Мария Толмачева - Как жила Тася

Тихо было в квартире: папа после обеда спал, мама готовила уроки с Колей, сестра Маня тоже училась, а Тася сидела на низенькой скамеечке в своем уголку, где жили игрушки, и потихоньку разговаривала с Мишкой.

Разные тут были игрушки: корова с колокольчиком., лошадка на колесиках, на кроватке лежала новая, нарядная кукла Надя, а две старенькие сидели смирно на диванчике.

Но любимцем Тасиным был Мишка. Да и немудрено: уж года два тому назад, когда Тася лежала больная, принесли его ей, и с тех пор всегда они жили вместе.

Поистерлась бурая шкурка, на ладони лап недавно пришлось маме наложить заплатки, чтоб не торчала безобразно набивка, похудел он весь и растрепался, но ничего: хорош был Мишка и верный друг…

И, взяв его на колени и наклонив к нему головку, вела с ним Тася чуть слышную беседу.

– Ты знаешь, Миша, ведь подарок-то мне к завтрашнему дню моего рождения от дедушки уж пришел! – говорила она, и с любопытством уставились на нее черные пуговки-глазки. – Знаешь, сегодня приехала мама домой и привезла посылку, ящик такой большой, вот с Надину кроватку. Я выбежала, а она кричит: «Уходи, уходи! простудишься!» Ну, а я все-таки успела рассмотреть. Как ты думаешь, что бы там такое было? Ты бы что хотел? Хорошо бы обеденный сервиз: чашки-то у меня есть, а тарелочек нет. Краски бы тоже, пожалуй, хорошо, а то Маня мне своих не дает. А только ты знаешь, Миша, что бы мне ни подарили, ты все-таки будешь лучше всех. Вот мне на Пасху подарили Надю, да она какая-то не настоящая, не то что ты! – и гладит с любовью шершавую Мишину головку.

Рано проснулась на другой день маленькая новорожденная, насилу дождалась, когда встала мама. Карандаши ей цветные подарили и тележку для куклы. Рада была, но все торопила открыть поскорее дедушкину посылку.

Наконец, горничная Даша принесла большой кухонный нож, затрещала крышка, оскалились державшие ее гвозди, и отскочила она совсем.

Много бумаги стало видно; запустила туда Тася жадные ручки, пошарила, что-то вытащила: коробка с шоколадом.

Это хорошо, только это не подарок, подарок, значит, внизу.

И правда, что-то мягкое, большое, никак не вытащишь.

Потянула изо всех сил и ахнула, и опустились невольно руки… Мишку прислал дедушка, большого, белого, как серебро, с голубым бантом, красавца Мишку.

– Вот угадал-то как хорошо дедушка, – говорила мама, стоявшая за Тасиной спиной, – ты так любишь этих медведей, а твой совсем состарился!

Ничего не ответила Тася, разжала руки, и покатился нарядный Мишка на пол, а она пошла прямо-прямо прочь, дошла до сундука в коридоре, залезла на него с ногами, отвернулась к стенке и заплакала.

Разыскала ее мама, удивилась.

– Глупая девочка! О чем ты? Разве тебе не нравится медведь? Такая чудная игрушка!

Молчала Тася. Что сказать? Разве объяснишь отчего вдруг жалко-жалко стало прежнего Мишку, так жалко, что защемило сердце. Бедный, старенький, заплатанные лапки, мордочка так потешная, измазанная… Лежит теперь, глупенький, думает: «Конец мне пришел! Не будет меня больше Тася любить!»

Подождала мама, назвала Тасю капризницей пошла прочь. А Тася соскочила, побежала в детскую, схватила Мишку старого и крепко-крепко прижала к груди.

– Ты не думай, Миша, ты лучше всех, ты мой любимый! А тот, того мне и не надо совсем! Пусть назад едет, куда хочет, и видеть его не хочу!

И, будто забыв о нем, принялась играть.

Посадила в новую коляску куклу Надю и Мишку и стала их катать. По детской повезла по гостиной, докатила до столовой и остановилась. Там тот, новый, белый…

Интересно, убрала его мама или нет? Заглянула чуточку – нет, лежит по-прежнему на полу задрав лапы.

Так ему и надо! Зачем вздумал у Миши место отбивать!

Запела Тася песню, покатила колясочку назад. Села рисовать, сломала карандаш и задумалась. И представилось ей, как лежит бедный Мишка на полу, под стулом.

Тоже, пожалуй, не весело и ему. Ехал-ехал от дедушки, и вдруг… Неловко там лежать и страшно, кругом все чужие. Встала опять Тася, взяла старого Мишу.

– Пойдем, посмотрим. Стоят оба, смотрят…

– Пустить уж разве его в детскую? А? Миша, как ты думаешь? Конечно, не на твою кровать, а так, куда-нибудь, у двери!

Подошла нерешительно, потянула за лапку – жалобно посмотрел белый Мишка.

– Ну, иди уж, так и быть! – нахмурилась Тася, чтоб не видно было, что жалко, отнесла гостя в детскую, посадила на картонку в углу. А сама рассадила кукол по стульям, Мишку в середину, стала их дедушкиными конфетами угощать.

А тот, белый, сидит один, смотрит издали, да облизывается. Отставила Тася в сторону шоколад, покраснела, подумала минутку, посмотрела на верного старого Мишу, а тот на нее.

Потом тряхнула решительно головой, побежала в угол, взяла белого и зорко поглядела ему прямо в глаза.

– Живи уж! Я тебя прощаю! Будешь и ты мой! Спать будешь на коробке с кирпичиками, а подушку одну тебе Миша свою даст, он добрый. Только ты знай, что все-таки он главный, и я его больше всех люблю!

Вечер, скоро и спать. Присев на корточки в уголке с игрушками, Тася поспешно укладывала по кроваткам кукол и зверей. Пришла няня. Мама сидела за столом и что-то писала.

– А какие же игрушки, Тасенька, ты берешь с собой на дачу? – спросила мама.

Тася посмотрела на игрушки и решительно ответила:

– Все!

Мама покачала головой.

– Это невозможно, дочка, их слишком много, да они тебе и не понадобятся – будешь больше в саду играть, в лес ходить. Ну, к чему тебе, например, все куклы?

– А им скучно здесь будет! – недовольно ответила Тася.

– Не говори глупостей, – остановила ее мама, ты не маленькая уже. Завтра я тебе дам большую корзину, и ты в нее уложишь все, что оставляешь дома, и возьмешь с собой две-три любимые игрушки, а все остальное спрячь!

На другой день Тася, окруженная игрушками, сидела перед открытой корзиной и соображала: Мишу старого, конечно, с собой, а белого, нового? Его бы, пожалуй, можно и оставить, да старый Миша с ним очень подружился, скучать будет, придется и его взять. Ну, пусть посидят пока оба на кроватке.

Вот куклу Лильку, конечно, оставить надо. Недолюбливает ее Тася за то, что раз ей очень досталось от мамы, когда, заинтересовавшись, почему у нее глаза закрываются, она Лильке парик отклеила и глаза пальцами вынула. С тех пор, хоть и починила мама сургучом куклу, все-таки она какая-то косая осталась.

Бог с ней! Пусть лежит в корзине, на самом донышке.

Вот и барана белого тоже не жалко: шерсть у него лезет, кричать он перестал, и золотая краска с рогов облупилась.

Положила еще Тася другую куклу, безногую, поставила коробку с зоологическим лото, присела отдохнуть и задумалась…

Рада она, что завтра на дачу: весело там будет!

Мягкий песок на дорожках, на лугу цветы, комнаты маленькие, и везде в окна деревья видно… «Ах, надо узнать у мамы, будет ли и это лето у нее своя грядочка?»

Вскочила Тася, хотела бежать, спрашивать, да вспомнила, что мама не велит дело бросать не кончив, присела опять и поспешно стала складывать в корзину все, что под руку попадалось.

И в самом деле, зачем ей летом все это? Сунула сервиз чайный, плиту жестяную, мебель кукольную, потом собрала в фартучек кубики разрозненные и с грохотом высыпала и их туда же. Захлопнула крышку, но что-то мешало закрыться совсем. Тогда Тася села сверху, в корзине что-то хрустнуло немножко, крышка легла аккуратно, и Тася побежала к маме.

Мама тоже стояла, согнувшись над большим сундуком, и укладывала туда детские платья.

– Ну что, отобрала вещи? – обернулась она к девочке. – Неси скорее, я уложу!

Тася немножко замялась.

– Мишки оба остались, – сказала она, – да только их нельзя укладывать!

– Это почему? – удивилась мама.

– Да им душно будет! Я их лучше на руках повезу.

– Что за пустяки! Ты их только потеряешь. У нас и так в вагоне вещей много будет! – не соглашалась мама. – Давай скорее, мне некогда!

Но Тася стояла на своем. Сговаривались, сговаривались, наконец, решили белого Мишу уложить на самый верх в сундук, чтоб ему удобно было, а бурого, старого, Тася на руках повезет, иначе она не согласна.

Не спалось Тасе эту ночь: все боялась проспать. Поднялась ни свет ни заря, разбудила Маню, пробежала к няне, выглянула в окно: не приехали ли ломовые? Но все еще было тихо на улице, и няня назвала ее «неугомонной».

Наконец все встали, и началась суета, Тася была готова раньше всех. Надела на Мишу его теплую дорожную рубашку, сунула себе в карман другую, запасную, туда же положила мячик резиновый черненький и коробочку монпансье на дорогу, хотела еще платок носовой положить, но уж места не было. Потом села на подоконник и стала ждать. За ранним завтраком ничего есть не могла, только молока выпила чашечку.

Но вот вещи отосланы, все готовы и идут садиться на извозчиков. Тася спускается с лестницы, одной рукой крепко держится за мамину руку, а другой прижимает к себе Мишу.