Недалеко от Анчара на землю спланировали две вороны и закаркали около каких-то кочек. Анчар вылез из-под навеса ветвей, отпугнул птиц и вдруг обнаружил среди кочек родник. Свежая родниковая вода взбодрила Анчара, но и разожгла его аппетит. Напрягая зрение и слух, пригнувшись и поджав уши, Анчар стал рыскать по опушке леса в поисках какой-либо живности. Внезапно в нём пробудились инстинкты предков. Он придавил лапой лягушку, но, принюхавшись, всё же есть её не стал. Потом обнаружил мышиные норы и, раскопав несколько подземных убежищ, поймал двух мышат. Отряхнув зверьков от земли, Анчар с удовольствием съел их. А через полчаса охоты ему повезло по-настоящему: он заметил на поляне стаю диких голубей и, обежав её с подветренной стороны, стал подкрадываться. Ничего не подозревающие птицы мирно клевали в траве какие-то семена. Они были неуклюжие, отъевшиеся и, когда Анчар бросился на них из засады, даже не успели взлететь, только вспорхнули. Анчар сбил одного голубя, а второго схватил за крыло. Сбитая птица всё-таки сумела очухаться и зигзагами улетела в глубину леса, но второго голубя Анчар не упустил. После такого плотного обеда он ещё раз попил воды в роднике и выбежал на шоссе.
Дальше Анчар бежал без остановок почти сутки. Бежал в правильном направлении, ведомый таинственным, непонятным чутьём, словно имел какие-то незримые ориентиры, какой-то внутренний компас.
На следующий день он прибыл в маленький, полупустынный городок Клин. Наученный горьким опытом, Анчар решил не искать в городе приключений на свою голову и как можно быстрее выбежать из него. Он припустился по улицам, обсаженным деревьями, вдоль изгородей и домов, пахнувших свежей побелкой, мимо редких прохожих. Придерживаясь самой широкой улицы, Анчар обежал несколько перекрёстков, миновал дымящую фабрику, вокруг которой стояла едкая копоть, и прачечную, окутанную сладким паром, перешёл вброд сточную канаву, обогнул мусорную свалку и через полчаса, пробежав весь городок насквозь, очутился на противоположной окраине. Здесь к нему присоединился какой-то бездомный пёс, перепачканный машинным маслом. Видимо, обиженный на всех жителей городка, пёс задумал попытать счастья в другом месте и некоторое время бежал за Анчаром, всем своим видом показывая, что он может быть преданным другом и готов на всё. Изредка поскуливая, он даже забегал вперёд и пригибался — выражал некую собачью лесть, как бы восхищался стремительным бегом Анчара, его решительностью и чётко определённой целью. Но Анчару было не до него, а темп бега, который он уже набрал, оказался не под силу чужаку. Вскоре пёс отстал.
День был пасмурный, и бежалось Анчару легче, чем в предыдущие дни, когда асфальт обжигал лапы и над шоссе стояло дрожащее марево. Впервые воздух был свежий, а дорога прохладной и ясной. В хорошем ритме, не сбиваясь на скачки, Анчар покрыл расстояние до следующего городка Солнечногорска, и здесь неожиданно пошёл дождь. Вначале на асфальт лились редкие тонкие струи и такой душ для Анчара был даже приятным, но потом сверху хлынули настоящие водяные жгуты. Перед глазами Анчара всё слилось в тёмную пелену. Замедлив бег, он свернул на тротуар и побрёл среди луж и мутных потоков. От расплывшихся изображений и плещущего шума Анчар на мгновение потерял бдительность и чуть было не попал под автобус, но вовремя успел отскочить. Потом он заметил, что перестал ориентироваться, и чтобы окончательно не заблудиться, решил переждать дождь. К тому же он так промок, что его колотил озноб.
На одной из улиц Анчар уткнулся в подвал, хотел спрятаться в него, но не смог приоткрыть дверь. На соседней улице он уловил запах помойки и, немного поплутав, обнаружил под навесом железные ящики, набитые разными отходами. Среди ящиков валялась большая картонная коробка. В неё Анчар и втиснулся и сразу задремал. Во сне он стонал и дёргался — ему снился фургон и собаколовы, и он, Анчар, никак не может от них убежать.
Он проснулся поздно вечером. Дождь кончился, по навесу только стучали дождевые капли, падающие с деревьев. Анчар вылез из ящика, но почувствовал головокружение и слабость в лапах. Около ящиков он нашёл полуобглоданную кость, но даже не смог её грызть — в горле появился какой-то твёрдый комок. Анчар решил отлежаться и снова забрался в коробку.
К утру у него поднялась температура; нос пересох и стал горячим, а всё тело трясло от холода, но он уже научился терпеть и, пересилив себя, отправился на поиски дороги. Его шатало и тошнило, но он упорно искал шоссе и в конце концов нашёл его — широкую дорогу, по которой, не сбавляя скорости, неслись грузовики и легковые машины.
Через несколько дней Анчар пришёл в Химки. Это уже был въезд в его город. Шоссе уже превратилось в шумную автостраду, по которой бежали нескончаемые потоки машин. Анчар почувствовал что-то родное, когда рано утром вошёл в Химки и услышал гул пробуждающегося большого города.
Теперь дорога стала опасной. В одном месте Анчар это особенно почувствовал, когда увидел сбитую машиной собачонку. Маленькая, лохматая, она лежала в кювете и отчаянно выла. Анчар подошёл, полизал её перебитый бок и сочувственно заскулил, как бы извиняясь, что ничем не может помочь. Он сидел рядом с собачонкой до тех пор, пока она не затихла. А дальше пошёл ещё медленней и постоянно был начеку.
В Химках Анчар, преодолевая страх, вконец обессиленный от долгой дороги, болезни и голода, подошёл к булочной. Он обнаружил её по запаху горячего хлеба, а потом по другим запахам подошёл к гастроному. У булочной один старик угостил его пряником, а у гастронома красивая, пахнущая духами женщина покормила его сырым мясом. После этого он отправился на поиски своей автобазы.
Ещё две недели он бродил в лабиринте московских улиц, вместе с людьми на светофор проходил проезжую часть и подземные переходы. За две недели нашёл несколько автобаз, автобусных и троллейбусных парков, но своей автобазы найти никак не мог. В скверах уже облетели последние листья, уже наступили предзимние холода, а он всё шастал по городу с рассвета до полной темноты, а ночи коротал на промёрзшей траве газонов, на решётках метро и у бойлерных. Ночами давала себя знать накопленная усталость, в Анчара вселялись отчаяние и апатия, он уже готов был бросить поиски и остаться на зиму в каком-нибудь дворе, около тёплой бойлерной и помойки, но утром неизменно шёл искать свою автобазу.
Однажды поздним вечером он уловил невероятно знакомый, единственный во всем мире запах будки своих сторожей. Целый час он лаял и царапался в ворота, но его не слышали. В тот холодный, ветреный вечер сторожа крепко спали, а полуовчарки слабый и сиплый голос Анчара приняли за голос приблудной собаки, и им было лень отгонять бродягу. Его увидели только утром, когда на работу пришли шофёры. Он лежал около ворот базы, свернувшись клубком, запорошённый первым снегом. Его еле разбудили, ведь он впервые спал спокойно. Он был весь в шрамах и колючках, с запавшими боками и сбитыми в кровь лапами. Он сильно изменился: янтарный блеск в глазах потух, вместо улыбки на морде — гримаса боли. Его не сразу и узнали, но подбежали полуовчарки, обнюхали и вдруг приветливо завиляли хвостами. Потом появились сторожа и сказали, что «пёс — Анчар, точно».
С того дня о нём только и говорили. На него специально приезжали смотреть, о нём написали в газете.
Я снова в Батуми, городе шумной листвы, где улицы пахнут фруктами и морем, где поезда идут среди волн, где солнце плавится в голубизне и раскалённые камни не остывают ночью; где порт грохочет и лязгает, где швартуются огромные корабли и с них вразвалку сходят матросы; где на пляже ловят крабов мальчишки и девчонки удят рыбу, как заправские рыбаки, и влюблённые пересыпают песок из руки в руку.
По утрам море в бухте спокойное, гладкое; на воде неподвижно сидят чайки. Иногда из воды веером выскальзывают мальки — спасаются от маленькой акулы — катрана. Если надеть маску и нырнуть в море и посмотреть на поверхность из глубины, то увидишь множество медуз. Они как белые абажуры. По утрам вода в бухте прозрачная — видно, как на дне колышутся водоросли и греются на камнях бычки. Иногда между камней проползёт огромный краб; вытащишь его из воды, а он окажется маленьким.
В полдень все ходят по набережной в полудрёме, обалделые от жары и терпких запахов, улыбаются бессмысленно и говорят невпопад — солнце прямо расплавляет мозги. На парапете сидят продавцы подводных драгоценностей, перед ними разложены раковины, сердолики, пемза, в стеклянных пузырьках с глицерином плавают металлические рыбки. Рядом на лавках, под высоченными деревьями без коры, которые местные называют «бесстыдницами», дремлют старики. А пляж пестрит от ярких одежд отдыхающих. По пляжу ходит фотограф. Он в полосатых шортах и соломенной шляпе, в руках — фотоаппарат на треноге и складной ящик с образцами фотокарточек. Фотограф называет себя «мастером художественной фотографии». Захочет кто-нибудь из отдыхающих сняться и вытянется перед объективом — фотограф поморщится, закачает головой:
