Виктор Голявкин
•
ТЫ ПРИХОДИ К НАМ, ПРИХОДИ
Блестит озеро.
Солнце ушло за деревья.
Спокойно стоят камыши.
Всё озеро в чёрных чёрточках. Это лодки, а в них рыбаки.
Бегут к дороге телята, становятся в ряд и смотрят на нас. Сидят две собаки и смотрят на нас.
Бегут к нам вприпрыжку мальчишки.
Грузовик наш поднял много пыли, и она оседает постепенно.
Я вижу деревню, лес, озеро.
Из дома выходит хозяин с бородкой, в старой морской фуражке.
— Здравия желаем жильцам, — говорит он, — вечерок что надо, рыбка ловится, ветра нет, понюхайте-ка воздух, понюхайте… — Он громко нюхает воздух. Трясёт всем нам руки.
— Пыли много, — говорит мама, — ужасно много пыли.
— Так это ваша пыль и есть, — говорит хозяин.
— Дорога у вас пыльная, — говорит мама.
— А воздух-то какой!
Всё больше и больше темнеет. Наш дом — верхние комнаты. Мы с мамой несём наши вещи.
Я поднимаюсь по лестнице и всё время нюхаю воздух.
— Жаль, что отцу не дали отпуск, — говорит мама.
— Такой воздух! — говорю я.
Мы с мамой стоим в новой комнате.
— Вот здесь мы будем жить лето, — говорит мама.
Я умывался под лестницей из умывальника, а хозяин Матвей Савельич стоял рядом со мной:
— Лей, лей! Всем хватит воды, а не хватит, — вон из колодца ещё возьмите, в чём дело!
Я вовсю лил.
— Ну, как? Хорошо? Мойся, мойся! Вода хороша! У меня колодец очень хороший. Сам рыл. Сам копал. Только у Ямщиковых такой колодец да у меня. А у других это разве колодцы?
— А что у других?
— А ты погляди.
— Схожу, погляжу…
— И сходи. И мамашу возьми.
… А какое было утро!
Солнце поднималось из-за озера. И опять всё озеро было в чёрточках. А посреди озера серебристая полоса. От солнца. Деревья слегка покачивались, и полоса на озере становилась извилистой. Совсем рядом заиграл пионерский горн.
— У кого вода, а у кого бурда, — сказал Матвей Савельич.
Я вышел за калитку.
За калиткой стоял малыш и плакал. А рядом с ним стояла бабушка.
Малыш повторял:
— Я хочу черпалку!
— Нету черпалки, — отвечала бабушка.
— Давай черпалку! — орал малыш.
— Что это за черпалка такая? — спросил я.
Малыш посмотрел на меня и сказал:
— Давай черпалку!
— Неужели ты не видишь, Мишенька, что у него нет черпалки? — сказала бабушка.
Он опять посмотрел на меня.
Я показал ему руки — вот, мол, нет у меня черпалки.
Он замолчал. Потом крикнул:
— Давай черпалку!
— Господи, — вздохнула бабушка, — чуть свет вставать зарядил. Возьми я ему раз да скажи: «Куплю я тебе, Мишенька, черпалку, если ты курицу съешь». А что это за черпалка такая и сама не знаю. Просто так сказала ему, чтоб он курицу съел. Вроде бы в какой-то сказке я ему про эту черпалку читала. Ну, он курицу съел и сейчас же говорит: «Давай теперь черпалку!» А откуда я её возьму? И что это за оказия такая, и что это за диковина такая, эта самая черпалка… И лодки ему показываю, и дровишки, и шишки, и чего только я ему ни показываю, а он знай «черпалку» твердит…
Я говорю:
— Где-то видел я, продавали в магазине игрушечную землечерпалку. Шесть рублей, кажется, стоит. Вот бы такую землечерпалку купить ему за то, что он курицу съел…
Бабушка обрадовалась и говорит:
— Нужно отцу сказать, чтобы он купил ему черпалку, спасибо тебе большое, не знаю даже, как и благодарить…
— Да что вы, — говорю, — пустяки какие, я просто видел эту черпалку, если не ошибаюсь, на Литейном проспекте, в одной витрине какого-то детского магазина; любопытная, думаю, штука была бы для малышей. Я-то сам из этого возраста вышел…
— Непременно отцу скажу, — говорит бабушка, — непременно отцу доложу про это моё спасение… сыну-то он своему не пожалеет, а меня спасёт от этого форменного мучения. Заходи к нам, мы вон напротив, спасибо тебе, сынок…
Она ушла довольная, а я стал думать, с кем бы мне ещё познакомиться. С каким-нибудь мальчишкой бы познакомиться. Вот ведь сейчас с ними познакомился…
Походил по деревне.
Ходил, ходил, зашёл домой, позавтракал и опять за калитку вышел.
Орал малыш. Просил черпалку.
Если он так всё время будет черпалку просить, с ума сойти можно. Как они терпят, купили бы ему какую-нибудь черпалку или вовсе бы ему не обещали…
Я спускался к озеру, и малыша уже не было слышно.
Пили воду коровы.
Мне стало скучно.
Неужели вот так я и буду ходить каждый день по деревне да вдоль озера, а дальше что? Конечно, я могу купаться, кто-нибудь меня на лодке покатает, и рыбу лови себе, пожалуйста, сколько хочешь, всё это так. Но должны же ведь быть у меня какие-то друзья, приятели, не могу же я без них…
Но где их взять?
Не могу же я их вот так, сразу, взять и найти.
Вдруг я этого мальчишку увидел и ужасно обрадовался. Он стоял в камышах, и сначала я не понял, чего он там стоит, а потом понял: он там рыбу ловит.
Удочка у него была длиннющая, я сначала удочку увидел, а потом его.
Я сел на траву и смотрю. При мне он две рыбы поймал. Никак я сначала не мог понять, куда он их кладёт, а потом понял: он их за пазуху кладёт!
Он поймал третью рыбу и тоже — за пазуху. Я сейчас же представил себе, сколько у него там за пазухой этих рыб, как они там прыгают и щекотят ему живот.
Вот почему он всё время ёжился и корчился!
Я сидел и ждал, когда он кончит ловить, выйдет из своих камышей и покажет мне рыб.
Но он всё ловил.
Я окликнул его.
Нет, он не слышал меня или он не хотел меня слышать. Он стоял ко мне боком, и я видел его оттопыренную майку с рыбами, его какое-то суровое лицо в веснушках, и опять стало мне скучно.
Он так был занят своей рыбой!
Он, наверное, весь день может так стоять в воде со своей удочкой, не видя ничего, не слыша…
Пробежали ребята с мячом.
Я бы за ними с удовольствием побежал, да только что они подумают, если я вдруг за ними побегу?
Я встал. Пошёл вдоль берега.
А этот! Тоже мне! Рыбак! Я бы никогда не стал за пазуху рыб запихивать. Разве настоящий рыбак за пазуху рыб запихивает? А ещё не отвечает!
Я свернул в лес.
Как вдруг из-за дерева выскакивает мальчишка, хватает меня за рукав и кричит:
— Всё!
Я сначала немножко испугался, странно всё-таки. А потом — ничего, вижу — стоит он и дышит тяжело, словно бежал долго.
— Ты чего, — говорю, — до меня дотрагиваешься?
— А кто ты такой? — говорит. — Что, до тебя дотрагиваться нельзя?
— А ты кто такой? — спрашиваю.
— Да ты кто, сумасшедший или кто? — это он мне говорит.
— Это ты, — говорю, — сумасшедший, по всему видно, ни с того ни с сего вдруг выскакивает, дотрагивается…
— Ишь ты какой! — говорит. — А как же я с тебя погоны буду срывать? Или у тебя их уже сорвали?
— Какие погоны? — Если и вправду он из какого-нибудь сумасшедшего дома сбежал? Возьмёт да укусит, да мало ли что…
А он орёт:
— Да ты что, с луны свалился?
— Кто из нас с луны свалился, это ещё неизвестно, скорей всего это ты с луны свалился…
Он хлопнул в ладоши, подпрыгнул и как заорёт:
— Ха! Вот фрукт!
Ну, думаю, не иначе. Вылитый сумасшедший. Вижу, у него на плечах по листику. Нормальный человек, сами понимаете, ни с того ни с сего не будет себе на плечи листики цеплять… Как бы от него спокойненько уйти…
А он:
— Ты скажи, я тебя запятнал? Не будешь потом говорить, что я тебя не запятнал?
— Чего? — говорю.
Он опять хлопнул в ладоши, подпрыгнул и как заорёт:
— Ха! Вот фрукт!
Я хотел убежать. Я всё время от него отодвигался, а он ко мне придвигался. Мне даже страшно стало. Тем более он повторял:
— Не говори потом, что я тебя не запятнал…
Я всё думал, как бы сбежать, но тут вдруг выскакивают ещё несколько таких же сумасшедших, а этот сумасшедший орёт:
— Хватай его, ребята!
Эти новые сумасшедшие остановились, и один говорит:
— Да это не наш, ребята!
Не хватает, думаю, ещё вашим быть. Этого ещё недоставало! Но в то же время, если они меня не своим признают, мало ли что им в голову придёт… Хотели же они меня хватать…
Один говорит:
— В том-то и дело, что не наш. Наш был бы, так незачем было бы его и хватать!
Я перепугался и говорю:
— Я ваш, ребята…
Один из сумасшедших говорит:
— Смотрите, ребята, чтобы не сбежал, вон он как дурака валяет…
Тот первый сумасшедший говорит:
— А если ты наш, так чего же ты тогда сразу не сказал?
— А вы, — говорю, — меня не спрашивали, я и не сказал. Я никогда ничего не говорю, если меня не спрашивают. У меня привычка такая… Когда меня в классе не спрашивают…
