Сергей Анатольевич Иванов
Его среди нас нет
Поздним утром в июльском лесу эхо разносится особенно далеко и прозрачно. Кукушка отмеряет года тебе щедро — остановись и считай. Один, два, три, четыре…
И вдруг замолчала.
Ты, конечно, знаешь, что все это просто так, верить не надо. А сердце, однако, замрет. Стоишь, сам не знаешь, чего ожидая. Кукушка, до тех пор невидимая, взлетит, тронув крыльями две-три тонких березовых ветки. Вскоре где-то сядет опять. И опять начнет отсчитывать годы — один, два, десять, тридцать… Перевалит за пятьдесят…
Но это уже не твое, не тебе считают! И ты стоишь — как бы притаился: не от кого-нибудь, а только чтобы тревога ушла. Поискала бы, поискала тебя — нету нигде. И ушла. Тогда можно возвращаться — на опушку, на дорогу, по мосту, через речку, домой.
Но оказалось на сей раз, притаиться пришлось не зря. Вслед за кукушкой не успело пролететь и полной минуты, как появился тот, из-за кого предсказательница спела такую короткую жизнь.
Это была девчонка, довольно рослая, в коротком платье, энергичная, босая. И в левой руке рогатка!
А он был, напротив, человек нерешительный, склонный к всевозможным там размышлениям (недаром занимался таким сомнительным делом, как слушание кукушек), и босиком ходить опасался.
Он бы ни за что в жизни не должен был красться и следить за этой девчонкой: и девчонка была не та, и сам он был не тот, и занятие совсем не для него.
Но что-то вдруг заставило его решиться. Глянул из-за куста и неслышно пошел за нею… Может быть, и то, что кукушка по вине этой особы нагадала ему всего четыре года. А может… Да кто его разберет!
В нашей жизни, вообще говоря, случайности имеют очень немаленькое значение. Мы их только чаще всего не замечаем, как потайные дверцы. Или просто не решаемся приоткрыть. Думаем: «Да ну еще…»
Но сейчас он совершил-таки поступок: он крался, глаза его были прищурены, все тело напряжено, голова, как у всех подозрительных и крадущихся, чуть утоплена в плечи. И что случится в его жизни через секунду, а тем более через минуту, он даже не пытался загадывать.
Девчонка между тем шагала все так же свободно, нисколько не думая о том, что за ней могут подглядывать, нисколько не пряча свою рогатку и нисколько не опасаясь наступить босой ногой на шишку или на корень.
Она вышла на поляну, довольно обширную, пустую, с одиноким деревом посредине — корявой и старой березой. Откуда-то из березовых шелестящих глубин девчонка вынула… сачок, только на более длинной палке. А вместо марли на нем была какая-то плотная материя.
Девчонка воткнула сачок в землю, отошла шагов на пятнадцать… Зарядила свою рогатку. Пум! Сверкнула в воздухе какая-то бледная искра, не то молния, вздрогнул сачок. А девчонка уже зарядила новый снаряд, потом новый и новый…
Стреляла она быстро, будто на особых каких-то соревнованиях. И кажется, ни разу не промахнулась. А лицо ее все время оставалось строгим и решительным.
Она пуляла из своей рогатки крупными шариками, потому-то и казалось, что по воздуху проносятся длинные белесые искры.
Ни одна птица в этот момент не пела. И казалось, ни одна бабочка не пропорхала через огромный аквариум лесной поляны. Так все были удивлены и напуганы тем, что происходило.
Вдруг девчонка повернулась прямо к той заросли, где он стоял пригнувшись, и сказала:
— Вот для чего мне оружие, понятно? А вовсе не для того, чтобы охотиться на твоих милых птичек!
И снова стрельнула — быстро, почти не целясь. И снова попала, потому что сачок вздрогнул и, видно, отяжелевший от шариков, стал крениться. И вдруг упал навзничь, словно убитый…
Здорово это получилось!
Однако он — человек, пригнувшийся среди молодых колючих елок, человек, проживший весьма осторожную двенадцатилетнюю жизнь, — стоял не шевелясь. Не потому, конечно, что думал еще спрятаться, а потому, что был растерян.
— Иди, не бойся, — уверенно и легко сказала девчонка. — Хочешь попробовать разок? — И помахала рукой, в которой была рогатка.
Тогда он вышел, и она насмешливо, но без презрения осмотрела его. Протянула свое оружие:
— Бей в березу.
Молча он приметился. Странно все это происходило. Шарик был холодный и гладкий — лучшая пуля для рогаточной стрельбы.
Пум! Ударившись о березу, шарик с визгом отскочил в сторону, в траву. Девчонка сразу побежала к тому месту — видно, не хотела терять снаряд. Наклонилась, стала шарить, расталкивая и валя цветы.
Тогда и он подошел… неуверенно. Она протянула ему уже найденный шарик:
— А ну-ка дай еще выстрел.
Таким тоном, что отказаться было попросту нельзя.
Он опять приметился. Первый раз все было как во сне. Теперь же он волновался куда заметней. Свистнул шарик. А потом опять взвизгнул, стукнувшись о березу!
И опять девчонка живо подбежала к тому месту, где тихо качнулся потревоженный блестящей пулей султан конского щавеля.
— Вот не думала, что ты хоть раз попадешь!
Посмотрела подозрительно:
— Тренировался?
Он покачал головой. Где уж там было при его родителях тренироваться в стрельбе из рогатки!
— Значит, есть способности! — сказала девчонка, словно она ему эти способности и подарила. — Кстати, такие люди могут мне пригодиться.
Он хотел спросить, зачем ей могут пригодиться такие люди. И как вообще какой-то девчонке могут пригодиться люди. Но не сумел произнести ни звука.
— В общем, так, — сказала она, видя, что от него не много услышишь. — Речь идет о сыске, который начнется примерно через два месяца. Возможно, я задействую и тебя. Но для этого ты должен разбираться в нашей работе… В сыщицкой, я имею в виду!
Впервые он решился что-то промычать… вернее всего, спросить.
Тут же она его перебила. Как видно, ей не особенно требовалось, чтобы кто-то говорил в ее присутствии.
— Подумай сам, — сказала она. — Подумай и поймешь, что должен уметь сыщик. Мазурку, например, наверно, танцевать не обязательно. А десять — двенадцать приемов каратэ будет в самый раз… Ну и так далее. Через два месяца я тебя проверю!
Он опять попытался выговорить свое удивление.
— Не волнуйся. Я тебя сама найду. А в данный момент у меня работа по другой линии. Здесь и сейчас ты не нужен мне.
Тут она бросила ему отысканный наконец шарик.
— На память… Но учти: очень многое будет зависеть только от тебя!
И все. И будто окончился сеанс радиосвязи — она перестала его замечать. Сунула рогатку в сачок, сачок на плечо и пошла себе — «юная любительница насекомых».
А он остался стоять, сжимая в руке холодный шарик.
Когда о таких вещах читаешь в книжке, им просто не веришь. Но даже когда такие вещи происходят с тобой самим, ты все равно остаешься в каком-то полусомнительном состоянии. И хочется на манер жителей прошлых веков воскликнуть: «Уж не сон ли это? Прошу вас, друг мой, ущипните меня!»
Однако не надо щипаться. В любой момент можно положить на стол блестящий шарик и увидеть, как он медленно начинает перекатываться, нащупывая круглыми боками невидимые для человеческого глаза неровности.
Шарик. Тот самый. Который дважды просвистел в воздухе, больно ударив березу по корявому, в черно-белых трещинах боку.
Шарик… По воскресеньям родители интересуются у бабушки состоянием настроений их сына. Они — все трое его близких родственников — с самого рождения следят за ним, приглядываются, словно ученые, которые взялись за самый важный в своей жизни эксперимент.
А между прочим, они и есть ученые. Только бабушка уже ученый на пенсии.
Следят они и видят, что их ненаглядный подопытный ведет себя странно. Сидит, например, в прелестное, залитое солнцем утро и рассматривает глупейшую картинку под заглавием: «Сравните с предыдущей, найдя шестнадцать отличий».
— Что ты делаешь, Крамс? — говорит отец, за небрежным вопросом скрывая легкую тревогу и удивление.
А картиночка действительно глупейшая: пациент, спасаясь от зубного врача, выпрыгнул из окна небоскреба. Ну и произвел при этом соответствующий беспорядок, который надо установить. Называется «Психологический практикум».
Сын закрывает газетную страницу и отвечает, что он решил развивать наблюдательность.
Еще через несколько дней мать застает его за разучиванием приемов каратэ. А поскольку приемы ему приходится изучать по воспоминаниям известного фильма о самураях, то все он делает с удвоенной жестикуляцией, и утроенной громкостью боевого клича: «Кья!», и учетверенной зверскостью лица.
Родители и бабушка абсолютно твердо знают, что каждый поступок ребенка, каждый день и час оставляют след в его душе. Так утверждает знаменитый заграничный педагог, по системе которого воспитывается тот, кто однажды был здесь назван Крамсом.
