Ознакомительная версия.
— Еще бы! Кругом афиши, люстры, фотографии и аквариумы… Билетерши в синих костюмах. Это же все действует! — Зина уставилась на Костю: — А неужели ты сам-то со сцены не чувствуешь? — Она махнула рукой. — Хотя зрители «Красной Шапочки» и «Золотого ключика» всегда в полном восторге!
— Вообще-то я обратил внимание, — с трудом раскачивался Костя, — что артисты у нас… перестали петь. Раньше приходили на репетиции задолго до срока и по дороге обязательно пели. Особенно молодые… А теперь идут тихо. Некоторые даже опаздывают. Только Анна Гавриловна приходит заранее…
— Ветераны не в счет! — сказала Зина.
— Надо было бы походить на спектакли, проверить…
— Проверить?! — Зина заметалась по кабинету. Столкнулась с Иваном Максимовичем. Он извинился… Она не села, а упала на стул, словно в полном изнеможении. — Если говорить начистоту, знаете, что мы делаем?
Иван Максимович и Костя замерли. Когда Зина собиралась говорить «начистоту», следовало ожидать самого страшного.
— Мы предаем Петрушу… Простите, Петра Васильевича! Он не может уже теперь защитить свои творения. Он доверил их нам. А мы бросили их на произвол судьбы!
— Ну, уж ты слишком… — проговорил Костя.
— Она права, — сказал Иван Максимович. — Мы можем терпеливо ждать, пока Николай Николаевич приступит к осуществлению своей заветной мечты. Но старые спектакли обязаны содержать в порядке. А?… Вы согласны?
Все актеры знали, что каждый вечер в седьмом ряду сидит молодой режиссер, который будет ставить Шекспира.
Когда люстра в зале начинала тускнеть, а занавес раскрывался (Петр Васильевич любил, чтобы в театре был занавес), Андрей, как в детстве, впивался глазами в сцену. Он внимательнее всех смотрел, громче всех хохотал и дольше всех хлопал. Он уже относился к ТЮЗу так, как относятся к близкому человеку, недостатки которого подмечают и переживают больше, чем недостатки других людей, но от этого не перестают любить и восторгаться.
Когда Андрей наконец посмотрел все спектакли, у актеров испортилось настроение: из седьмого ряда исчез самый благодарный и отзывчивый зритель.
— Какой милый молодой человек! — сказала Анна Гавриловна. — Я знала, что он не упускает ни одного моего жеста. Очень способный зритель!
Анна Гавриловна всю жизнь считала, что зрители, как и актеры, могут быть способными и неспособными.
— Я когда-нибудь обязательно встречусь с вашим Петрушей, — сказал Андрей Зине. — Я теперь знаю этого человека. Он мне нужен. Я люблю его! И, кажется, угадываю главное его качество: он — ребенок. Как ты, как Гайдар… Чист и добр. И при этом — мужчина: умный и твердый. Я не ошибся?
— Ты не ошибся. И поэтому именно ты должен быть реставратором!
— Кем?!
Зина ничего не ответила: она помчалась к директору.
В тот же день вечером Зина решила зайти к Патовым, чтобы поговорить с Ксенией Павловной. «Она же обещала быть добрым посредником между мной и Николаем Николаевичем, — рассуждала Зина. — Пришло время воспользоваться ее помощью!…»
Дверь открыла Лера. У нее была привычка прямо с ходу, не поздоровавшись, сообщать о том, что ее в данный момент волновало.
— Зубрю, — сказала она. — И потрясаюсь: сколько в нашем организме деталей! И каждая может испортиться, отказать… Как мы все живы-здоровы? Просто непостижимо.
— Наверно, велик запас прочности? — предположила Зина. И, следуя своей манере все переносить на дела театра, подумала: «И у нашего ТЮЗа тоже запас прочности колоссален, если он до сих пор не развалился. Спасибо Петруше!…»
— Учиться в медицинском для мнительных людей — одно наказание. Они находят в себе признаки всех болезней!
— Но ты ведь не мнительная.
— Что ты?! Это единственная черта, которая досталась мне в наследство от папы. Не считая, конечно, лица!
Зина знала, что Патов то и дело профилактически глотал пилюли и бесконечное количество раз мыл руки, вытирая их бумажными салфетками, которые всегда носил в кармане.
— Но мнительность для врача, я считаю, полезна, — сказала Лера. — Если он распространяет ее и на своих пациентов. А то приходит, знаешь, такой старичок-бодрячок и говорит больному: «Ничего! Мы с вами в воскресенье пойдем на рыбалку. Болит живот? У кого же он не болит?! Попейте салол с белладонной…» А ночью у пациента — прободение язвы желудка.
— Нагонять на человечество страх тоже, наверное, ни к чему, — возразила ей Зина. — Все люди на земле — пациенты.
— Нет! — решительно заявила Лера. — Лучше жить, прислушиваясь к себе, чем умереть, будучи уверенным, что ты абсолютно здоров. Я буду перестраховываться!
Из комнаты вышла Ксения Павловна. Она всегда была красиво причесана и красиво одета, будто собиралась идти в гости. Хотя большую часть своей жизни провела дома.
— Знаете, какие профессии самые опасные? — спросила Лера у матери и у Зины. — Которым нельзя ошибаться. Летчик-испытатель, например. Или врач! Актер не так исполнил роль Градобоева в комедии Александра Николаевича Островского «Горячее сердце» — испортил зрителям настроение… Ну и что? Другой актер исполнит иначе. И исправит зрителям настроение.
«Великих она тоже называет по имени-отчеству, — подметила Зина. — Но с иронией, словно бы пародирует Николая Николаевича».
— Теперь сравните! — продолжала рассуждать Лера. — Хирург не так сделал больному операцию. Даже обычную… Удаление желчного пузыря. Боюсь, что этот больной может вообще уже никогда не увидеть комедий Александра Николаевича Островского.
— Ты права… Делать не так врач не имеет права, — согласилась с ней Зина.
— Поэтому удаляюсь зубрить! — Она исчезла в комнате. Потом вновь появилась: — Ты ведь, как всегда, к маме?
— Честно говоря, да.
— Хоть бы раз ты сказала нечестно! — Лера снова исчезла.
«Сочетание Ксении Павловны с Лерой в одной семье — это завидная режиссерская находка», — подумала Зина. Она любила созвучие нежных и резких красок.
Зина опять удивилась новым обоям, тщательно отциклеванному паркету, и у нее чуть было не соскочила с языка фраза, которую она всегда мысленно произносила у Патовых в коридоре: «Пойдем-ка на кухню: поговорим об искусстве!»
— Пойдем в наш с вами укромный уголок, — предложила Ксения Павловна.
Петруша обычно заваливал кухню пьесами, которые в изобилии доставляла ему Тонечка Гориловская. На кухонном столе, на табуретках всегда лежали эскизы, стояли макеты: комнаты были заняты многочисленными членами режиссерской семьи. Теперь кухня была в полках и полочках. Все сверкало подвенечным, безукоризненно белым цветом. И каждый раз Зина думала: «Если бы я была мужчиной, я женилась бы только на Ксении Павловне!»
— Ну, что у вас в театре? — спросила Ксения Павловна.
Все обращались к Зине с таким вопросом, поскольку знали, что никакой другой жизни у нее нет. И не только потому, что она фанатически предана своей профессии, а потому, что так уж сложилось…
— Об этом я и хотела поговорить!
— Да, да… Я вас слушаю.
Ксения Павловна вспыхнула, заволновалась. «Как же она тревожится за него! — подумала Зина. — Отчего? Чувствует, что он непрочно стоит на ногах? Или просто оберегает его, как ребенка? Конечно, представить себе Николая Николаевича ребенком мне лично очень трудно… Но ведь у любви искаженное зрение. Это надо учитывать!»
Подумав так, Зина на миг спохватилась: «А не слишком ли часто я последнее время что-то учитываю, от чего-то себя удерживаю?…»
Когда такое случилось впервые, она сказала об этом Петруше. «Ты становишься взрослой, — ответил он ей. — Только не становись до конца!… А то перестанешь быть гениальной актрисой».
Он часто называл ее гениальной. И без всякой улыбки. «Надо выражать то, что в данный момент чувствуешь, — нередко повторял он. — Выверять слова очень опасно: это убивает вкус, цвет и запах. Истинные чувства — любовь это или ненависть — всегда гиперболичны».
— Вот мы только что говорили о медицине, — издалека начала Зина, хотя решительно предпочитала прямую линию ломаной. С Ксенией Павловной она прямолинейной быть не умела. — Если применять к театру медицинские термины, можно сказать, что пульс и сердцебиение его определяются репертуаром. — «Как же я красиво говорю!» — злилась на себя Зина. И все-таки продолжала: — Наш ТЮЗ был абсолютно здоров. И счастлив…
— Я понимаю, — сказала Ксения Павловна.
— В человеческом организме пока еще редко заменяют стареющую деталь новой, а в организме театра это должно происходить обязательно: репертуар всегда обновляют. Николай Николаевич пока еще только готовится к этому… Тогда надо подлечить то сердце, которое нам так прекрасно служило! Надо старый репертуар сделать как бы опять молодым.
— Я постараюсь убедить в этом Николая…
— Он сам режиссером-доктором быть не захочет. У них с Петром Васильевичем разные творческие манеры. Вы понимаете? — Зина вытерла лоб: роль дипломата не соответствовала ее амплуа. — А сейчас к нам приехал молодой режиссер.
Ознакомительная версия.
