Волшебная палица и мороженое
Утром Алергу́ша-Бегунка разбудило чиханье. То был хорошо знакомый чих. Так поутру чихал один старый дед. Уж коль начнёт — не остановится, самое меньшее раз двадцать пять подряд чихнёт.
Вот два раза чихнул, и у Алергуша тоже защекотало в носу. Тогда он проснулся по-настоящему и понял: оказывается, это его нос чихает.
Малыш обрадовался, что умеет чихать по-стариковски. Он захотел чихнуть ещё раз. Но теперь чих почему-то не получился.
«Всегда так: чуть захочешь чего-нибудь — и не выходит! Не выходит — ну и не надо!» Только Алергуш подумал так, и — а-апчхи! — как чихнёт басом. Куда громче, чем старенький дедушка.
Обрадовался Алергуш и решил: отныне и впредь желать того, чего не хочешь, и не желать того, чего очень хочется. Тогда-то всё сразу сбудется и дела пойдут на лад.
Мальчик с улыбкой потянулся в своей постели, так что косточки хрустнули.
Было воскресенье, спешить некуда. Потому Алергуш попытался растопырить пальцы на левой ноге. Э-э! Не хотят, держатся друг за дружку, будто их верёвкой связали. Один только большой палец слушается и торчит независимо, на отлёте.
«Были б у меня такие длинные ногти, как у фокусника из цирка, я запросто отогнул бы каждый палец», — размечтался Алергуш. Но такие ногти надо отращивать лет десять, не меньше, и ни разу не стричь. Алергуш — что, он, конечно, выдержал бы этот срок, да разве маму уговоришь! «Нет, лучше уж быть просто артистом, чем фокусником!»
Алергуш вспомнил, что теперь он вовсе никакой не Алергуш Забули́кэ, а со вчерашнего вечера — богатырь Зо́рий-Зорини́ка из пьесы Ли́виу Деля́ну «Волшебная булава».
— Искрошу-измолочу скверного драконища! — закричал Алергуш-богатырь и весело выпрыгнул из кровати.
Он яростно стиснул спинку стула, поднатужился и рывком взметнул его к потолку, будто всесокрушающую палицу-булаву. Сверху на него хлынул поток стремительных аккордов пианино. В квартире на верхнем этаже занимались музыкой.
Алергуш насмешливо улыбнулся, глядя в потолок. Глаза его хитро мигали. Он подумал: хоть в одном ему повезло. Можно даже считать себя счастливчиком: у него нет музыкального слуха!
В воскресенье всегда вставать весело. Никто тебя не подгоняет, чтоб не опоздал в школу. Можно свободно делать всё, что твоей душе угодно. Но это воскресенье у него не совсем свободное. И всё из-за этого «искрошу-измолочу!». Надо выучить роль. Подготовиться к репетиции. Ведь если подумать, большая всё-таки честь заполучить такую роль. Вот Кири́кэ даже одной реплики не досталось. Нет у него артистической жилки, нет задатков. Чего нет, того нет. Поищи-ка себе других занятий. А вот он, Алергуш, — богатырь из богатырей: Зорий-Зориника! Смастерит он себе боевую палицу, какой свет не видывал. И не из накрахмаленной ваты, как пионервожатая советовала. Ну слыханное ли дело — палица из ваты! Это ж курам на смех! Пусть уж простак Ги́цэ делает себе ватную булаву для своей роли Богатыря!
Алергуш вытянул руку вперёд, будто сжимает эту самую волшебную палицу, и зашагал по комнате, отважно размахивая палицей.
Нахмурившись, он грозно поглядел на себя в зеркало платяного шкафа. Алергуш понравился себе, но тут же вспомнил, что ему не с чего злиться на Богатыря. Ведь в пьесе Богатырь и Зорий-Зориника друзья, каких никогда в целом свете не было и не будет.
Ужасно досадно стало Алергушу, что приходится отказаться от насупленного взора. А улыбка тоже ни к селу ни к городу! И всё потому, что он терпеть не мог этого Богатыря — Гицэ. То есть не Богатыря, а Гицэ терпеть не мог, потому что тот был круглым отличником и, по глубокому убеждению Алергуша, ужасным зубрилой. Учителя всему классу его в пример ставили. Как же, любимчик!
Подумаешь, большое дело — отличник! А что проку от такой учёной головы, если не умеешь ею даже гол в ворота забить! И роль-то ему такую поручили только потому, что он от книжки носа не отрывает. А вот он, Алергуш, получил свою роль по всей справедливости. У него ведь талант, жилка, как говорится. Не зря же, когда заходит речь о распределении заковыристой, трудной роли, весь класс хором кричит:
«Алергушу! Ему дайте самую трудную роль!»
При этом воспоминании Алергуш повеселел и состроил зеркалу потешную рожицу. Но вспомнив, что должен вертеть палицу, выпятил грудь и лихо размахнулся.
— «Добрый вечер, отважный витязь!» — произнёс он слова из пьесы и нахмурился. Подумать только: называть витязем такого трусливого зайца, как этот Гицэ! Скорей девчонку назовёшь так, чем его!
— Алергуш!.. Ты умылся? Ступай за стол!
Заслышав из кухни голос бабушки, вспомнил мальчик, что ещё не отведал ни крошки, и почувствовал голод.
Алергуш не из тех, кто жалуется на отсутствие аппетита. Он скорее откажется от утреннего туалета, лишь бы побыстрей полакомиться вкуснющим пирогом или блинами с какао. Но Алергуш знал: бабушку не проведёшь.
Поэтому внук появился в кухне с влажным чубом. Весь забрызганный, он не чувствовал, как за ушами катились серебристые струйки. Бабушка раскраснелась, лицо у неё разгорячённое: она с утра хлопочет, уже успела напечь блинов и намазать их сливовым повидлом. У бабушки очки в оправе, и сквозь них она видит вдвое лучше. На среднем пальце у неё толстое обручальное кольцо. Она говорит, что кольцо это серебряное. И Алергуш побаивается, как бы она не стукнула этим самым злополучным кольцом, легче стерпеть отцовский ремень. Правда, и ремень бабушка, а не отец использует для воспитательных целей.
— Бабушка!
— Чего тебе, Алергуш?
— А твой дедушка был старым?
— Не помню уж…
— Как? Не помнишь своего деда? А кто вчера рассказывал про него…
— Так это ж был твой дед, голова ты садовая!.. Ешь лучше побыстрей! Тебе блины-то повидлом помазать или вареньем?
— Повидлом. Варенья мне отдельно в блюдце положи.
— А не будет чересчур жирно?
— Нет, бабуся, не жирно.
Бабушкино обручальное кольцо нависает над головой
