— Нет, нет… Я тут, через двор живу… Спасибо… Вам… Извините, что так…
— Ничего, ничего. Нам по пути. Давайте–ка я Вас до двора доведу.
Они вышли из метро и заскрипели молодым снежком, удаляясь.
А бутылка уютно лежала в тёплой урне, на мягкой бумаге. Все опасности остались позади; она, ошеломлённая, ещё не веря своему счастью, прислушивалась к болтовне новых подружек.
— Ну, и как тебе люди? — пропищала ей глупенькая «пепсиколка», вымазанная помадой. — Правда, душечки? У них такие вкусняшные жевачки, вау…
— Ой, не знаешь ты жизни, — нервно засмеялась наша опытная бутылка, затягиваясь окурком. Пивные соседки понимающе закивали. — Это какой–то кошмар. Сплошное… быдло.
— — — — — — — — -
Плохая примета.
…Обитатели бункера давно привыкли, что боятся их — а не они. И тем страшнее им было сейчас. Страх просачивался через потолок, вместе с ударами канонады, растекался по коридорам и помещениям. Иногда бункер нервно дёргался от особо близких разрывов. На столах валялись карты и схемы, зияли распахнутой пустотой сейфы. С верхних уровней доносились звуки патефона: там пьянствовали обезумевшие солдаты.
Перекошенный человечек, бледно–восковой от горя и ужаса, метался по тесному подземному кабинету. Его колотила крупная дрожь; он придерживал трясущуюся руку другой, словно прикрывал срам. Там, куда свисали руки, мучительно сосало, дёргало и сжималось. Но Гитлер всё ещё верил, что выберется. Верил и надеялся: возле дверей стояли два чемодана, на одном лежала женская шубка.
В дверь тихо стукнули, вошёл Борман.
— Мартин! — выдохнул Гитлер клекочущим горловым голосом, всплеснул руками и бросился к вошедшему. — Мартин!!!
Он схватил Бормана за руки.
— Где армия Венка?!! — его безумные глаза бегали по зрачкам Бормана.
— Мой фюрер, на Венка надежды нет, — печально покачал головой Борман. — Придётся спасаться бегством. Коридор подготовлен.
— Не терять ни секунды! — затряс осунувшимися щеками Гитлер. Его взмокшая чёлка прилипла ко лбу. — Будущее национал–социализма и Европы решается в это мгновение! Мы ещё остановим большевизм, в этом наше историческое предназначение! Ева! Ева!!!
И тут, откуда–то издалека, донёсся глухой металлический удар, словно гигантской кувалдой:
— БАМ–М–М–М…
Гитлер и Борман вздрогнули. Через полсекунды удар повторился. Ещё раз… Ещё… Мерные удары слышались всё яснее: БАМ–М–М… БАМ–М–М… БАМ–М–М… Они приближались.
— Что это?!
На пару секунд удары прекратились; в соседнем зале совещаний послышался придушенный взвизг, будто раздавили крысу. И снова эти жуткие БАМ–М–М… БАМ–М–М… БАМ–М–М…
Борман и Гитлер стояли, держась за руки, оцепенев от ужаса.
Двери распахнулись от удара ногой, и, согнувшись в три погибели, стремительно вошёл Металлический Гость.
Гитлер тоненько завизжал от ужаса и бросился в угол кабинета. У Бормана подкосились ноги, он рухнул на пол и закрыл рукой голову. Многотонный Гость, двигаясь пугающе угловато и быстро, придвинулся к Борману, придавил его металлической ногой и принялся трамбовать — слышался треск костей и жуткое чавканье, как по грязи, летели красные брызги. Надрывно, как бормашины, выли сервомоторы. Через несколько секунд под его страшной ногой остались только лужа и грязное тряпьё.
— Аста–ла–виста–бэби, — громыхнул гость бездушным металлическим голосом и повернулся к Гитлеру.
Гитлер тихо скулил, закатив глаза, и царапал стену за спиной.
Взвыв сервомоторами, Металлический Гость в два шага достиг фюрера. Левой рукой он придерживал распахнутое бронзовое пальто, правую вытянул вперёд.
— Плохая–примета–памятники–Ленину–трогать… — пророкотал он. Бронзовые пальцы крепко ухватили сомлевшего Гитлера за горло и подняли. Гитлер трепыхался в его бронзовой руке, хрипя и мелко вздрыгивая ногами.
— Модель–9К720–точка–Берлин–1945–нормализация–истории–завершена, — доложил терминатор, когда Гитлер обмяк. Бронзовое лицо робота было добрым, с бородкой и лукавым прищуром. — Готов–к–отправлению–в–точку–СПб–2009–для–выполнения–второй–части–миссии…
…И тогда Ющенко дёрнулся последний раз и с визгом проснулся. Он подскочил на кровати — задыхаясь, держась за горло. Сердце ухало в желудке, мучительно болело заспанное ухо, майка была липкой и ледяной. Возле кровати лежал DVD–диск с любимым американским фильмом.
В спальню заглянуло переполошенное лицо охранника:
— Виктор Андреевич, с Вами всё в порядке?!
Ющенко колотила крупная дрожь.
И вместе с ним в эту секунду крупная дрожь колотила ещё десятки людей — президентов, губернаторов, мэров, спикеров и прочую дрянь.
— — — — — — -
Ахтунг! Режиссёр Фёдор Бандрачук снимает римейк «Укрощения огня»!
«После грандиозного успеха проекта «Необитаемый остров», режиссёр Фёдор Бандрачук, по его словам, всерьёз увлёкся историей космонавтики и приступил к съёмкам римейка фильма «Укрощение огня». Фильм, как обещают, будет иметь рекордный бюджет и стартует в прокате 12 апреля 20хх года.»
«Новости кино»
***
Уютный номер в тихом маленьком отеле. В открытом окне виден пик Тейде, ярко освещённый полуденным солнцем. Ветер доносит шум океанского прибоя. За окном покачиваются пальмы.
В прохладной полутьме номера негромко разговаривают двое. Они с увлечением говорят о работе.
На столике перед ними разбросаны листочки с рисунками и текстами, помятые, заляпанные разноцветными пятнами, с весёлыми следами круглых донышек разных размеров. Бандрачук, развалившись в мягком кресле, задумчиво теребит косматую щетинку вокруг рта. Он выглядит измученным и помятым, каким–то бомжеватым — гораздо хуже, чем обычно в журналах и телевизоре. Продюсер грузно развалился в кресле напротив; он щедро плещет в стаканы по третьей порции виски. Толкает стакан Бандрачуку через весь стол, тот жадно ловит.
— Дреды и бородка косичкой, говоришь… Ладно, я с тобой согласен, в образе Главного Конструктора должны быть выраженные черты учёного–маньяка – так будет понятнее и зрелищнее. Окей, Гоша справится. Сценарий… Ну тут ты, как фанат истории космонавтики, разбираешься лучше моего, – Продюсер отодвигает стопку листочков. — А Первого Космонавта кто играть будет? – помятые глаза Продюсера мало–помалу разлипаются, начинают блестеть, сквозь заросли на давно небритых щеках пробивается румянец. — Ты же понимаешь – это патриотическое кино! Просвещение, нах! Так что Первый Космонавт должен пробить зрителя. До печёнок. Он должен сказать «Поехали!» так, чтобы у зрителя оргазм от патриотизма случился, как на XXVI съезде КПСС! Твою мать…
— Ну ты сам подумай: ничего не нужно изобретать, – уверенно скалится Бандрачук. Расстегнув воротник мятой сорочки, он разминает непослушные щёки, мучительно трёт блестящий загорелый череп и смотрит на Продюсера неопределённым взглядом, тоже блестящим. – Гагарин же! Всё уже описано. Он же наш, первый парень на деревне – куда проще! У него же, бля, улыбка!..
— Улыбка… — озадаченно чешет лоб Продюсер. — Кто у нас из портретов улыбаться нормально умеет? Они же все — под спецназы и братву заточены. Ты хочешь, чтобы Вдовиченков улыбался? Или Серебряков? Они тебе улыбнутся! Они так улыбнутся — сам все деньги отдашь… Микки Рурка, что ли, звать прикажешь улыбаться?..
— Всё уже придумано. Красивая улыбка — это красивые зубы и красивые губы, — раздельно внушает Бандрачук. Он говорит хрипловатым солидным баском, сверкая заплывшими глазами. – Это тебе любой журнальный фотограф скажет. Понимаешь? Ну?! Неужели не сообразил, кого мы наметили?
Продюсер сдвинул брови. Он напряжённо шевелит ртом.
— Безруков? – он косится на Бандрачука, но лицо того неподвижно. – Нет…
Вдруг до него доходит.
— Зверев, сука, что ли?! — проясняется его взгляд.
— Бинго! – Бандрачук, с усилием перегнувшись через столик, одобрительно подставляет ладонь, и Продюсер, довольный своей проницательностью, хлопает в неё своей волосатой пятернёй.
— Креативно, — с удовольствием соглашается Продюсер, и трясёт над стаканами остатками из бутылки. – Окей, Гагарина будет играть Серёжа Зверев, красавчик, – они звонко чокаются, — замётано. А ракеты? Бля, мне эта старпёровская совковая банальщина а–ля 60е, все эти сигарообразные формы — нах не нужны, — он пилит жирную шею ребром пухлой ладони. — И зрителю — нах не нужны, у нас не программа «Время». На дворе XXI век. Нужны концептуальные дизайны, современные, чтобы всех пропёрло!..
— Я тебя умоляю! – уверенно показывает ладони Бандрачук. — Дизайн будет улётный, команда художников – мировой класс. Надо будет — Джейсона Брукса подрядим.
— Допустим… А ты сам кого играть будешь? — Продюсер хитро смотрит на Бандрачука.
— Да я ещё окончательно не решил…
— Кого–кого?! – проницательного Продюсера не провести.
— Да так, — скромно опускает глаза Бандрачук, — эпизодическую роль. Секунд на двадцать экранного времени.
