руль, выжимают газ.
Раненым зверем взвоет мотор в ночи,
Больше не в силах противиться зову тьмы.
«Славься, Рогатый!».
В пальцах звенят ключи.
Вот и пришла пора запирать холмы.
Из века в век головой рискуя,
Ты эту присказку слышал часто:
«Лисицы могут за милю чуять,
Когда их братьям грозит опасность».
Иные скажут, мол, очень глупо.
А ты в ночи на звонок ответишь,
Всё сам поймёшь по дыханью в трубке…
И вот ты едешь. Ты снова едешь.
Почти что полночь. Не поздно будет
Поспешным шагом в метро спуститься.
В глазах усталых мелькают судьбы,
В вагонных стёклах мелькают лица.
Нас много: добрых, хороших, разных,
Но наши речи сочатся ядом.
В душе с годами всё больше грязи,
В делах же… нет, о делах не надо.
Спасти весь мир — как ни лезь из кожи —
Нельзя. А лгать не хватает духа.
Ведь он — как ты, но в разы моложе,
Считай, он порох ещё не нюхал.
Ты можешь рвать наизнанку душу,
Платить за честность двойную плату —
Тебя он просто не станет слушать!
Ты был таким же, как он. Когда-то.
Немой упрёк в тишине повиснет -
От прошлых дней никуда не деться.
Но он не станет идти по жизни,
Как ты — с тяжёлой бронёй на сердце.
За каплей капля вода сочится,
Но точит камень неумолимо.
Потоком смоет твои границы,
И всё — пройти ты не сможешь мимо.
Выходит, жизнь ничему не учит?
Броня вскрывается сетью трещин,
А ты… ты станешь немного лучше,
Не усложняя простые вещи.
Скалы Аида маячат вдали,
Туманом укрыт Тир-на-Ног —
остров всех влюблённых,
Горькие воды несёт река…
Там каждый год на краю земли
Усталый Мабон встречается с Персефоной
И говорит ей:
— Привет! Ну как? Лето хорошим было?
— Ты знаешь, да. В мрачную зиму
иду с лёгким сердцем нынче:
Сочных олив урожай богат.
А у вас? Холодно, как всегда?
— Были дожди, но вырос ячмень отличный!
— Ух ты! Я очень рада!
— Ну всё, пока.
Горькие воды несёт и несёт река…
Одна ладья ныряет в Мир-под-волной,
В другой Харон поднимается в полный рост.
Здесь, в междумирье, не гаснет закат;
И вечность
Змейкой свернувшись в кольцо, кусает себя за хвост.
А птицы кричат:
— До встречи весной!
— До встречи!
Лето упало, как искра в сухую листву.
Миг — и сгорело легко.
Рыжий убийца-сентябрь стоит на мосту —
Мёртвых считает богов.
Джимми родился с медным ключом в руке.
А где же дверь?
Не сумел прояснить вопрос
Ни Вилли — колдун, живущий на маяке,
Ни даже старуха Молли — хозяйка гроз.
Море кипело, пенилось от идей,
Прыгало выше встрёпанной головы.
Джимми ключом царапал сердца людей,
Но ни одно не открылось ему, увы.
Он в первый раз отчаялся в двадцать три.
Злился: «Сейчас всё брошу — назло судьбе!».
После остыл: «Может, дверь у меня внутри?
Что если это ключ к самому себе?».
Вот уже скоро в паспорте сорокет
(Но ощущается как тридцать семь и два).
А корабли беспечно летят на свет,
Молли уже сплетает для них шторма.
Вилли, конечно, всех, как всегда, спасёт.
Ведьма скривится: «Старый смешной дурак!».
Сколько столетий тянется это всё?
Джимми хотел бы их помирить, но как?
Этим предзимьем он честно не спал три дня,
Чтобы поймать за шкирку шальную мысль:
Высшая цель есть у каждого корабля,
А свет маяка не даёт им сорваться вниз.
Значит, бегом под крышу… а вот и дверь!
Всё это время рядом была, прикинь!
Джимми достался ключ от чужих потерь,
Он сунул его в замок.
Повернул.
И — дзынь…
***
Юная Молли как ветерок легка:
Шёлковый плащ, изумрудная зелень глаз.
Вилли танцует, кружа её на руках,
Ведьма целует его:
Дождалась!
Дождалась!!!
И солнечный зайчик тычется ей ладонь…
А в иномирье, на маяке мечты,
Новый волшебник Джимми зажжёт огонь,
И кто-то с ключом родится.
Быть может, ты?
Кошка коту говорит:
— Глянь, вот этот мой.
Глупый двуногий… а сам говорил «учёный».
Так бы и цапнула! Нет, ну а правда, чё он?
Курит одну за одной, не идёт домой.
Кот говорит:
— А моя развела бардак,
Даже лоток не может убрать, дурёха.
Ночью опять не спит. Ей, должно быть, плохо…
Я бы утешил, да только не знаю, как.
Кошка вздыхает:
— У вас это в первый раз?
Я-то постарше тебя, так что просто верь мне:
Люди вообще довольно крутые звери,
Может быть, в чём-то даже покруче нас.
— Думаешь, справятся?
— Справятся, так и знай!
Хмурится небо. Капает мелкий дождик.
— Ты к своему вернёшься?
— Ага. Попозже.
Нынче не время. Сам понимаешь: май!
Мокрой сиренью пахнет весной закат,
Солнечный свет отражается в мелких каплях…
Смотрят коты, с яркой радуги свесив лапки.
Нас обсуждают.
И от беды хранят.
Сотни созвездий в полночный час
Пляшут в небесной выси…
Дети с кошачьим разрезом глаз
По гороскопу — Рыси.
Носят веснушки, как верный знак
Внутреннего обличья.
Кто-то является к ним во снах,
Ластится и мурлычет:
«Баюшки, котик мой, мур-баю -
Пасынок человечий.
Я девять жизней тебе дарю,
Каждая — быстротечна.
Ты без когтей и клыков так мал -
Как уберечь, не знаю…
Помнишь, с качелей в саду упал?
Это была шестая!
Лапкой толкни этот жёлтый мяч -
Вспыхнет рассвет над полем.
Ждёт тебя девять больших удач
И девять бочек горя.
Будет чернеть каждый промах твой
Пятнышками на солнце…
Девять кругов сам поймёшь чего
Тоже пройти придётся.
Будешь во всех девяти мирах
Приговорён условно
Одолевать раз за разом страх,
Чтобы мечту исполнить!
Ну а пока спи, комочек тьмы,
Ты утомился, бедный -
Знаешь, такие коты, как мы,
Держат на лапках небо».
Что стало с нами, ответь мне, Эльза?
Твоя рубашка давно узка мне.
Но кто мог знать, что
