— Сначала казалось, мы всё так ловко провернули.
— А сейчас не кажется?
— Нет. Сам себе противен.
— Пар помог тебе очиститься и увидеть вещи в их истинном свете. — Голос старца звучал вяло, безжизненно.
— Прадедушка, тебе плохо? — Том встрепенулся — вдруг прадедушке потребуется помощь?
— Нет. — Это был даже не шепот, а шелест. Между тем жарило, как в топке. Час назад Том мог бы
поклясться, что терпеть такую жару — выше человеческих сил. А сейчас ему верилось: понадобится — и он будет терпеть хоть вечность.
— Как же мне быть? — виновато спросил он старого вождя.
Ответа не последовало, старец по ту сторону ямы с горячими камнями бормотал какие-то молитвы. Том снова уткнул голову в колени. Наверное, так чувствуешь себя, когда тебя сжигают на костре. Или когда попадаешь в кратер вулкана. Или в ад.
Вдруг он понял, что знает ответ на свой вопрос.
— Я должен положить укладку на место, так?
— Сам знаешь, как поступить.
— Завтра. Сразу после школы. Пит мне еще раз поможет. Я положу укладку туда, где взял, обещаю.
Прадедушка не ответил.
— Разве этого мало? — в отчаянии прошептал Том. Его прошиб пот. — Что же еще? — снова спросил он. — Прадедушка, я сделаю все, что ты велишь.
Старец наконец заговорил слабым, надтреснутым голосом:
— Мне открылось: когда понесешь назад укладку с талисманами, ты будешь при этом искать свой дух. Значит, это пойдет тебе только на пользу.
— По ведь ты говорил, что я должен искать мой дух один и где-то на высоком месте.
— Высота не только в том, на сколько футов ты поднялся над уровнем моря. Всего важнее, что в твоей душе. Бывает, человек оказывается один в толпе людей, а опасность — она может подстеречь любого из нас не только в лесу или на горе, по и в центре города. Укладку ты положишь на место сам, и твой друг ничего не должен об этом знать. Ты это сделаешь один, ночью.
— Но, прадедушка, — в отчаянии перебил его Том, — как же я попаду в музей ночью?
Старый вождь продолжал говорить, будто не услышал:
— Ты сделаешь это ночью, потому что только ночью можно найти свой дух. Мы танец призраков для того и танцевали, чтобы защитить тебя от ночных странников. Слушай внимательно. Ничего не ешь после захода солнца. Молись. У тебя есть четыре ночи, чтобы взобраться туда, откуда ты похитил укладку. Если и на четвертую ночь положить ее на место не удастся, знай: дух тебе отказал. Тут я ничего не смогу поделать.
— Понял, прадедушка, — прошептал Том, уткнув голову в колени.
— Вот и молодец! Испытание паром окончено. Ты очистился и готов идти на поиски. — Голос прадедушки вдруг окреп, в нем зазвенели веселые нотки: — Открывайте!
Кто-то снова — в последний раз — откинул одеяла, и, блестящие от пота, они выползли в обжигающую холодом ночь. Костер погас, от него шло лить слабое мерцание. Звезды на небе казались льдинками, а на севере, от горизонта и почти до зенита, зеленой газовой паутинкой на космических ветрах покачивалось северное сияние.
Тома завернули в шершавое полотенце и как следует им растерли. Потом дали его вещи, и он, как в полусне, оделся. Трусы, рубашка, носки — как странно ощущать кожей их прикосновение! Он ясно чувствовал каждый нерв, каждую клеточку своего тела, словно только в эту минуту в нем проснулась жизнь.
Они с прадедушкой неторопливо зашагали по траве, спустились с холма к дому. Возле него, чуть в стороне от дороги, стояла машина. Надворная постройка, огородик, и через спальню они вошли в кухню.
За столом вместе с Питом сидел отец, а миссис Грейфезер разливала по кружкам чай. Отец явно чувствовал себя не в своей тарелке и, завидев Тома и вождя, вскочил на ноги:
— Уж очень ты задержал парня, дедушка.
— Понимаешь, внук, бывает, что спешить никак нельзя. Перед дорогой ему обязательно надо попить горячего чайку — ведь сколько воды забрал у него пар!
В голосе прадедушки слышалась легкая укоризна, и это остудило отцовский пыл. Он нахмурился.
— Ты ведь знаешь, я этот пар и прочие подобные дела не одобряю. Все это предрассудки, — пробормотал он.
— Он внук моего сына, — таков был ответ старого вождя.
Том залпом осушил огромную кружку сладкого крепкого чая. И в ту же минуту отец снова заторопился. У дверей прадедушка передал Тому укладку, завернутую в кусок старой простыни.
— Завтра вечером, — напомнил он, и Том согласно кивнул:
— Обещаю.
В машине он почти всю дорогу продремал, а дома только успел убрать укладку в ящик стола и рухнул на кровать, как подкошенный. Но сквозь волны сна до него вдруг дошло: а ведь отнести укладку в музей ночью — это не шутки, вынести ее было куда проще. И если он хочет сдержать данное прадедушке обещание, придется действовать в обход закона. Иначе в музей ему не попасть!
Едва Том проснулся в понедельник утром, его оглушила бесстрастная реальность — он полностью осознал суть данного прадедушке обещания. Требование вождя было ясным и четким, но оставляло никаких сомнений. Ночью он должен взобраться к музею. То есть он не может просто пройти восемь кварталов и со стороны Второй авеню, через кусты вокруг музея проникнуть на его территорию — пет, надо спуститься к низкому берегу реки, а уже оттуда взобраться наверх по круче Правительственного холма, а ведь там прожектора…
Давясь овсяной кашей, Том представлял себе, как он, ускользая от прожекторов, карабкается к музею, а тот небось охраняется почище монетного двора, особенно теперь, когда после их с Питом визита сработала тревога. Власти наверняка решили, что кто-то нацелился на их драгоценные золотые статуэтки. И они будут бдительны как никогда. Ладно, допустим, сквозь свет прожекторов он прокрадется незамеченным, а дальше? Ведь надо как-то попасть в музей: через дверь, через окно… Обязательно сработает какая-нибудь сигнализация, и что тогда?
Вдруг зазвонил телефон, и Том вскочил с места, его прошиб холодный пот, будто и вправду сработала но дававшая ему покоя сигнализация.
— О господи, Том! Да что с тобой сегодня? Так и дергаешься. Раньше чуть молоко но опрокинул…
— Извини, мама.
Звонил Пит.
— Том приди в школу пораньше, ладно? Надо поговорить.
— Насчет чего?
— Шутишь, что ли? — Последовала пауза. — Так придешь?
— Постараюсь.
— В восемь.
— Ладно.
Пит ждал его па углу возле школы, зыркая по сторонам горящими от нетерпения глазами. Он затараторил, не успел Том подойти к нему:
— Первым делом большое спасибо, что взял меня на танец и па празднество. Давно так здорово не было. Ни на что этот вечер не променял бы. Жаль, что тебе жареного мяса не досталось. Куда, кстати, ты исчез? И что там было? Миссис Грейфезер мне что-то пыталась объяснить, да я толком но понял.
— Прадедушка и я прошли испытание паром. Это часть ритуала, — неохотно пояснил Том.
Пит, конечно, хороший друг. Можно сказать — лучший. Если совсем по-честному, единственный человек, которому можно доверить самое сокровенное и не бояться, что тебя высмеют. Но иногда от его любопытства просто невмоготу. Индеец никогда не стал бы задавать такие вопросы — уж слишком они личные. Иногда надо и помолчать.
— Расскажи подробнее, — заинтересованно настаивал Пит. Недовольства Тома он, кажется, не заметил. — Почему из-за этого тебе пришлось пропустить пиршество?
— Ну, там жарко, — не стал вдаваться в детали Том. — А надо это для очищения.
— Как сауна, да?
— Ни капельки не похоже, — огрызнулся Том и тут же вспомнил: ему самому поначалу пришло в голову сравнение с сауной. Он заставил себя улыбнуться: — Извини, Пит. Понимаешь, даже не знаю, как это описать. Если начну, сразу дураком себя почувствую.
— А-а, понятно, — произнес Пит голосом человека, которому как раз ничего не попятно. Все же, сделав над собой усилие, он сменил тему и бойко продолжал: — Знаешь, когда вождь Лайтфут передал тебе укладку при твоем отце, я решил: ну все, пропали! Вдруг, думаю, он спросит, что это такое?
— Отец? Никогда. — Том ухмыльнулся. — Ему удобнее не знать. Он, наверное, подумал, что это связано со вчерашней церемонией. А говорить об индейских ритуалах — не в его правилах. Боится, вдруг прадедушка его во что-то такое втянет. Он ведь от этой стороны своей жизни начисто открестился.
— Ну и зря. Это же так интересно. А все-таки, Том, зачем вождь вернул тебе укладку? Я видел, как он держал ее во время церемонии — вроде был в восторге, что заполучил ее назад.
— Так оно и было. А когда я ему первый раз сказал об укладке, думал, он от радости заплачет. Но… Прадедушка не из тех, кого можно долго водить за нос. Он догадался, где мы ее взяли.
— Что?! Не может быть!
— Представь себе. Он прочитал в газетах, что кто-то пытался залезть в музей.
— Но о пропаже священной укладки там не было ни слова. Точно. Я эту заметку наизусть помню. Да в музее и не подозревают, что из витрины исчезла укладка, уверен! Там считают, что кто-то позарился на золотые фигурки. В газете только про них и было, описания, фотографии и все такое.
