Александр Власов - О вас, ребята

В истории человечества есть незабываемые дни, и самый великий из них — 25 октября 1917 года. В этот день навсегда ушла в прошлое старая Россия — с царями и министрами-капиталистами, с церквами и кабаками, с холодом и голодом. Народ вступил в новый мир, в новую Россию, впервые в истории ставшую свободной.

Дорогу в этот мир указала людям коммунистическая партия.

Наступила пора гигантских преобразований. Надо было строить, создавать свое, первое в мире, социалистическое государство. На счету была каждая пара рук, и все эти руки, даже очень маленькие, совсем детские, совершали большие дела, потому что на них уже не было цепей рабства.

В Питере за Невской заставой Пецу знали многие подростки. Взрослые называли Пецу и его дружков шпаной. Когда нужно было сказать точнее, говорили — «кнутиковская шпана», потому что и Пеца и его приятели жили в большом пятиэтажном корпусе, который принадлежал домовладельцу Кнутикову. Этих ребят побаивались даже городовые, хотя старшему из мальчишек — атаману Пеце — было всего тринадцать лет.

Впервые о нем заговорили осенью 1916 года вот по какому случаю.

Однажды подъехали к кнутиковскому дому три подводы с тяжелыми мешками. Пеца в это время мастерил в сарае дальнобойную рогатку. Большой иглой он пришивал к резиновой полоске кожаный язычок — «пуледержатель». Сами «пули» уже лежали в Пецином кармане. Это были квадратные кусочки чугуна от настоящей гранаты-«лимонки», найденной на заводской свалке. Семянниковский завод в то время снабжал русскую армию оружием, и на свалке валялись бракованные корпуса гранат, «зарезанные» головки снарядов.

Пеца с любопытством посмотрел на подводы. Они стояли поперек узкой набережной, рядом с крутым спуском к Неве.

Возчики подложили камни под задние колеса телег и ушли во двор.

В сарай к Пеце прибежал Венька Шустиков. Он был растрепан. Одно ухо у него подозрительно краснело. Пеца окинул дружка понимающим взглядом и спросил:

— Влепили?

Мальчишеская этика запрещала задавать такие вопросы. Но атаману все разрешалось и все прощалось.

— Мамка! — пояснил Венька. — И хоть бы за что, а то ведь так! Из-за прачечной… Из-за них! — Он со злобой кивнул в сторону подвод.

Оказалось, что в мешках — цемент. Его привезли по приказу Кнутикова, который задумал построить в подвале общую прачечную. Женщины обрадовались, узнав, зачем понадобился цемент. Но Кнутиков меньше всего заботился о жильцах и их удобствах. Старший дворник сказал, что за общую прачечную придется расплачиваться. Хитрый домовладелец на 25 процентов повысил плату за квартиры.

Женщины подняли крик, проклиная и Кнутикова, и цемент, и прачечную. Особенно разволновалась Венькина мать. А тут совсем некстати подвернулся Венька с какой-то просьбой. Он попал под горячую руку. Ухо и сейчас пылало, как в огне, но, увидев у Пецы новую рогатку, Венька забыл про боль. Он подержал рогатку в руках, осторожно натянул тугие длинные резинки.

— Дашь пострелять?

— Сейчас закончу — попробуем! — ответил Пеца и многозначительно посмотрел на подводы.

Венька не понял красноречивого взгляда атамана. А Пеца, орудуя иглой, сердито шевелил тонкими ноздрями и раза два повторил с угрозой:

— Ну, ладно… Посмотрим!..

Закрепив нитку, Пеца полез в карман за «пулей», вложил в кожаный лоскуток тяжелый кусочек чугуна и прицелился в крайнюю подводу.

— Получай, Кнуциков! Привец оц Пеци!

Когда Пеца злился, он вместо буквы «т» произносил «ц». Даже свое имя выговаривал по-смешному: не Петя, а Пеца, потому и прилипла к нему такая странная кличка.

Мягко щелкнув, чугунная «пуля» пробила мешковину. Цемент «потек» тоненькой струйкой. Ветер подхватил его и закружил над телегой темным пыльным облачком.

Венька от восторга и нетерпения запрыгал на одной ноге.

— Дай! А? — взмолился он.

Пеца передал ему «пулю» и рогатку.

— В лошадь не попади! — предупредил он.

Венька выстрелил, но не попал. «Пуля» звякнула о колесо и упала под телегу. Сконфуженный Венька даже не попросил выстрелить второй раз. Он покорно протянул рогатку Пеце. Тот молча, без насмешек, взял рогатку, вложил в нее кусочек чугуна и вернул Веньке.

— Не спеши!

Венька три раза прицеливался и лишь на четвертый решился выстрелить. В мешке зачернела еще одна дырка.

Возчики не торопились с разгрузкой цемента. Крутикова не было дома, и они не знали, куда складывать мешки. Витька-Дамочка — второй дружок Пеци — сообщил, что возчики ушли в кабак и, судя по всему, не скоро выберутся оттуда.

Витька рассказал эту новость с потешными ужимками. В его высоком голосе звучали не свойственные мальчишкам кокетливые нотки, а лицо все время было в движении. Брови то поднимались правильными черными полукружиями, то ломались почти под прямым углом. Свободно двигалась кожа на лбу. Даже уши у Витьки, когда он смеялся, оттопыривались, точно прислушивались к его смеху.

Ребята знали, что Витька может шевелить на голове волосами и складывать длинные тонкие пальцы в невероятные фигуры. Пеца долго учился Витькиному искусству: атаман должен уметь все, что делают другие. Но Витька-Дамочка в этом отношении остался непревзойденным. Единственно, чему научился Пеца, — это двигать ноздрями.

Выслушав Витьку, Пеца выдал ребятам по пять «пуль» и вышел из сарая.

Вечерело. На Неве шуршал молодой ледок, плывущий с Ладожского озера. Недовольно фыркали застоявшиеся лошади. По тугим мешкам пощелкивали «пули». «Стрелков» не было видно. Их возбужденные голоса глухо звучали в сарае.

Одна из лошадей переступила с ноги на ногу и чуть двинулась вместе с телегой. Булыжники, подложенные под задние колеса, откатились, и телегу потянуло по склону, который шел вплоть до самого берега и здесь превращался в крутой откос. Лошади пришлось напрячься, чтобы удержать телегу на месте. Она подалась корпусом вперед и застыла.

Наблюдательный Пеца задумался. Потом он подложил под колеса откатившиеся булыжники и вернулся к ребятам. Вскоре они поспешно выскочили из сарая. Витька-Дамочка побежал за Тимкой, а Венька — домой за кухонным ножом.

Уже вчетвером они собрались вокруг подвод, внимательно обследовали сбрую. Путаясь в узловатых ремнях, Пеца попробовал освободить оглоблю. Но ремни не поддавались. Тогда он полоснул по ним Венькиным ножом. Оглобля упала с глухим стуком. Мальчишки перерезали все гужи, повышибали булыжники из-под колес и отскочили в сторону. Телеги тронулись вниз по склону: сначала медленно, но с каждой секундой все быстрее и быстрее. По откосу они уже неслись вскачь и, как стадо бегемотов, с шумом врезались в воду. А ребята растаяли, словно их никогда и не было на берегу. Только лошади продолжали задумчиво стоять на старом месте, а потом и они, почувствовав свободу, разбрелись.

Утром об исчезнувших подводах говорила вся застава. Упоминалось имя Пеци. Но это были лишь догадки. Ребята не оставили никаких следов и крепко держали язык за зубами.

Зато, закрывшись в темном сарае, они с гордостью вспоминали свою проделку, которую Пеца важно назвал операцией номер один.

История второй операции началась с Тимкиного зуба. Два дня мучался Тимка. Зуб ныл не переставая. В сарае Тимка появился с распухшей щекой и в очень плохом настроении. Он даже отказался идти на заводскую свалку за гранатами. Ребята пошли, а он вернулся домой, уткнулся головой в подушку и глухо застонал. Мать приложила к его щеке мешочек с разогретым на сковородке песком. Но зуб не унимался. К полдню Тимка, забыв о мужском достоинстве, забегал по комнате и завыл во весь голос.

Произошло это накануне получки. У матери не было ни гроша. Но она не вынесла Тимкиного завывания: нахлобучила на голову сына старенькую шапку, засунула его руки в рукава пальтишка и потащила Тимку к врачу.

Зубной врач Блюминау жил на проспекте. Большая бронзовая табличка у парадного входа извещала, что его кабинет находится на третьем этаже в квартире № 12. Надпись была сделана крупными красивыми буквами.

Мать Тимки знала, что деньги нужно платить вперед. Но она надеялась, что врач согласится подождать до получки и выдернет зуб в долг. «Ведь человек же он! Поймет! — успокаивала она себя. — Расписку могу дать».

А Тимка отрывисто мычал и, держась за мамкину руку, вслепую брел по улице, не видя ни домов, ни друзей, которые, сочувственно переговариваясь, шагали поодаль. Он не чуял ног, когда поднимался по лестнице, не слышал, какой разговор произошел между матерью и врачом, холодно принявшим их в просторной прихожей с круглым полированным столом. «Скорей бы! Скорей!» — думал Тимка, отчаянно мотая головой. Но врач не спешил.