Анатолий Алексин
Домашнее сочинение
Когда Дима прочитал все, что создано в мировой литературе для его возраста, он принялся за книги, написанные для других возрастов.
— Почему ты не запираешь свой книжный шкаф? — спросила мама у папы.
— Запирать книги — это кощунство! — ответил папа. — Они еще никому не приносили вреда.
— А может, вообще отменить это понятие — «ребенок»? — спросила мама. Раз в тринадцать лет можно все то же самое, что и в тридцать пять!
За справедливостью Дима всегда обращался к бабушке.
В самый разгар родительских споров, касавшихся его судьбы, он с отчаянием в голосе произносил: «Ну, скажи ты!..»
И спор немедленно обрывался: бабушка говорила так неторопливо и тихо, что к ее голосу надо было прислушиваться.
Вступая в дискуссию, она чаще всего задавала вопрос, ответ на который таил в себе решение спора.
— В каком классе ты сама-то прочитала «Анну Каренину»? — спросила она у мамы.
— Не помню.
— А я помню. В шестом…
— Вот видите! Видите!.. — воскликнул Дима. — А я еще не читал…
— Дети не обязаны повторять ошибки родителей, — отважилась возразить мама. — Книга, прочитанная не вовремя, может навсегда отбить вкус к самой себе.
— Это бывает, — согласилась бабушка. — Но ты не волнуйся… Я присмотрю.
Прежде всего Дима принялся за «Большую энциклопедию». Ему в голову пришла мысль, что если прочитать эти тяжеловесные тома, написанные обо всем на свете, — можно сразу стать всесторонне образованным человеком.
Осилив за десять дней том на букву «А», Дима перестал спать спокойно. Радости и трагедии, открытия и сражения, происходившие в разные года и эпохи, но словно бы объединенные начальной буквой своих имен, перемешались в голове, путались, наскакивали друг на друга.
И все же Дима, вздохнув, принялся за второй том. Сначала он решил перелистать его, посмотреть картинки… И неожиданно остановился. Между 78-й и 79-й страницами, лежал исписанный незнакомым ему почерком двойной лист, вырванный из обыкновенной тетрадки в линеечку:
Письмо 1972-му году. Домашнее сочинение ученика 9-го класса „Б“ Владимира Платова.— Бабушка! — от неожиданности вскрикнул Дима.
— Что тебе? — раздался из другой комнаты бабушкин голос.
— Ничего… Я так просто. Хотел проверить, ты спишь или нет.
— К счастью, не сплю. А то бы ты меня разбудил.
— Прости, пожалуйста…
Дима решил сперва прочитать письмо сам. Судя по заголовку, ученик 9-го класса «Б» должен был адресовать его не человеку, а году. Однако первые же строчки свидетельствовали о том, что ученик не вполне подчинился заданию учительницы…
«Дорогая Валя! Мария Никитична хочет, чтобы мы обращались к году, а я обращаюсь к тебе. К тебе, живущей в том самом году!
Прошло тридцать лет, как я написал это письмо. И вот ты его читаешь… Представь себе, что я стою рядом (вот здорово!) и разговариваю с тобой.
За это время произошло главное: я получил ответ на вопрос, который мучил меня в школьные годы. Дома, на уроках и переменах я думал: „Кого же она все-таки любит — Лешку Филиппова или меня?!“ Теперь я уже давно знаю, что ты любишь меня. А с Лешкой разговаривала на переменках просто для того, чтобы я немного поволновался.
И еще потому, что вы оба занимались в литературном кружке. Это было единственное, что вас объединяло в ту далекую пору. Теперь уж я точно знаю…
Все эти тридцать лет я был ужасно счастлив из-за того, что ты любила меня, а не Лешку Филиппова! Хотя он хороший парень. (Теперь-то уж хороший пожилой человек!)
Я сочувствовал ему все эти тридцать лет. Но что поделаешь, Валечка?! Раз ты любишь меня… Тут уж ничего не поделаешь!
Никогда не думал, что мечты могут сбываться с такой математической точностью! Мы работаем с тобой в одной больнице — ты на одиннадцатом этаже, а я на десятом…
Сегодня мы с тобой вместе оперировали больного. Я позвал тебя на помощь, и ты спустилась ко мне. А потом мы оба спустились вниз, где ждала нас его мать, и сказали ей:
„Все в порядке!“ Она не поверила, зарыдала… А мы стали уверять ее: „Опасности нет. Опасности больше нет!..“ Чтобы иметь возможность хоть раз сказать это, стоит жить на земле! Ты согласна?
Потом мы вернулись домой… Валя-маленькая, наша дочь, готовится к последним экзаменам в институте. Не знаю, в каком… Но это не имеет значения! А сын Сережа ушел на футбольный матч. Он вообще увлекается спортом.
Тебе даже кажется, что чересчур. Похож на отца!.. Пусть хоть это послужит тебе утешением. Ведь ты любишь меня…»
На этом домашнее сочинение обрывалось.
— Бабушка! — крикнул Дима.
— Что тебе?
Дима молчал. Бабушка появилась на пороге… Говорили, что когда-то она была очень веселой. И даже любила петь…
А потом стала тихой и, казалось, все время думала о чем-то одном. Думала, думала… Она стала такой в тот февральский день сорок пятого года, когда пришло извещение о гибели ее сына Володи.
Она всегда была уверена, что единственное, чего пережить невозможно, это гибель детей. Она и не пережила…
Умерло ее веселье, умолкли песни, потухли глаза. И лишь через много лет, когда родился внук Дима, жизнь как бы вернулась к ней. Но не та, что была раньше, а совсем другая… Она стала бабушкой.
— Это… его сочинение, — сказал Дима. И протянул ей двойной тетрадный листок.
Бабушка прочитала. Потом еще раз… Потом еще. Дима ждал. А она все водила глазами по строчкам. И Диме казалось, что это не кончится никогда.
— А где эта Валя? — спросил он тихо.
— Валя Филиппова? Как и раньше… живет над нами, на шестом этаже.
— Филиппова?! — переспросил Дима.
— Ну да…
— Она вышла замуж за Лешку?.
— Ее мужа зовут Алексеем Петровичем, — ответила бабушка.
— Это тот… который все уступает дорогу в лифт, а потом сам не влезает? Какой-то чудак!
— Интеллигентный человек, — возразила бабушка. — И ее ты знаешь. Однажды, когда у тебя была высокая температура, мы позвали ее. Она сделала тебе укол… Помнишь?
— Еще бы! — Дима погладил себя по тому самому месту. — Она стала хирургом?
— Нет, педиатром.
— Кем?
— Детским врачом.
— И он тоже врач?
— Он преподает литературу. Кажется, в институте.
— Ну да… он же занимался в литературном кружке!
А сын их — такой высоченный и неуклюжий?
— Очень талантливый мальчик, — сказала бабушка.
— Откуда ты знаешь?
— Учится в аспирантуре. Его зовут Володей…
Когда начало темнеть, Дима спустился вниз и стал дежурить во дворе, возле подъезда. Люди возвращались с работы… Одни торопились так, будто дома их ждал какой-то сюрприз. Другие шли медленно, на ходу о чем-то размышляя, будто и не расставались с делами.
«Володя мечтал, что домой они будут возвращаться вдвоем… — вспомнил Дима. — Хорошо, чтоб сегодня она вернулась одна!»
Она подъехала на белой машине с красным крестом.
— Я только скажу моим мужчинам, чтобы не волновались, — и сразу обратно, — сообщила она шоферу.
— Поешьте, — посоветовал он.
— Тогда, может, и вы? — Я уже поел…
Дима вошел в подъезд вслед за ней и тихо, смущенно сказал:
— Простите, пожалуйста…
— Что с тобой? — спросила она с тревожным участием, будто предполагала, что он нуждается в медицинской помощи.
— Вам письмо!
— Мне?!
Он впервые разглядел ее, хотя лампочка над дверью лифта светила тускло.
Глаза были добрые, удивленные.
— Письмо?.. Мне? — Она ткнула пальцем в пуговицу пальто, из-под которого виднелся край белого халата. На голове у нее была белая медицинская шапочка, которая (Дима это давно заметил!) очень молодит женщин-докторов и всегда им к лицу.
«Все еще красивая…» — почему-то с огорчением подумал Дима. И протянул ей Володино домашнее сочинение.
— Прочтите…
— Что это? — с озорным любопытством спросила она, словно ожидала какого-то розыгрыша.
— Это письмо. Прочтите…
— Хорошо! Только поднимемся к нам, — предложила она. — А то здесь темно.
— Нет, лучше тут… — ответил ей Дима.
Его голос насторожил ее. Она раскрыла чемоданчик и достала очки.
«Лишь бы никто не вошел и це помешал ей! — думал Дима. — Лишь бы никто!..»
Он даже привалился спиной к двери, готовый задержать непрошеного жильца.
Она сняла очки… Белая шапочка уже не так молодила ее.
Она медленно пошла вверх по лестнице, забыв, что в доме есть лифт.
— Скажите, пожалуйста… — срывающимся голосом крикнул вдогонку Дима. Вы любили его?
