KРАСНЫЕ МЕЧЕНОСЦЫ
Рассказы
Однажды в редакцию одного московского журнала пришёл молодой товарищ в старенькой морской форме и положил на стол редактора несколько листков бумаги с неровными — то короткими, то длинными — строчками.
Намётанный глаз редактора сразу определил, что за рукопись лежит у неё перед глазами. Это были стихи о штормовом море и подводной тишине, о рыбах и осьминогах, о моряках и рыбаках. Что-то на этих листках происходило интересное, но боже, что это были за стихи!
Когда молодой человек покинул редакцию, пообещав через неделю прийти за ответом и гонораром, сотрудники редакции читали его произведение вслух. В редакции давно не было так весело.
Ровно через семь дней дверь редакторского кабинета снова распахнулась настежь, точно от сильного ветра. Моряк пришёл, неумолимый и неотвратимый, как всякий начинающий автор. Теперь он стоял посреди кабинета и сурово ждал решения своей судьбы, а редактор робко глядела ему в глаза и заикалась от смущения.
— Скажите, — начала она неуверенно, — а почему всё-таки вам пришло в голову рассказать обо всём этом стихами?
— Мне показалось, так будет интересней, — сказал моряк. — А что? Плохо получилось?
— Не очень хорошо. Но тут что-то есть — море, акулы, ветер… Вы всё это видели сами?
— Я ж водолаз!.. — басом сказал матрос.
Эго был редкий случай в литературе. Редактор была покорена.
— Не могли бы вы рассказать всё это обыкновенной прозой? — всё так же робко спросила она. — Обыкновенным русским языком. Мне кажется, так будет лучше.
— Лучше? — недоверчиво переспросил моряк, — Могу. Приду через неделю.
И через неделю он принёс рассказ о море и шторме. Рассказ напечатали.
Сотрудники журнала долго хором исполняли популярную импровизацию редактора:
Водолаз принёс рассказ. Это — раз.
Напечатали рассказ. Это — два.
Вот какой он, водолаз!
Так появился в детской литературе со своими то весёлыми, то грустными рассказами Андрей Шманкевич.
Книги его назывались потом так: «Я — русский матрос», «Золотой якорь», «Хорошее море», «Большая Медведица». Это весёлые, смелые, правдивые книги, потому что автор был действительно матросом, носил на конце чёрных лент бескозырки золотые якоря, плавал по всем морям и Большую Медведицу встречал и на небе и на земле.
Когда началась Великая Отечественная война, матрос Андрей Шманкевич в битве под Москвой уже командовал ротой морской пехоты.
В этой книге много рассказов писателя, все они разные: одни — простые, задушевные, другие — откровенно смешные.
Ребята читают и слушают Андрея Шманкевича с удовольствием. Ребята любят рыбачить на речках и плавать всюду, где только можно. Ребята любят разных писателей, а смелых и весёлых любят обязательно.
Вот и всё, что я хотел сказать об этой книге и её авторе.
Борис Емельянов
Вода в горной речке Лабе прозрачна и холодна по утрам. Течёт Лаба с горных вершин Кавказа. Зарождается она малым ручейком, что вытекает из-под ледников, принимает по дороге ещё тысячи своих братьев и сестёр, течёт бурно, пенится на камнях перекатных и даже на равнине не может успокоиться, так светлым потоком и вливается в Кубань — тоже реку горную, быструю, но уже не со светлой водой, а глинисто-мутной.
За что-то обиделась Лаба на станицу Владимирскую, раскинувшуюся садами и хатами по склону бугра, обошла её стороной, на пять вёрст отбежала и спряталась в лесу и в кустарниках. В самой станице течёт по оврагам захудалая речка Кукса, да и то не течёт, а больше в запрудах отстаивается. Вот и приходится станичным ребятам, чтобы настоящую речку увидеть, настоящую рыбу поймать, ходить за пять вёрст, на Лабу.
Только Петька Демидов, которому от роду двенадцати ещё нет, но он считает, что ему уже больше, не по своей воле каждый божий день на ту Лабу отправляется: пасёт Петька коней станичного атамана Новака. Батрачит.
Пригонит Петька табун, стреножит или попутает коней, пустит их на лесную поляну у какой-то протоки, достанет из кустов припрятанную удочку и начнёт ловить, укрывшись за кустами. Вода в протоках такая прозрачная, что показываться нельзя: сразу все голавли и плотва разбегутся. Усачей на перекатах легче ловить, особенно сразу же после дождя, но Петьке нравятся проточные плёсы — смотришь через листву орешника и видишь каждый камешек на дне, каждую травинку, каждую, даже самую малую, рыбёшку. И думается в тишине лучше, не шумит вода и не разгоняет мысли. Правда, мысли у Петьки были такими, что лучше бы сидеть с ними на самом шумном перекате: невесело жилось Петьке, невесёлые и мысли приходили в голову…
Считай, что остался он круглым сиротой. Матери он не помнил вовсе, родила она его и умерла тут же, а отец только прошлой весной погиб: на пасеке его бандиты за колоду пчёл убили. Только не все в станице верили, что из-за пчёл. Казнили его бандиты-беляки за Василия, за старшего сына, большевика.
Где он теперь, сам Василий? Вскоре после того, как братья похоронили отца, переменилась в станице власть, белые казаки подняли восстание, и красным пришлось с боями уходить куда-то на восход. Остался Петька один в своей хате. Да ведь хату-то с угла есть не начнёшь, вот и угодил в пастухи к Новаку, станичному атаману…
Настя ещё у него осталась, тайная невеста брата — тайная потому, что была она дочкой атамана. Любила она Василия Демидова, а как примирить жениха с отцом, не знала. Один белый, другой красный, отец — казак потомственный, жених — потомственный мужик, а на Кубани считалось позором для девки-казачки выйти замуж за «нагороднего», за мужика. Только разве за богатого…
Прибегала Настя тайком в Петькину хату не столько Петьку пожалеть, сколько выплакаться около него, «сиротинушки», да мужиков поругать: от них ведь, по её словам, всё пошло — они пришлые на Кубани, захотели с казаками сравняться, половину земли отнять, поделить казачью землю поровну…
«Дак чего же ты до братки чепляешься, — сердился Петька, — раз он мужик? Он же, по-твоему, ни косить, ни пахать, ни на лошади скакать!»
От этого Настя принималась в голос голосить, знала, что Василь её и косить, и пахать, и на лошади скакать может не хуже, а лучше многих казаков… Где он теперь горе мыкает? Да не сложил ли где свою буйну головушку под казацкой шашкой?
«Не родился ещё тот казак, чтобы нашего Василия мог срубать. Не откована та шашка…» — шипел Петька и кусал губы, чтобы волчонком не завыть.
Вот с такими мыслями и садился Петька с удочкой на берегу лесной протоки. И в этот день он как будто с голавлём разговаривал, а на самом деле говорил, чтобы только к своим мыслям не прислушиваться:
— Ну что ты скажешь! Ходит вокруг да около, а брать не берёт… И что ему надо? Но всё равно ты от меня не уйдёшь, белячок! Спымаю как миленького!..
Только хотел было Петька сменить червячка на крючке, как послышался шум за кустами, и на поляну вышли двое — гимназист Колька Чубариков и кадет Сёмка Чеботарёв. Знал Петька и того и другого, из Екатеринодара их принесло, когда в станице белые верх взяли. Сейчас они вроде искали кого-то, всё по сторонам поглядывали с опаской. Гимназист первым заметил Петьку.
— Ты чего тут делаешь? — подошёл он к Петьке.
Петька обернулся:
— Дрова рубаю, сено жую… Тебе дать пожевать?
— Ну, ты! Не очень-то задавайся, а то… — вскипятился гимназист.
Петька посмотрел на него, не поднимаясь с места:
— А то — что?
Кадет вёл себя посолиднее. Вероятно, он считал себя за старшего.
— Отставить! — приказал он, не повышая особенно голоса. — Твои кони?
— Мои.
— Так… — протянул важно кадет, — А тут никто не проходил?
С утра сидел здесь Петька, никого не видел, но ему захотелось узнать, кого эти молодые беляки ищут, и он сказал:
— Проходил давеча…
— Матрос? — торопливо спросил гимназист.
— Отставить! — уже резче приказал кадет.
— А откуда я знаю, как его кличут! — пожал плечами Петька. — Может быть, и Матросом…
— Ты дурака не валяй! Что же ты, матроса от другого не отличишь? — подступил к нему кадет.
— Да как же его отличишь? По хвосту или по рогам? Прошёл давеча бычок рябой. Должно, думаю, от стада отбился. Вы его шукаете?
Петька говорил это так деловито, будто и на самом деле видал рябого бычка, однако гимназист почуял в его голосе насмешку.
— Это он на смех нас поднимает… Я вот сейчас покажу ему смешочки!
Гимназист сорвал с себя ремень с литой бляхой и медленно двинулся на Петьку. Петька поднялся ему навстречу, в руках у него была уздечка с коваными удилами. Гимназист сразу остановился, словно на забор наткнулся. У кадета сначала на лице появилось любопытство, но, видя, что его подчинённый непременно будет бит, он опять напустил на себя начальническую важность и лениво приказал:
