— Ну, на сегодня хватит, — закончил свою лекцию Лоазари.
— Товарищ инструктор, объясните!
— Товарищ инструктор, как это называется?
— Товарищ инструктор, я хочу спросить! — раздавалось со всех сторон.
Старый Рохкимайнен порозовел.
Подумать только: «товарищ инструктор!»
Это звучало в ушах старого лесоруба приятнейшей музыкой.
Дома, поздно за ужином, вся семья была празднично настроена.
Дедушка сидел как именинник, ничего не ел и «переживал».
— Ты подумай, — обращался он то к одному, то к другому, — они меня называют «товарищ инструктор»… и как слушают! Нет, ты должна была прийти послушать, — говорил он невестке, хлопотавшей вокруг стола.
Хильда улыбалась.
— Вы кушайте, кушайте! Остынет.
— Нет, ты слышишь, старина, — обращался он снова к Тодди, — они называют меня «товарищем инструктором!» Я учу людей делу… а тот негодяй — помнишь, Эйно? — голос старика подозрительно дрогнул, — обругал меня старой рухлядью и сказал, что держит из милости…
Рохкимайнены — финны. Они родились в Финляндии. Жили бедно. Своей земли не имели. Они арендовали небольшой участок у богатого односельчанина. Таких бедных арендаторов в Финляндии зовут торпарями.
За право пользования землей торпарь обязан отработать на поле хозяина определенное количество дней, а после, осенью, должен отдать хозяину еще часть зерна, круп и масла.
Упорно трудились Рохкимайнены над клочком каменистого поля. Но кроме труда почва требовала удобрения. Купить его было им не по средствам, а из домашнего скота у Рохкимайненов была только одна маленькая тощая коровенка.
В 1926 году весной неожиданно вернулись холода. Мороз убил на корню нежную зелень хлебов. Рохкимайнены не смогли уплатить хозяину за землю, и с их двора по суду увели коровенку.
Осенью Рохкимайнены заколотили окна и двери дома и всей семьей двинулись в лес. Но в лесу тоже оказалось не сладко.
Неурожай и голод заставили многих бросить дома. Рабочих рук появилось сколько угодно. Люди готовы были работать только за хлеб, чтоб не умереть с голоду и как-нибудь прокормить до весны лошадей.
А вот хлеба-то и не было. Если его привозили, то он стоил так дорого, что лесорубы и возчики не могли его покупать. Хозяева, пользуясь безвыходным положением людей, платили за работу меньше прежнего, а за хлеб брали дороже раза в три.
Жить стало невозможно. Рохкимайнены пошли в город. Но в городе слишком много было таких, как они.
Родная страна отказала нищим детям в хлебе.
Финны, шведы, норвежцы целыми партиями отправлялись за океан в поисках заработка. В то время необъятные леса Канады нуждались еще в рабочей силе.
Рохкимайнены продали свою избушку и весь свой жалкий скарб и на последние гроши потянулись в числе других искателей заработка в Канаду.
Мать Тодди устроилась судомойкой в один из ресторанов большого города, а дедушка Лоазари и отец Тодди подались в леса.
Лагерь лесорубов, в котором жили и работали старый Лоазари и Эйно, был расположен в лесу, у изгиба большой реки.
Хозяин лагеря Киртоки, не то грек, не то итальянец, грубый и алчный человек, жил с лесорубами под одной крышей. От их большой общей комнаты с двумя рядами нар по стенам и большим столом посредине Киртоки отделился тонкой дощатой перегородкой.
Из своей каморки хозяин мог подслушивать все разговоры лесорубов, наблюдать за ними и спокойно делать свои подсчеты.
С утра до позднего вечера валили деревья лесорубы.
Вечером, усталые, возвращались в лагерь, ели и, как срубленные деревья, падали на нары и спали.
В воскресные дни пили, играли в карты, пели песни.
Рохкимайнены, отказывая себе во всем, копили деньги и посылали матери Тодди.
Но денег не хватало. В конце зимы они получили письмо от матери Тодди. Она писала, что если она не заплатит долг хозяину квартиры, то ее с детьми выселят прямо на улицу. Необходимы пятьдесят долларов.
— Где взять?
Наступила весна. Горячее солнце растопило льды. Вскрылась река, и для лесорубов наступило самое горячее время — сплав.
Строевой, корабельный, пропсовый лес, заготовленный исподволь, клеймили на месте. После сплавщики стягами скатывали его в реку.
Бревна двигались по реке, обгоняя друг друга. Они заполнили ее от края до края. Казалось, что вместо реки есть только живой, непрестанно движущийся помост из бревен.
При выходе с пристани Киртоки, на изгибе реки, одно из бревен уткнулось в низкий берег и застряло, преградив путь другим. На него с треском наткнулись следующие и остановились.
Мог образоваться залом. Это — плохое дело… Сейчас вся масса бревен полезет друг на друга, заполнит реку до самого дна… Вода выйдет из берегов, снесет лагерь со всем имуществом, а бревна останутся гнить в воде…
Тогда — прощай барыши!..
Хозяин растерянно бегал по берегу, заглядывая в лица лесорубов, и умолял:
— Ребята, что же вы! Ведь пропадет все… убыток… Разорюсь…
Но людям не хотелось для него рисковать жизнью. Лесорубы не любили хозяина за грубость и жадность, за то, что он вечно обсчитывал их и плохо кормил.
— Двадцать пять долларов тому, кто сорвет залом! — крикнул хозяин.
Люди молчали. Треск и грохот От натыкавшихся друг на друга бревен усилился, заглушая все голоса. Вода начала подниматься.
— Пятьдесят долларов!
— Сто!
— Двести! — надрывался хозяин.
— Двести? — спросил Эйно. Хозяин кивнул головой.
— Я сорву залом… — тихо сказал Эйно. Схватив топор, он бросился в реку.
— Сумасшедший! — крикнул кто-то с берега.
Прыгая с одного бревна на другое, скользя и балансируя, как заправский акробат, Эйно начал рубить конец уткнувшегося в берег бревна.
Старик Лоазари схватил багор и по пояс в воде принялся помогать сыну.
— Отец, отойди, я сам… — говорил, задыхаясь, Эйно.
В тот момент, когда последний взмах топора отделит бревно от берега, надо успеть толкнуть бревно, дав нужное направление, а самому успеть прыгнуть обратно на берег. Иначе вся масса бревен с необычайной силой устремится в освободившийся проход, и смельчаку гибель.
Люди на берегу, затаив дыхание, следили за опасной и ловкой работой лесорубов.
— Видно, им до зарезу нужны деньги, — сказал высокий, сухощавый машинист Ивенс.
Еще удар — и масса бревен с оглушительным треском хлынула в проход.
Эйно успел прыгнуть на бревно, ближайшее к берегу, но поскользнулся и упал в воду. Следующим бревном его ударило в голову.
Старый Лоазари охнул и медленно осел на землю.
Ивенс первый кинулся в воду на помощь товарищу. За ним последовали другие лесорубы. Рискуя жизнью, они вытащили Эйно из воды. Он был в тяжелом состоянии. Старик повез сына в ближайшую больницу.
Хозяин на первое время дал только пятьдесят долларов.
— Остальные получишь после, — сказал он Лоазари. Эйно пролежал в больнице два месяца. Отец истратил все деньги на его лечение.
По выходе из больницы, еще совсем слабым, Эйно вернулся в лагерь.
Хозяин встретил Эйно холодно. Ему не нравилось то, что Эйно не встал сразу на работу. Об остальных деньгах не говорил ни слова.
— Здесь не курорт, а лагерь лесорубов, черт вас возьми! — ворчал он.
Рохкимайнены решили получить свои деньги и уйти.
В воскресный день, после завтрака, отец и сын попросили расчет. Хозяин не возражал. Но когда Эйно напомнил о недоданных ему ста пятидесяти долларах, хозяин рассердился:
— Хватит и пятидесяти. Это большая сумма!
— Но ведь вы обещали двести?… — настаивал Эйно.
— Х-хо!.. Работа! Две минуты помахал топором и пятьдесят долларов положил в карман, и это мало?!
— Но ведь я рисковал жизнью, — волнуясь и бледнея, говорил Эйно.
— Жизнью! Да чего стоит твоя жизнь?! Мало вас таких подыхает с голоду!
— Вы недобрый человек, мистер Киртоки, — тихо сказал старый Лоазари.
— А ты молчи, старая рухлядь, узел с тряпьем! — грубо оборвал его хозяин. — Я такому старью кусок хлеба из милости давал, а ты разговаривать?! Ты должен был внушить своему сыну уважение и благодарность к хозяину. Неправда ли, ребята?
Лесорубы промолчали.
Хозяин, красный от злости, вылез из-за стола и шагнул к своей каморке.
Но машинист Ивенс, отец рыженькой Мери, встал в дверях. Громко и раздельно произнося каждое слово, сказал:
— Так как же будет, хозяин, насчет уплаты денег этому парню?
Хозяин сжал кулаки. Но лесорубы следили за каждым его движением. Он в бешенстве рванулся к выходной двери. И у этой двери, словно нехотя, встал еще один лесоруб.
— Придется платить, хозяин, — сказал он задумчиво и пыхнул трубкой.
— У американцев принято держать слово! — запальчиво крикнул молодой голос.