и не могла забыть. Но уныние не поможет нам его найти.

— Значит, я не пыталась искать его все эти восемь лет, а только хандрила! — вспыхнула миссис Кэрью с рыданием в голосе.

— Конечно, пыталась, — быстро успокоила её сестра. — И надо искать дальше, пока мы не найдём его или не умрём. Но смертью ведь не поможешь!

— А я больше ничего не хочу делать, — тоскливо пробормотала Руфь Кэрью.

Наступило минутное молчание. Делла пристально смотрела на сестру тревожным, неодобрительным взглядом.

— Руфь, — наконец сказала она с лёгкой досадой в голосе, — прости меня, но ты всегда собираешься быть вот такой? Ты вдова, я понимаю, но твой брак длился всего один год, а твой муж был намного старше тебя. Ты была ведь ещё почти ребёнком, и этот короткий год вспоминается теперь, как сон. Не должно же это отравлять всю твою жизнь!

— Не надо! — простонала миссис Кэрью.

— Ты и в самом деле собираешься так жить?

— Да-а, конечно, если не найду Джеми.

— Да, да, я знаю, но Руфь, дорогая, неужели в мире, кроме Джеми, никто не может тебя осчастливить?

— По всей вероятности, нет, — безразлично вздохнула миссис Кэрью.

— Руфь! — вскричала сестра, как будто ужаленная злостью, и неожиданно рассмеялась. — Ой, Руфь!.. Я бы с удовольствием дала тебе целую дозу Поллианны. Кто-кто, а уж ты в этом нуждаешься!

Миссис Кэрью слегка передёрнуло.

— Не знаю, что такое поллианна, — резко сказала она, — но принимать её не буду. Это не твой санаторий, и я не твоя пациентка, так и запомни.

В глазах у Деллы прыгали огоньки, но губы её не улыбались.

— Поллианна не микстура, — степенно возразила она, — хотя я слышала, как некоторые называют её тонизирующим средством. Это просто девочка.

— Откуда же мне знать? — воскликнула [миссис Кэрью]. — У тебя есть белладонна, почему не быть и поллианне? Да и кроме того, ты всегда мне рекомендуешь что-нибудь новое, и ты определённо сказала «дозу», как про лекарство.

— А Поллианна как раз и есть лекарство, — улыбнулась Делла. — Во всяком случае, доктора в санатории признали, что она — самое лучшее лекарство, какое они могут прописать. Она просто девочка, Руфь, ей двенадцать или тринадцать лет. В санатории она пробыла прошлое лето и почти всю зиму. Мы были там вместе месяца два — вскоре после того, как я пришла, она уехала домой. Но этого было вполне достаточно, я её полюбила. Да и кроме меня весь санаторий говорит о ней и играет в её игру.

— В игру?

— Да, — кивнула Делла с лукавой улыбкой. — Она играет в радость. Я никогда не забуду наше первое знакомство. Одна из её процедур была очень неприятной и болезненной. Случилось так, что эту процедуру должна была выполнять я. Правду сказать, я боялась, потому что по опыту с детьми знала, чего ожидать — раздражения, слёз или чего-нибудь похуже. К моему безмерному удивлению, она улыбнулась мне и сказала, что рада меня видеть. И хочешь верь, хочешь — не верь, она ни разу не пожаловалась. Она переносила безропотно все упражнения, хотя я знаю, что ей было ужасно больно.

Возможно, я как-то выразила удивление, и она серьёзно ответила: «Да, да, я так же себя вела и очень боялась, пока не подумала, что это похоже на генеральную уборку Нэнси и что в этот день я должна особенно радоваться, потому что следующий вторник наступит только через неделю».

— Да-а, довольно необычно! — нахмурилась миссис Кэрью, не вполне понимая. — Но я не вижу здесь никакой игры.

— Я тоже сразу ничего не заметила, а потом она мне рассказала. Она, по всей вероятности, росла без матери, а отец её был бедным пастором где-то на Западе. Воспитывала её «Женская помощь» на миссионерские пожертвования. Когда она была ещё маленькой, ей хотелось куклу, и она уверенно ожидала, что в следующий раз её подарят. Но получилось так, что ей, кроме маленьких костылей, ничего не досталось. Бедняжка расплакалась, и вот тогда-то отец и научил её играть в игру: искать в любом происшествии, чему можно порадоваться. Он сказал, что она может прямо сейчас обрадоваться, что ей не нужны костыли. Так и началось. Поллианна говорила, что это замечательная игра. Чем труднее отыскать, чему бы порадоваться, тем интереснее. Иногда, она признавалась, найти очень трудно.

— Да-а, необычно! — опять протянула миссис Кэрью, всё ещё не постигая сути.

— Ты бы сама убедилась, если б только посмотрела, что вышло из этой игры в санатории, — покачала головой Делла. — Доктор Эймс слышал, что она перевернула весь город, из которого приехала. Он хорошо знает доктора Чилтона, который женился на её тёте. Между прочим, по-моему, брак без неё не обошёлся. Она помирила старых влюблённых.

Видишь ли, года два назад, или чуть больше, отец Поллианны умер, и девочку прислали на Восток к единственной тёте. В октябре она попала под автомобиль, и ей сказали, что она никогда не будет ходить. В апреле доктор Чилтон послал её в санаторий, где она пробыла до марта, почти целый год. Домой она вернулась практически здоровой. Нет, это надо было видеть! Только одно её огорчало — что она не может всю дорогу идти пешком. Когда она подъезжала к своей станции, весь город вышел её встречать с духовым оркестром и со знамёнами. Но о Поллианне не расскажешь, её надо видеть. Потому-то я и сказала, что тебе нужна доза Поллианны. Это перевернуло бы весь твой мир.

Миссис Кэрью слегка приподняла голову.

— Должна сказать, что я не согласна, — холодно заметила она. — Меня не нужно «переворачивать». У меня нет любовной ссоры, а если уж чего-нибудь я не вынесу, так это маленькой ханжи с постным лицом, читающей мне проповедь о том, за что я должна быть благодарна. Нет, этого я ни за что не перенесу…