— Доброе утро, Дедуля Охранник, — говорит Небоглазка.
— Доброе утро, Небоглазик! Есть что доложить?
— Без происшествий, Дедуля! Одни привидения, носятся на своих машинах далеко-далеко, по ту сторону текучей воды.
Он кивнул.
Перевел глаза на Января и нас с Мышем, наморщил лоб. Небоглазка встала на цыпочки, оперлась на его плечо и что-то зашептала на ухо.
— Это те, что пришли к нам вчера при лунном свете. Помнишь, Дедуля?
Он снова кивнул и что-то записал в блокнот. Потом поднял палец и уставился нам в глаза.
— Все вы теперь у меня вот сюда записаны, — говорит. — Я запомню. Без глупостей мне тут!
— Честное слово, — отвечаю.
Он моргнул, приподнял каску, почесал голову и поглядел в яркое голубое небо. Медленно проводил глазами летящую чайку. Лицо его смягчилось, и он замурлыкал песенку. Потом снова моргнул и снова глядит на нас.
— Пора продолжить обход, — говорит.
Небоглазка снова потянулась к нему и поцеловала в щеку.
— Без глупостей! — повторил он, обращаясь ко мне.
— Честное слово.
Он еще раз подставил Небоглазке щеку и пошел дальше, заглядывая в подъезды, дергая за дверные ручки, записывая что-то в блокнот.
— Понимаешь, у него важная работа, — говорит Небоглазка. — Он охранник.
Мы побрели обратно к типографии. Январь все смотрит на меня, качает головой, ругается вполголоса.
— А что, больше здесь никого нет? — спросил он Небоглазку.
— О чем это ты, Янви Карр?
— О людях. Других людях.
— Привидения иногда бывают. Мы от них прячемся, а если они подходят слишком близко, Дедуля их убирает.
— Убирает?
— Да, Янви. Он их убирает.
Январь поглядел на меня.
— Что он с ними делает, Небоглазка?
Она пожала плечами:
— Об этом я не знаю. Убирает.
— А других охранников тут нет?
— Охранник тут Дедуля. Дедуля.
— А кто ему платит? Кому он относит свои отчеты? Что он делает по выходным?
Небоглазка поцокала языком:
— Янви Карр, от тебя у меня все в голове трещит и грохочет! Ты бы не мог немножко помолчать?
Январь пожал плечами. Достал из кармана конфету, засунул в рот.
Небоглазка взяла меня за руку:
— Дедуля занятее занятого. Днем, когда солнце, он патрулирует и охраняет, а ночью, когда луна, копает и ищет.
— Что копает?
— Много всего хорошего, Эрин!
— Ты нам покажешь?
— Если луна и звезды будут яркие, Эрин сможет разглядеть каждую мелочь.
У меня было еще много вопросов, но я только тряхнула головой, закрыла глаза и усмехнулась, потому что и у меня в голове тоже трещало и грохотало и стихать не собиралось.
Идем дальше. Вернулись в типографию, прошли мимо больших машин в комнату охраны.
— Глядите! — Небоглазка указывала на всякую всячину на полках, бутылки, ржавые инструменты, блестящую гальку и отполированные водой кости. Погладила чаячье крыло со слипшимися от нефти и ила перьями. — Глядите, какие чудесные чудесности!
Взяла меня под руку.
— Тут еще много чудесностей, Эрин! Он говорит, что в какую-нибудь лунную и звездную ночь обязательно выкопает мои сокровища. Они выступят на поверхность и полетят в его ведро.
Январь фыркнул. Одну за другой он брал находки с полок. Корчил брезгливые рожи. Все время поглядывал вверх, на завязанные коробки под самым потолком. Полистал Дедулину книгу, лежавшую на столе, чертыхнулся. Потом сел у стены на свое одеяло и принялся ножиком соскребать ил с кроссовок. Небоглазка наблюдала за ним:
— Бедный Янви Карр!
Мыш присел на корточки возле стола и играл с Писклей, пуская ее из ладони в ладонь. Небоглазка улыбнулась:
— Мыш и Пискля счастливые зато! Пойдем! Пойдем посидим!
Она повела меня на крыльцо. Сидим перед открытой дверью, плечом к плечу. Я потрогала перепонки у нее между пальцев, тонкие, нежные, пропускавшие свет. В типографию вливалось солнце. Пылинки плясали в его лучах. На стропилах сидели птицы. Сквозь разбитые потолочные окна виднелось ослепительно-голубое бездонное небо. В лицо нам дул легкий ветерок.
— Небоглазка, а мама у тебя была кто?
Ее глаза затуманились. Я улыбнулась и предприняла вторую попытку.
— Твоя мама. Мамуля. Мать.
Она как наморщит все лицо.
— Вы с Янви Карром — вы такое странное, смешное выговариваете…
— Ты не понимаешь?
— Пони? Ты что-то спрашиваешь про пони, Эрин Ло?
Я рассмеялась:
— Погоди, я сейчас.
Пошла к своему рюкзаку, достала оттуда коробку с сокровищами и развязала ленту.
— Моя мама была небольшого роста, с рыжими волосами, зеленоглазая. Носила сережки с попугайчиками. Мы с ней жили в домике у реки. И были счастливы, как в раю.
Небоглазка улыбнулась и вздохнула:
— А, ты рассказываешь сказку. Дедуля тоже рассказывает сказки про Черную Грязь. Я это люблю. Рассказывай сказку, Эрин. Рассказывай дальше.
Она подвинулась и крепче прижалась ко мне.
Я достала нашу с мамой фотографию в саду:
— Видишь, это мы. Это я, когда была маленькая, а это мама.
Она уставилась на фотографию:
— Вы похожи на привидения.
Я улыбнулась. Внутри я слышала мамин смех.
— Нет, — говорю. — Тут мама еще живая.
Небоглазка кусала губы и глядела в пустоту, словно пытаясь разгадать трудную загадку. Я показала ей сережку-попугайчика.
— Мама — это как, Эрин?
— Мамы — это те, от кого мы рождаемся. А еще есть папы.
Она как наморщит все лицо.
Я копалась в коробке с сокровищами.
— Это твои сокровища, Эрин?
— Да.
— Чудно-чудно. Мои сокровища дожидаются меня в Черной Грязи, говорит Дедуля. Он выкопает их оттуда, прежде чем станет недвижней недвижного.
— Недвижней недвижного?
— Недвижней недвижного. Не важно, Эрин! Показывай дальше.
Я достала фотографию из больницы, размытый УЗИ-снимок, где я расту у мамы в животе. Там можно различить мою голову, руки; видно, как я дрыгаю ногами.
— Это я, когда я была у мамы в животе, за несколько месяцев до рождения.
Она рассмеялась. Смотрит то на меня, то на фотографию.
— Это придумка такая?
— Нет, это правда я внутри у мамы.
Она снова задумалась:
— Там темнее темного. Трудно как следует разглядеть.
— Да, — прошептала я. — Темнее темного.
— Ты это помнишь?
— Нет, не помню.
— Я тоже нет.
— Ты тоже нет?
— Я была в Черной Грязи, где все чернее черного. Дедуля выкопал меня оттуда, и стало днем солнце, а ночью луна.
— У тебя тоже была мама. Иначе не бывает, — шепчу.
Она задумалась:
— Значит, моя мама была Черная Грязь.
В восторге от своего открытия, она засмеялась и крепко обняла меня:
— Мама Эрин Ло была темнее темного. Мама Небоглазки была чернее черного.
Некоторое время мы сидели молча. Наконец я спросила:
— Как ты попала в Черную Грязь?
Она вздохнула:
— Это загадка, Эрин Ло. Дедуля говорит, что я, наверное, была сначала чем-то вроде рыбки или лягушки и плавала в воде.
Она снова посмотрела на снимок, где я у мамы внутри.
И как вся засветится!
— Глазами глянь! Глазами глянь, какие ручки и ножки крохотулечные! Глянь, как маленькая Эрин барахтает ими, будто в воде.
— Да.
— Значит, ты, Эрин Ло, тоже была сначала чем-то вроде рыбки или лягушки.
Я рассмеялась.
— Да, — говорю.
— Эрин как Небоглазка, а Небоглазка как Эрин.
— Да, — говорю.
Глядим друг на друга, улыбаемся.
— Вроде рыбки, — говорю.
— Вроде лягушки, — откликается.
И тут мы как расхохочемся. Наверное, мы никогда ничего не сможем толком объяснить друг другу. Я обняла ее, крепко к себе прижала, а она только поерзывает, как настоящая маленькая сестричка.
— Ты! — говорю.
— Я?
— Да, ты, ты! Ты! Ну что мне с тобой делать?
— Ничего не делать, Эрин Ло. Просто оставайся тут и дружи со мной. Только будь осторожна!
— Осторожна?
— Да, сестра моя! Потому что тут дыры. Тут есть такие места, где можно провалиться прочь из этого мира и никогда не выбраться обратно.
Я снова рассмеялась, порылась в коробке с сокровищам. Достала духи. Капнула чуть-чуть себе на палец. Приложила палец к своей шее и к шее Небоглазки. И чувствую, что мама стоит рядом с нами. И обнимает нас обеих.
— Чудесно! — шепчет Небоглазка.
— Чудесно! — шепчу я.
— Чудесно! — шепчет мама.
Январь мне как врежет ногой по пятке:
— Пошли выйдем!
Я протерла глаза.
— Выйдем, Эрин!
Небоглазка спала, прижавшись ко мне, ухватившись за мой локоть перепончатой ладошкой.
Январь на меня как зыркнет:
— Пошли!
Я осторожно сняла с себя Небоглазкину руку, встала и направилась за ним в типографию. Он прошел между станками, остановился возле огромного бронзового орла.
