Ознакомительная версия.
Ветер дул денно и нощно. Казалось, в бешеной злобе хочет он вырвать с корнем лес и унести его прочь или, растрепав в воздухе, уничтожить. Деревья скрипели в могучем противоборстве, они стойко сопротивлялись яростному натиску. Слышался их стонущий треск, слышались громкие выстрелы лопавшихся сучьев, слышался яростный грохот сломленного ствола большого дерева и горестный всхлип, вырвавшийся из всех ран его разбитого, умирающего тела. Затем не стало слышно ничего, кроме ветра: его угрюмый вой заглушил все остальные звуки.
Тут-то и пришла нужда. Ветер и дождь чисто сделали свое дело. Ни одного листочка не сохранилось на кустах и деревьях. Лесные исполины стояли нагие, обобранные и жалобно простирали к небу свои голые коричневые ветви-руки. Трава на лужайке пожухла и стала такой низенькой, будто вросла назад в землю. Голой и бесприютной выглядела хижина. С тех пор как исчезли ее зеленые стены, там уже нельзя было чувствовать себя так надежно, как прежде, к тому же со всех сторон пронзительно дуло…
Однажды утром молоденькая сорока летела над лужайкой. Что-то белое, прохладное упало ей на глаза светлой и легкой вуалькой, еще и еще, и вот мириады белых мягких сверкающих хлопьев зареяли вокруг нее. Сорока захлопала крыльями и взмыла вверх. Тщетно. Мягкие, прохладные хлопья слепили ей глаза и здесь. Она еще набрала высоту.
— Не трудись понапрасну, дорогая! — крикнула ей ворона летевшая в том же направлении. — Вам не уйти от этих хлопьев. Это снег.
— Снег? — удивленно повторила сорока, борясь с метелью.
— Ну да, — сказала ворона. — Сейчас зима, и это снег.
— Простите, — сказала сорока, — я только в мае вышла из гнезда. Я не знаю, что такое зима.
— Бывает, — заметила ворона. — Но ничего, вы еще узнаете!..
"Раз это снег, — подумала сорока, — мне лучше присесть". И она опустилась на ветку ольхи. Ворона полетела дальше. Бемби вначале обрадовался снегу. Когда падали белые звездочки, воздух становился тих и мягок, а простор казался обновленным и радостным. Стоило проглянуть солнышку, как белое покрывало земли загоралось яркими блестками; оно так сияло и сверкало, что болели глаза.
Но вскоре Бемби перестал радоваться снегу. Приходилось долго разгребать его, чтобы отыскать хоть несколько травинок. Сухой снег больно кололся, и надо было внимательно следить за тем, чтобы не поранить ноги. С Гобо так и случилось. Но Гобо вообще был такой беспомощный, за ним нужен был глаз да глаз…
Теперь они почти все время проводили вместе. Тетя Энна что ни день приходила в гости со своими ребятами. В их кругу появилась и Марена, юная девушка, почти ребенок. Но кто действительно умел оживлять беседу, так это старая тетя Неттла. Она была личностью крайне своеобразной и обо всем имела особое мнение.
— Нет, — говорила она, — детьми я сыта по горло. С меня довольно этих шуток.
— Но почему? — спрашивала Фалина. — Разве это шутки?
И тетя Неттла, притворяясь рассерженной, отвечала резко:
— Да, и притом злые…
Все были крайне предупредительны друг к другу. Сидя в кругу, взрослые вели нескончаемые разговоры. Это очень расширяло ребячий кругозор.
Иногда к ним присоединялся то один, то другой из принцев. Вначале это вызывало некоторую натянутость, потому что дети робели, но затем они привыкли, и беседы обрели прежнюю непринужденность. Бемби восхищался принцем Ронно, очень видным господином, а молодого, прекрасного собой Каруса он любил самозабвенно. Они сбросили свои короны, и Бемби с любопытством рассматривал обозначившиеся на головах принцев округлые блестящие бугорки, усеянные черными точками. Это выглядело так изысканно!
Было необычайно интересно, когда принцы рассказывали о себе. У Ронно на левой ноге бугрился толстый, заросший мехом нарост. Ронно немного прихрамывал на левую нору и находил нужным время от времени указывать на этот свой недостаток.
— Вы, конечно, заметили, что я прихрамываю?
Все спешили уверить его, что это совсем не заметно. Ронно только того и хотелось. Но хромота его и в самом деле была еле приметна.
— Да, — начинал Ронно, — я спасся лишь чудом…
И Ронно рассказывал, как Он застал его однажды врасплох и метнул в него огонь. Но Он попал только в ногу. Треснула кость, боль была нестерпимая. Превозмогая боль, Ронно кинулся бежать на трех ногах. Он бежал все дальше и дальше, без передышки, потому что чувствовал, что его преследуют. Он бежал до наступления темноты и только тогда дал себе отдых. А наутро он снова пустился в бегство. Почувствовав себя наконец в безопасности, он схоронился в укромном тайнике и здесь терпеливо ждал, пока не затянулась рана. Лишь тогда покинул он свое убежище, и весь лес признал его героем. Он, правда, прихрамывает, но ведь это почти незаметно. Так ему, во всяком случае, кажется…
О чем бы ни говорили во время этих вечерних сборищ, кончалось все разговором о Нем. О том, как ужасен Его облик — никто не смеет взглянуть Ему в лицо, — о возбуждающем, едком запахе, который Он несет с собой. Бемби тоже мог бы кое-что порассказать об этом, но он был слишком хорошо воспитан, чтобы вмешиваться в беседу взрослых. Этот загадочный запах имеет тысячи оттенков, и все же его узнаешь мгновенно по тому ужасу, который он несет в себе.
Говорили о том, что для ходьбы Он пользуется только двумя ногами, и поражались удивительной силе и ловкости Его рук. Но тетя Неттла придерживалась особого мнения:
— По-моему, в этом нет ничего особенного. Белочка делает передними лапками все, что ей нужно, и любая маленькая мышка проделывает такие же фокусы. — Она победоносно откинула голову.
— Ого! — дружно вскричали остальные и дали понять тете Неттле, что это совсем не одно и то же. Но тетя Неттла не сдавалась.
— А сокол? — воскликнула она. — А сарыч? А сова? У них всего-то по две ноги, и, когда им надо чего-нибудь взять — так, кажется, это у них называется, — они преспокойно стоят на одной-единственной ноге, а действуют другой. Это куда труднее, и Ему нипочем так не сделать!
Тетя Неттла отнюдь не была склонна чему-либо удивляться в Нем: она ненавидела его от всего сердца.
— Он отвратителен! — говорила она и твердо стояла на том.
Ей и не думали возражать — едва ли кто из присутствующих находил Его симпатичным.
Дело запуталось, когда речь зашла о том, что у Него есть еще и третья рука.
— Старая басня! — отрезала тетя Неттла. — Никогда я этому не поверю!
— Да? — вмешался Ронно. — А скажите на милость, чем же Он раздробил мне ногу?
— Это твое дело, дорогой мой, — беззаботно ответила тетя Неттла, — мне-то Он ничего не раздробил.
Тетя Энна сказала:
— Я многое повидала на своем веку и думаю, что разговоры о третьей руке не лишены основания.
Юный Карус заметил вежливо:
— Я присоединяюсь к вам. Дело в том, что я знаком с одной вороной… Карус замялся и обвел взглядом присутствующих: не смеются ли над ним; но, увидев внимание на лицах слушателей, успокоился и продолжал: — Ворона чрезвычайно сведуща… Я позволю себе это заметить, удивительно сведуща. И она говорит, что Он в самом деле пользуется третьей рукой, хотя и не всегда. Третья рука, говорит ворона, очень злая. Она не растет у Него из тела, как две другие, Он носит ее за плечом. Ворона утверждает, что всегда может заранее сказать, опасен Он или нет. Если Он приходит без третьей руки, Его нечего опасаться…
Тетя Неттла засмеялась:
— Твоя ворона чрезвычайно глупа, дорогой Карус, можешь мне поверить. Будь у нее хоть какой-то умишко, она бы знала, что Он всегда опасен.
Но с ней не согласились.
Мать Бемби сказала:
— Все же среди Них попадаются и такие, что не опасны. Это как-то сразу чувствуется.
— Ах, вот что! — усмехнулась тетя Неттла. — И, конечно, ты спокойно ждешь, когда Он приблизится, чтоб сказать ему: добрый вечер!
— Нет, — мягко ответила мать, — я все-таки убегаю…
Нежданно Фалина воскликнула:
— Нужно всегда удирать!
Все засмеялись. Но постепенно веселье, вызванное выходкой Фалины, стихло. Оленям казалось, будто что-то мрачное, давяще-душное нависло над ними. Ведь как ни называй это — третьей ли рукой или как-то иначе, — гибель не заговоришь словом. Немногие сталкивались с Ним вплотную, большинство знало о Его повадках лишь понаслышке. Вот Он стоит вдалеке, недвижно, и вдруг что-то такое происходит, раздается громкий треск, подобный удару грома, вылетает огонь. Это чья-то смерть.
Олени тесно прижались друг к другу, всей слабостью сердца ощущая ту темную власть, которая безраздельно господствовала над ними. Жадно внимали они рассказам, полным ужаса и крови. События недавних дней перемежались с преданиями далекой старины, ибо Он был всегда и всегда нес с собой смерть, и каждый невольно думал, чем бы умилостивить Его, как избежать Его роковой власти.
Ознакомительная версия.
