— Король сказал, что будет защищать коммуну.
— Король сказал, что не позволит рыцарям своевольничать; епископ забрал слишком много власти, и его величество накажет его за это. Что же касается ваших жен и детей, то ваше дело защищать их, когда вы в силах это сделать, и хоронить их, когда они умерли. Или ты вчера только родился, добрый человек, что тебе надо объяснять такие простые вещи?
Пьер молча выслушал тираду рыцаря; ни один мускул на лице его не дрогнул и только глаза странно расширились; он отошел в сторону, уселся под дерево, понурил голову и, в то время, как рыцари принялись за ужин, погрузился в раздумье.
Герцогине Гэно было шестнадцать лет. Она была малограмотна, но прекрасно умела танцевать и вышивать в пяльцах серебром и золотом цветы; эти вышивки она жертвовала на украшение церкви. Ежедневно приходил к ней почтенный и старый капеллан и просиживал с ней несколько часов под ряд, уча ее с голоса молитвам и кой-каким премудростям, необходимым для будущей королевы Франции.
Герцогиня Гэно была необыкновенно капризным существом, и потому учить ее было трудно. Герцог Бодуин, отец ее, обожал свою единственную дочь и исполнял малейшие ее прихоти. Маленькая герцогиня выросла в убеждении, что она самая прелестная и красивая девушка в мире.
— Когда вы будете королевой Франции, ваша светлость, вкрадчиво говорил капеллан, — вы, несомненно, будете блистать несравненной красотой, грацией и острым умом, но, быть может, вам будет угодно блеснуть также и знаниями…
— Если дофину нужна образованная невеста, — отвечала герцогиня, — пусть он ищет другую, а я выйду замуж за английского короля, и дофину придется молить меня на коленях о том, чтобы я оставила корону на его глупой голове.
— Разве вашей светлости не хочется носить звания королевы прекрасной Франции?
— Моя светлость совершенно довольна своим теперешним именем. Оба короля, король Франции и король Англии, так боятся моего отца, что любой из них был бы рад взять меня в жены своему сыну, даже если бы я была самая последняя дурнушка и не умела бы говорить, а только мычала, как корова.
— Ваша светлость изволит шутить.
— Я хочу делать то, что мне нравится.
Маленькая герцогиня не даром высказывала такие странные мысли; она не раз слышала их от отца, могущество которого являлось, действительно, постоянной угрозой для двух враждующих королей, Людовика VII и Плантагенета Английского.
Могучий герцог, обладатель огромного пространства Фландрской земли, являлся одним из начинающих уже вырождаться к тому времени типов феодала, власть которых тревожила еще не укрепившиеся шаткие троны. Освободительное движение городов, новый зарождающийся класс буржуазии — были два фактора, которыми короли ловко воспользовались для достижения успеха в борьбе с непокорными рыцарями. Даруя коммунальные грамоты, они ослабляли экономическое положение своих рыцарей и тем самым превращали этих свободолюбивых воинов в покорных служителей трона.
Герцог Гэно дольше других сохранил свою самостоятельность. Его владения, граничившие с одной стороны с владениями короля французского, а с другой — с землями английского короля, являлись буфером между двумя враждующими королевствами. Оба монарха заигрывали с герцогом и тайно трепетали перед ним.
Согласие его на брак дочери с молодым дофином Франции Филиппом Августом, Людовик VII считал одной из своих крупнейших дипломатических побед. Молодая герцогиня была единственной наследницей отца, в приданое приносила она часть Фландрии и вместе с ней огромные преимущества над издавним врагом Франции Плантагенетом.
Но владетель замка Гэно, Бодуин V был так же капризен, как и дочь его. В ответ на льстивое предложение короля и на богатые дары он дал благоприятный ответ, но всячески затягивал церемонию бракосочетания, ссылаясь то на слишком юные годы дофина, то на дурные дороги, препятствующие поездке в Париж, то на свое мнимое нездоровье.
Герцогиня тоже не торопилась; ее веселили беспрерывные послы от французского двора, привозившие ей все новые и новые наряды, драгоценные камни и заморские игрушки. В последний раз ей были привезены: живая обезьяна, маленькая собачка и негритенок, показывающий необыкновенные фокусы. Герцогиня потребовала, чтобы следующим подарком были попугаи, умеющие говорить, и негритянская девочка, которая могла бы служить парой маленькому черному рабу с кольцом в носу, который умел так неподражаемо потешать ее. В ожидании попугаев и негритянской девочки она пребывала в том же капризном настроении, в котором охотно поддерживал ее отец.
Замок Гэно представлял из себя каменную громаду, выстроенную на холме, склоны которого были искусственно обращены в неприступные стены. Широкий, наполненный водой ров окружал его кольцом; когда мост бывал поднят, всякий подступ к замку делался невозможным. По ту сторону рва ютились вокруг замка сеньора убогие деревушки, подобные карликам, окружившим великана.
Крепостные Бодуина и не мечтали о каких бы то ни было вольностях. Герцог издевался над коммунальными хартиями, говоря, что самое слово «коммуна» вызывает в нем отвращение. Однако он до сих пор ни разу еще не вмешивался в происходящую борьбу, довольствуясь тем, что помогал исподтишка восстающим против коммун рыцарям деньгами и выказывал вместе с тем королю знаки уважения, лишенные, впрочем, всякого раболепства.
На высоких зубчатых стенах день и ночь прохаживалась стража герцога; двор его был полон коней и вооруженных слуг; ежедневная жизнь в замке ничем не уступала в роскоши королевскому дворцу. Праздники сменялись праздниками: жонглеры, фокусники, трубадуры и странствующие музыканты стекались со всех концов Франции в замок Гэно в надежде найти здесь наживу. Герцог был страстный любитель лошадей и турниров, и окрестные рыцари старались блеснуть при его дворе роскошью вооружения и боевом ловкостью.
Быть принятым во дворце герцога считалось лучшей гарантией от всяких происков соседних сеньоров и даже самого короля.
Герцог, однако, не оказывал своего покровительства даром; никто не осмелился бы явиться к нему с просьбой о поддержке, не принеся с собой богатейшего подарка. Сундуки его ломились от золота; конюшни его чуть ли не ежемесячно обогащались новыми конями, породой и резвостью которых он любил похвастаться. Избалованный всеобщим поклонением и трепетом, который возбуждало одно его появление, герцог считал себя неограниченным властелином.
Однажды вечером, в самом конце осени, всадник на бешено мчавшемся коне прискакал к воротам замка и затрубил в рог, висящий у него на поясе, давая знать о своем прибытии; на окрик стражи с высоты стены, он прокричал и ответ, что послан епископом Розуа с важными вестями, что явился один и готов оставить у ворот свое вооружение, лишь бы быть допущенным к герцогу. Мост тотчас спустился, и всадник въехал во двор.
Это был мужчина лет сорока в монашеском одеянии, с вышитым на лиловом плаще серебряным крестом и с рыцарскими латами, сверкавшими из-под складок благочестивой одежды. Всадник и конь имели вид крайне утомленный.
Узнав, что посланный явился от епископа, герцог тотчас приказал его ввести и принял его наедине в большой ярко освещенной зале, служившей ему спальней. На герцоге была длинная бархатная одежда, спускавшаяся до щиколоток и только меч, висевшей у него на поясе свидетельствовал о его рыцарском достоинстве. Длинные и прямые волосы падали ему до самых плеч; он сидел на высоком стуле, к которому вели три ступеньки, покрытые ковром, и над которым в стене был вделан герб герцогов Гэно, изображавшим два скрещенные меча.
Посланный при виде герцога сделал движение, как бы желая пасть перед ним на колени, но тотчас спохватился вспомнив о своем сане, запрещавшем ему коленопреклонение перед светским лицом. Однако, жест этот не ускользнул от острого взгляда герцога, и чуть заметная улыбка скользнула по его лицу. Посланный сдернул с головы покрывавший ее капюшон, и герцогу предстало бледное лицо с глазами, горевшими лихорадочным возбуждением и с мольбой глядевшими на него.
— Я узнаю вас, аббат Мелэн, — сказал важно герцог, кивнув головой, — но боюсь, что вас привело ко мне какое-то горестное событие. Вы имеете вид весьма утомленный.
— О, ваша светлость, меня прислал к вам ваш кузен, его преподобие епископ Рожэ де Розуа, находящийся вместе со всеми нами, его слугами, в величайшем несчастьи. От вас зависит облегчить наше горе, и я бы упал к ногам ваши, если бы сан мой…
Но при этих словах аббат Мелэн прервал самого себя и, внезапно переменив решение, рухнул к ногам герцога, простирая к нему руки.
— Нет, — воскликнул он, — ничто не удержит меня от выражения преданности вам, ибо в горе, нас постигшем, мы можем взирать на вас, как на божьего ангела, в руках которого наше спасение. Приходя на помощь церкви и се слугам, вы, герцог, становитесь выше человека!
