Бегом промчались по коридору — дверь была еще открыта. Шишок отодвинул проводника:
— Па-азвольте, гражданин хороший!
Оторопевший проводник хотел что-то возразить, но тут горбунья скинула плащ-палатку — и наружу выбились громадные крылья, ужаснувшие проводника до дрожи в коленках. Он прижался к стене, а оба паренька — большой и маленький — оседлали бывшую инвалидку, и их вынесло в дверь… Проводник осмелился выглянуть наружу: горбунья летела, махая крыльями, как ворона, парни, свесив ноги, кое-как уместились на ее спине, а вещи у бывших пассажиров висели из пяти рук. «Правда, был ведь еще ребятенок!» — опомнился проводник, но, не найдя в покинутом купе никаких детей, решил, что ребенок тоже улетел. Ну, хоть это ладно — нет лишних проблем!
— Станция Березай — кому надо вылезай! — пробормотал недовольно Шишок, сидевший за Ваниной спиной.
— Только эта станция — Армавир! — сказал мальчик. Он командовал полетом, чтобы посестрима невзначай не зацепила провода. Пташки, летевшие налегке, обогнали хозяйку и унеслись вперед.
Внизу мелькали домишки, огороженные заборами, из подворотен выбегали шавки и облаивали воздухоплавателей. Полупьяные к вечеру мужички размахивали руками: дескать, спускайтесь к нам, поговорим!.. Пацаны кидались каменьями — правда, ни разу не попали. Златыгорка, от греха подальше, поднялась повыше. Наконец Ваня приглядел подходящий пустырь, и самовила с грузом на борту приземлилась.
Когда подошли к нужной платформе, соловей с жаворлёночком уже ждали их на березе. Желтый пес сидел на своем посту. Увидав троицу, пес пролаял три раза, будто ему дали команду «голос». Ваня закусил губу: как же освободить лешака из березового плена? Был один способ… надо свалить деревья макушками внутрь, встать в получившийся круг и звать полесового. Но что скажет милиция, если они начнут рубить хилые привокзальные кипарисы… Небось, не «спасибо»!
Вдруг Златыгорка подошла к березе и постучала по стволу:
— Побратимушко, выходи, чего тебе там сидеть! Видишь, мы с Ваней за тобой пришли…
И Шишок одновременно с ней треснул по стволу ладонью:
— Хватит в прятки играть! Выходи, малый, дядька Шишок тебя нашел! — Видать, вспомнил домовик про игры с лешачонком в Теряевском лесу.
А желтый пес жалобно заскулил и, как в запертую дверь, заскребся в белый — в черных прочерках — ствол.
И внезапно береза затряслась, ровно в лихорадке, ствол треснул вдоль от комля до макушки, и откуда-то изнутри выдрался худющий парень, ростом со Златыгорку… А ствол, как ни в чем ни бывало, вновь сошелся по разрезу.
У жердяя были зеленоватые волосы, круглые глаза, лишенные ресниц, и бровей на иссохшем лице тоже не наблюдалось… Неужто это…
— Березай!!! — заорали хором человек, домовой и вила и кинулись обнимать лешачонка, но не рассчитали своих сил и свалили дистрофика, да и сами повалились на него — настоящая куча мала. Пташек во время березовой лихорадки стрясло на землю, и теперь они, нахохлившись, сидели на мусорной урне. Желтый, как пустыня, пес, взлаивая, пытался вытащить за ногу лежащего в самом низу Березая.
Народ на перроне пропустил торжественный момент выхода лешака из дерева. Но бурную встречу приметил и теперь вовсю обсуждал событие: дескать, знакомого, что ли, встретили, давно не виделись…
— Парень с зоны воротился, видать, вон как отощал! — предположил кто-то.
— И обносился — спортивный костюм на нем лохмотьями висит!
— Ага, ага… А эти — с собакой — встречают. Свояки!
— Небось, зек туберкулезник, — вякнула вдруг женщина с девочкой на руках.
— И педикулезник, — подбавила другая.
И толпа, собравшаяся вокруг четверых двуногих и одного четвероногого, быстрехонько рассосалась.
Лешак, оглядев компанию, вдруг произнес мерзким голосом вокзального диспетчера:
— Уважаемые пассажиры! Запрещается открывать двери вагонов на ходу поезда!
Ваня Житный заорал:
— Какие двери! Березай, это же я — Ваня! А вот Златыгорка, посестрима твоя и моя! Ты что, забыл, как мы путешествовали? Стеша еще была. Ну, вспомни Степаниду Дымову!
Лешак, снова оглядев окружающих, видать, вспомнил-таки Стешу — и девочки как раз не досчитался: круглые шары его наполнились слезами. Ваня, испугавшись, что лешачонок сейчас заревет, выпалил, что, ну да, Стеши нет сейчас с ними, дома, де, осталась. Но слезы успели пролиться, Шишок мигом подставил палец, облизал — и выпучил глаза: чистый березовый сок! Как бы еще полесового порасстраивать… Ваня сердито ткнул домовика в бок.
А лешачонок обнял пса, который так на него кидался, что чуть опять не сронил, облизал лешему всю харю — тоже, небось, оценил березовый сок! — и от избытка чувств принялся скакать вокруг четверки, как дикий конь, мечтающий сбросить невидимого наездника. Соловей с жаворонком дружно осудили действия вокзального пса и во избежание эксцессов взлетели на крышу ближайшего вагона, который тотчас куда-то покатил.
Поскольку о том, чтобы оставить желтого пса на вокзале, и речи быть не могло, решили взять его с собой. Домовик чесал в затылке: дескать, как узнать имя собаки, есть же у нее кличка?! Покосился на лешака — тот силился что-то сказать, и не сумел. Тут носильщик, который шел мимо, просветил постеня: дескать, Ерхан это, бездомный пес, облюбовал березку на третьей платформе и не уходит от дерева, сколько гнали его — ни в какую! Потом плюнули: он безвредный, Ерхан этот — не лает, не кусает, а гадить кудай-то убегает.
На армавирской барахолке нашелся и для Березая подходящий пятнистый костюмчик — березка. Правда, армейский камуфляж висел на исхудавшем лешаке, как на лесном пугале… Недетский рост шестилетнего лешачонка Ваня Житный объяснял тем, что отец его, Соснач, был примерно со стоеросовую версту, ну а худобу — тем, что кроме грунтовых вод да дождя, ничего полесовому последние четыре года не доставалось… Приодев, накормили лешака. Хорошо, что Ваня приметил на пустыре, куда они давеча приземлились, гору сучьев — видать, на юге обрезка деревьев шла полным ходом. Освободив пустырь от хвороста, Березай перестал быть похожим на дистрофика из Бухенвальда.
Надо было ехать дальше, а как? Ведь у лешака аллергия на железо… Но оказалось, что лешачонок, четыре года простоявший по соседству с мотавшимися туда-сюда составами, пропитался чадным духом и перестал реагировать на железные раздражители. Березай доказал это, пробежавшись по рельсам босиком, безо всякого урона для своих подошв.
В вагоне электрички уселись на скамейках друг против друга. За окнами было темно, и друзья, попарно привалившись друг к дружке, стали кемарить. И пес под лавкой задрых, и птахи под Златыгоркиной плащ-палаткой уснули. Но тут лешак на весь вагон трубным голосом возвестил:
— Уважаемые пассажиры, будьте внимательны и осторожны: скорый поезд номер сто четыре «Москва — Адлер» отправляется с третьего пути, платформа номер четыре! Повтор-ряю…
— Не надо! — заорали подскочившие Шишок с Ваней.
Но Березай был неумолим:
— Повторяю: скорый поезд номер сто четыре… — и ведь повторил! Во всем этом было только одно хорошее — Березай не картавил, как прежде.
Привычный к вокзальному шуму Ерхан даже глаз не открыл. Аразбуженные пассажиры подивились: дескать, станции никакой нет, электричка несется через темные поля — а тут такие объявления! Потом решили, что это машинисты развлекаются.
Наконец прибыли в город Краснодар и в зале ожидания кое-как скоротали остаток ночи. Даже Ваня выспался, справедливо полагая, что на вокзале объявления о прибытии или отбытии поездов никого не смутят.
Наутро Шишок проснулся первым, — правда, его милиционер растолкал, — а домовик уж поднял Ваню со Златыгоркой, и все дружно уставились на Березая: из лешачьей морды пробивалась молодая березовая поросль… Лешачонок флегматично обрывал со щек свежие листья и отправлял себе в пасть. Домовик даже рот раскрыл от изумления, а после захлопнул и протянул:
— Да-а, обзавидуешься ведь: всего шесть лет от роду — и уж борода растет! А у тебя, хозяин, морда босая, как у девки, значит, и у меня никакой щетины в ближайшее время не предвидится… Как мой старый хозяин Серафим Петрович помер, так я без бороды и хожу. Позорище! — Еще понаблюдав за тем, как Березай завтракает, Шишок одобрительно кивнул: — Безотходное производство! Если бы мужики брились да волосья себе в рот отправляли, вот бы лафа была! И о пропитании заботиться не надо, что вырастил — то и съел! Да, хозяин?
Посмеялись и отправились дальше: покупать самолетные билеты до города Афин. Но тут их ждало непредвиденное осложнение. Хотя уж Ваня должен был его просчитать, а вот — прошляпил! Оказалось, нужны паспорта — да не простые, а заграничные… А где их взять, если ни у кого из четверых и российских-то паспортов не имелось?! Шишок принялся ворчать:
