Дмитро Ткач - Шторм и штиль

— Есть, на берег! Есть, показать билет! Да я вам их аж два принесу, товарищ мичман! — вытянулся Соляник.

— А почему два? — насторожился боцман. — С Лялей собираешься?

— Так точно, с Лялей.

— Ну, вот так-то, может, и лучше будет, надежнее… Все на корабле, в том числе и боцман Небаба, знали, что Андрей Соляник давно уже встречается с библиотекаршей клуба морзавода.

Это была хрупкая, миниатюрная, веселая девушка, влюбленная в солнце, море и книги. Ребята иногда подшучивали над ее маленьким ростом, а у Соляника каждое напоминание о Ляле вызывало счастливую улыбку.

Теперь уж он старался не напоказ, чтобы отличиться перед боцманом. Работал от души, радужные мысли о береге подгоняли его.

Но что ему этот берег? Подумаешь, берега не видал! Лялечка — вот кто тянул его туда невидимой цепью.

«Она ведь меня не ждет, — расцветал душой Соляник. — Вот обрадуется! Надо будет и в самом деле в кино с ней сходить, чтобы боцман не подумал, что я его обманываю. И два билета ему принесу. Пусть собирает коллекцию, если ему больше делать нечего… А боцман молодчина, поверил, хоть имел все основания не верить…» — И Андрей так начищает медный кнехт, что в него уже можно смотреться, как в зеркало.

Перед обедом рассыльный дал дудку: «Команде купаться!», а боцман Небаба спустился в каюту к командиру, доложить, что аврал закончен.

— Хорошо, — добродушно сказал Юрий Баглай.

У него с самого утра было прекрасное настроение, может быть, оттого, что так хорошо проходила служба на корабле, может, причиной была Поля, с которой он сегодня обязательно встретится, а может, и просто молодость. Видя, что Небаба мнется, он поинтересовался:

— У вас еще что-то есть?

— Есть, товарищ лейтенант… Я позволил Солянику сойти на берег.

— Как он теперь?

— Старается, товарищ лейтенант. Работящий, дисциплинированный стал.

— Ну что ж, пусть идет. Только предупредите, что нарушений или опозданий я не потерплю.

— Есть, предупредить.

Обедали весело, с шутками. И не в кубрике, а под открытым небом на чисто вымытой и уже высушенной солнцем палубе, где все по-праздничному блестело и радовало глаз.

Корабельный кок не поленился и сварил такой вкусный борщ, что язык проглотишь. На второе приготовил янтарный плов по-флотски, от одного запаха которого слюнки текли. А к сладкому компоту ради выходного дня он напек пирожков с повидлом. Кока все дружно хвалили, а он, в колпаке, в белом переднике, с улыбкой смотрел на матросов, приглаживая пальцами маленькие рыжеватые усики, которые, как он говорил, косили девушек наповал.

Погода стояла на диво хорошая. В высоком синем небе белыми парусами плыли редкие тучки, они нет-нет, да и закрывали солнце, и тогда на зеленоватую воду бухты, на палубу корабля ложилась теплая, мягкая тень. Свежий морской ветерок охлаждал лица, играл лентами матросских бескозырок и синими воротниками. Над кораблем весело носились белогрудые чайки, дружески кричали что-то матросам, выжидая, когда им бросят что-нибудь съестное. Они садились на воду, качались на ней белыми комочками или хватали кусочек на лету, черкнув крыльями по волне.

Как только отобедали и бачковые принялись мыть посуду, прозвучала долгожданная дудка: «Тем, кто увольняется на берег, приготовиться по форме номер два!»

Форма номер два у всех уже приготовлена. Ботинки надраены. Черные суконные брюки отглажены. Блестят под солнцем белые форменки с синими воротниками и «гюйсами». Под форменкой должна быть тельняшка, в которой «зимой не холодно, а летом не жарко», но в очень уж большую жару вместо тельняшки может быть подшит снизу полосатый клинышек, к которому боцман иногда придирается, а иногда делает вид, что не замечает его.

Ну, и, конечно же, воспетая в песнях бескозырка с золотой надписью на муаровой ленте: «Черноморский флот» и с золотыми якорьками. Когда поднимается ветер, матросы зажимают ленты в зубах, чтобы не сорвало с головы бескозырку и не унесло в море, а на берегу можно пофорсить перед девчатами: то перебросить ленты на плечи, то, вроде бы небрежным движением, на грудь, как перебрасывает девушка заплетенную косу, да еще той стороной, где золотятся эти самые якорьки.

Но есть еще один предмет матросской гордости — широкий пояс с тяжелой медной пряжкой. Пояс может быть и старым и потрескаться, но пряжка с якорем должна блестеть, как солнце. Ее надраивают зубным порошком, цинковыми белилами, трут одежной щеткой, потом тонким суконцем, на нее дуют, как на оптическое стекло, ею любуются, и не дай бог, стать в строй с неначищенной пряжкой, тебя ждет беспредельное презрение не только командира корабля или боцмана, но и всей команды.

Андрей Соляник сиял в строю, как новая копейка. Подтянутый, наглаженный, начищенный, он, чтобы не очень выделяться среди других и не привлекать к себе излишнее внимание корабельного начальства, старался даже притушить обычный озорной блеск своих глаз.

— Все, кто увольняется на берег, стройся! — прозвучала команда.

Но это так, для порядка. Какое там «стройся»? Они уже давно стоят в строю и только ждут, чтобы их поскорее осмотрели и разрешили сойти с корабля.

Церемониал увольнения был неизменен. Матросы выстраивались на шкафуте, боцман Небаба обходил строй со всех сторон, придирчиво оглядывая каждого, и ждал командира корабля.

Когда Юрий Баглай вышел из каюты, матросы невольно залюбовались им. Свежее, юное лицо, погоны, пуговицы и нашивки на рукавах — все блестит, на кителе и брюках ни единой морщинки… Смотреть приятно!

Боцман подбежал с рапортом:

— Товарищ лейтенант! Увольняющиеся на берег построились!

Командир корабля не должен осматривать каждого матроса. Юрий увидел сосредоточенные, напряженные лица, золото букв на бескозырках, белые поблескивающие форменки, надраенные пряжки и ботинки и, обращаясь к боцману, сказал:

— Увольняйте.

А сам подумал: «Вот как просто. Служба налажена. Все идет по уставу. А мне остается только сказать свое последнее слово…»

И опять где-то глубоко в груди зашевелился, зазвучал сладкой струной и защекотал уже знакомый голос: «Командир корабля! Вот взглянули бы со стороны бывшие однокурсники! Не один позавидовал бы! Да и есть чему!»

Курганов, как и в первый день, был с ним неизменно приветлив. При случае расспрашивал, как чувствует себя Баглай в должности командира катера, какое впечатление произвел на него боцман Небаба, что он скажет о матросах и старшинах…

Беспокоил Юрия замполит Вербенко. Этот побывал на катере несколько раз. Проверял, как оборудована после ремонта Ленинская комната, сделал замечание библиотекарю за то, что не обновил книжный фонд. Потом он долго разговаривал с секретарем комсомольской организации Николаем Лубенцом, помог ему составить план работы. Беседовал Вербенко и с Юрием Баглаем, посоветовав активней вмешиваться в жизнь комсомольской организации судна, да и всей части. Все это он делал не торопясь, больше молчал и слушал, задавая лишь наводящие вопросы. Когда с ним говоришь, все время кажется, что ты в чем-то виноват, чего-то недоделал, о чем-то не подумал… На Юрия он смотрел через свои очки испытующе, и, казалось, чуть-чуть недовольно.

За высокие решетчатые портовые ворота вышли веселой шумной толпой и сразу же рассыпались — кто куда. Одни торопились взять на вечер билеты в кино или в театр. Другие направились на городской пляж. А те, кто служат недавно, решили побывать в Панораме или на Сапун-горе.

Соляник направился в библиотеку, где работала Ляля.

— А Ляли сегодня нет, — сказала пожилая женщина, заведующая библиотекой, и улыбнулась доброй приветливой улыбкой. — У нее сегодня день рождения, вот и попросила, чтобы ее подменили.

Андрей схватился за голову. Как же он мог позабыть? Да нет, не забыл, просто Ляля не сказала, когда именно у нее день рождения, поэтому и выскочило из головы.

— Спасибо, — поблагодарил он и пулей вылетел из библиотеки.

На улице Андрей жадно выпил стакан холодной газированной воды и направился к цветочному киоску.

Он долго выбирал букет и, не взяв сдачи, почти побежал по улице. Возле гостиницы его неожиданно остановил комендантский обход — три матроса и лейтенант с повязками на рукавах. Страшно не хотелось Солянику в эти радостные минуты стоять по стойке «смирно», показывать бумажку об увольнении на берег и чувствовать на себе взгляды блюстителей порядка. Но у него — все в ажуре, придраться не к чему.

Однако лейтенант спросил:

— А почему не приветствовали своевременно?

— Не сразу заметил, товарищ лейтенант.

— Надо быть внимательным, — лейтенант вертел в руках отпускную Соляника.

— А что это за цветы у вас? На свадьбу идете?

— На именины, товарищ лейтенант, — улыбнулся Соляник.