Наконец все кое-как дотащились до Феликса.
Лида, красная, упревшая, уселась на скудную травку. Рядом с ней опустился Аркаша, обессилевший, с частой россыпью крупных капель на лбу. И еще четче проступила на его худом лице бледность. Он ничего не говорил и, кажется, ничего не видел вокруг, и занимался он только одним — дышал. Трудно, учащенно.
Феликс достал из рюкзака бутылку лимонада, содрал о сук на сосне блестящую крышечку и протянул Лиде.
Та длинно глотнула из горлышка.
— Ох, холодная! Еще можно немножко?
Бутылка пошла по рукам. Потом, уже из другой бутылки, пили Аня, Захарка, Семка и Ваня.
У Семки бутылку пришлось вырвать из рук — это ловко проделал Захарка, — потому что тот одним махом хотел выпить всю бутылку.
— Ты будешь? — спросил Феликс у Артема, который, сунув руки в карманы, с безразличным видом стоял рядом.
— Не употребляю лимонадики.
— Не та этикетка, — заметил Аркаша, наконец отдышавшись, и отодрал от бутылки плохо приклеенную овальную бумажку с золотистыми яблоками.
— Угадал, — сказал Артем.
Глава 11
ВОЛОСЫ, СНЯТЫЕ НА СПОР
Дима слушал это, сидя в сторонке, и чувствовал, как язык прилипает к сухой глотке; и чем отчетливей слышал он, как булькает в закидываемой вверх бутылке лимонад, тем чаще глотал слюну.
— Дима, пей, — сказал Феликс.
— Не буду, — Дима едва отодрал от раскаленной глотки язык и тут же поправился: — Не хочу!
— Нам еще далеко лезть.
— Не хочу! — Дима положил подбородок на колени.
— Дай мне его долю, — попросил Семка, и лицо его так и запрыгало, заерзало в каверзной улыбке. — А то я не доползу, тащить придется… Найдутся охотники?
— Лида, пей, — Феликс протянул ей бутылку, та с удовольствием взяла и, прежде чем хлебнуть, спросила у Ани:
— Тебе оставить?
— Полглотка.
Ваня стал перематывать пленку в аппарате, потом уселся на камень, вытащил из футляра аппарат и принялся раскрывать его — разламывать на две части.
— А мне папа обещал купить «Зенит», — Семка присел рядом с ним на корточки. — Зеркалка… Не то что эта фиговина! Упадет — и на кусочки, и объектив слабенький…
Ваня раскрыл аппарат, вынул из него кассету с отснятой пленкой, вложил новую и вставил в зажим выпущенный кончик ленты.
— А ты что не сменишь его? — не отставал Семка. — Ведь твой отец хирург…
— Ну и что? — Ваня в упор посмотрел на Семку.
— Да я так… — замялся тот, не слишком, впрочем, смутившись. — Мало ли что… Хирург — он ведь операции делает… Жизнь человека от него зависит…
— Совершенно верно. — Ваня стал складывать обе черные пластмассовые створки «Смены», которые никак не хотели смыкаться и защелкнуться. — Работка у него… Я бы никогда не мог стать хирургом… Знали б вы, что это такое!
— А что это? — спросил Семка.
— Об этом не расскажешь… Не знаю, как он выдерживает… Зато сколько приходит писем от его бывших пациентов! Да и сами иногда являются… Благодарят… Были почти на том свете…
— И он тебе не может купить нормального фотоаппарата? — зудел над его ухом Семка.
— Отстань от меня! — Ваня снял картузик и вытер им лицо и голову. — Какое это имеет отношение к его работе?
— Ты чего остригся наголо? — спросил Сёмка. — Точно кочан на плечах, а не голова!
— А я на спор снял волосы, — сказал Ваня, и в его руках, совпав, звучно щелкнули две створки «Смены».
— На спор срезал? — не поверил Семка. — Да ты ведь уродиной стал!
Ваня улыбнулся, и это была такая странная, такая виноватая улыбка, что все его лицо преобразилось — стало мягким, беззащитно-добрым.
— А спорили-то на что?
— Да так… Ленька Хромов утверждал, что кое-кто со мной дружит только из-за моих волос и что у меня уродская, как и ты говоришь, башка — вся в буграх и кочках… — Тут Семка не выдержал и хихикнул, — И стоит мне остричься — никто со мной дружить не будет… Я очень разозлился и тут же пошел в парикмахерскую…
— У тебя были красивые волосы? — спросила Аня.
— Обыкновенные. Но у нас в классе ни одного стриженого нет.
— И с тобой, остриженным, дружили? — хитро блеснул глазами Аркаша.
Ваня сунул в карман брюк отснятую кассету.
— По-моему, да.
— А кто дружил? — спросила Аня.
Ваня перестал улыбаться, лицо его сделалось подчеркнуто строгим.
— Да вы ведь никого из наших ребят не знаете…
Аня с Феликсом быстро переглянулись.
— Есть стоящие? — спросил Аркаша.
Ваня кивнул.
— Так не хотелось уезжать сюда. Хотя и тут ничего. Мы еще в пятом классе дали слово никогда не разлучаться и, даже когда нам будет по тридцать лет, переписываться.
— С девчонками тоже? — спросил Захарка.
— Тоже.
— У вас большой шинный завод, — сказал Артем, — резину выпускает, и еще ЯЗы.
— Да что там резина! Видели б вы, какая у нас Волга! А кремль! А картинная галерея! А клиника! Отец работал в очень хорошей клинике. — Лицо Вани прямо сияло от этого его Ярославля, и можно было подумать, что и места лучшего нет на земле.
— Шагаем, — Феликс поднялся. — Потрепались — и хватит.
Адъютант приподнял рюкзак, Феликс продел закинутые назад руки в лямки, встряхнул и полез в гору. За ним потащились другие. Один Захарка не двигался. Когда до него добралась Аня, он протянул ей руку.
— Уйди! — сказала Аня.
— Хватайся… Не фасонь.
— Лучше Лиде помоги.
— Надо очень, — фыркнул Захарка. — Толстуха — не утащишь…
— И я не хочу! — Аня гневно мотнула хвостиком волос.
Адъютант помчался догонять Феликса, и Дима увидел, как Ваня стал потихоньку спускаться к Лиде, подал ей руку, и она не отказалась. Диме стало неловко, и он старался не оглядываться в их сторону.
Лезли то полого, то почти в лоб, минуя жесткие кустики, обрывистые склоны, островки можжевельника. Зубцы Горы Ветров приближались медленно; их то заволакивало туманом, то они открывались, громадные, желто-серые, с рыжими потеками и темными пятнами; и уже не над ребятами, а ниже их, на фоне каменной стены, лениво и хищно реяли черные грифы. Аркаша отстал метров на полтораста, останавливался, отдыхая, и напряженно смотрел вверх, на удаляющихся ребят; потом опять карабкался — иногда, на особенно крутых местах, даже на четвереньках.
— Привал! — крикнул Дима. — Привал!
— Так мы и к полдню не доберемся! — Феликс лез все выше.
— Привал! — Дима остановился и решительно сел на бугорок.
Скоро Ваня подтащил к Диме обессилевшую Лиду, а сверху спустилась Аня. Снизу к ним карабкался Аркаша. Волосы его прилипли ко лбу, руки судорожно хватались за кустики и выпирающие из горы камни.
— Я спущусь и возьму его на буксир, — тихо сказал Ваня.
— Не надо… Будет еще хуже, — шепнул Дима. — Пусть сам…
— Долго вы будете сидеть? — спросил сверху Захарка. — Слабаки! Цыплячьи души!
— Сколько надо! — ответил Дима, покосился на Аню и закричал Адъютанту: — Догоняй своего хозяина — оторвался!
Аня тотчас показала Диме спину.
Ага, не понравилось! Ну и хорошо.
Через минуту до них добрался Аркаша — на него жалко было смотреть: точно из моря вылез, и ребята старались не смотреть на него. Его грудь ходила ходуном, колени подгибались, и он тут же свалился на землю у их ног.
— Какой ваш Феликс! — сказал Ваня. — Выносливый. Все ему нипочем.
И Дима тут же вскочил на своего конька и с радостью пришпорил его:
— Этого у него не отберешь! — и поглядел в Анину склоненную спину со слабо выпирающими лопатками и тонкой загорелой шеей.
— И с головой… — добавил Ваня. — И отчаянный.
— Страх! — Дима неожиданно почувствовал на языке привкус соли, как будто слезы каким-то образом проникли внутрь его из глаз.
И здесь Аня не вытерпела и повернулась к нему.
— Ты злюка! Ты завидуешь ему! — И вдруг на ее глазах вспыхнули слезы — не ушли внутрь, как у него, не стали точить и разъедать, а вспыхнули на глазах. — И с тобой никто никогда не будет дружить…
Она вскочила и полезла вверх.
— Ну что вы, ребята, что вы!.. — на миг смутился Ваня, как будто был виной всему, и стал растерянно озираться: ведь он ничего не понимал. — Ну зачем ссориться по пустякам? Терпеть не могу такого! Как будто нет других дел!
«Были б у тебя такие пустяки!» — подумал Дима и громко закричал вдогонку ей:
— А мне и не нужна такая дружба! Не нужна! Не нужна!
Лида с Аркашей сидели молча, а Ваня все оглядывался по сторонам, и лицо у него было еще более растерянное и смущенное. Он снова вытер картузиком мокрое лицо и сказал:
— Может, полезем? Отдохнули?
— Нет, — упрямо проговорил Дима, — не отдохнули.
Через полчаса они взобрались вверх, и Ваня первый подбежал к краю Горы Ветров и запричитал, такой перед ним открылся вид. Но Диме было не до видов — он следил за Феликсом. В руках у того был огромный букет красных полураспустившихся маков — когда только успел нарвать? Маки были подобраны один к одному — свежие, крепкие, яркие. Они снопом лежали в его полусогнутой руке, и Феликс стал делить их между Лидой и Аней, сказал, что они могут дать кое-что и мальчишкам, если, конечно, захотят.
