Ознакомительная версия.
— Ты вообще слышишь меня?!
Возмущенный вопль с трубке по-прежнему звучал из далекого далека. В груди стало тяжело и сухо, как бывает перед началом очередного приступа. Я поискала ингалятор — лучше, чтобы в трудную минуту он оказался под рукой. Хватит истерить, Мила, нужно просто взять себя в руки. Восемьдесят на восемь будет шестьсот сорок. Это число триста двадцать, возведенное в квадрат. Стало немного легче. Кажется, я уже могу вдохнуть.
— Мила?! С тобой все в порядке?
Я провела рукой по лбу. Лоб был ледяным.
— Спасибо, Наташ, конечно, в порядке, — губы еще с трудом повиновались мне, но голос звучал ровно, почти как обычно. Обошлись и без ингалятора.
— Нет, ну подумай, какой гад!.. — Наташа сочувствовала и вместе с тем ждала — напряженно и жадно ждала моей реакции, всплеска эмоций, слез. Почему людей так притягивает несчастье других? Почему оно питает их и вливает новые силы? Каждому кажется, что на фоне чужих несчастий его собственная жизнь не так уж плоха.
— Оставь Макса в покое, — проговорила я, чеканя каждое слово.
— Что? — подруга искренне не поняла.
— Займись своими делами. Макс уже взрослый мальчик и может встречаться, с кем захочет. Понятно?
Цепочка тонкого серебряного браслета, который я терзала вот уже пять минут, наконец не выдержала и порвалась. Браслет, жалобно звякнув, упал на пол, к моим ногам, словно разрезанная финишная ленточка у ног победителя.
— Мил, ты что?
— Ничего. Займись-ка лучше учебой, там для твоего пытливого ума целое непаханое поле, — отрезала я.
— Психичка! — вспылила Наташка и бросила трубку.
Гудки в моем ухе прозвучали финалом.
Макс и Эля. Воображения не хватало, чтобы представить их вместе. «Пустая сплетня. Ложь», — подбирало трусливые объяснения сознание, но я уже знала, что это правда. Эля и Макс. Наверное, я ослепла, поэтому сама не догадалась.
Теперь, вспоминая виноватое лицо Макса и горящие глаза Эли, я чувствовала, что мозаика сложилась. Сама не знаю почему, но от определенности вдруг стало легче. Худшее свершилось. Чего теперь бояться? Наверное, нечего.
Я включила компьютер и села заниматься.
Через полчаса, когда в комнату заглянула мама, я была совершенно спокойна, а из колонок тихо звучал старый Blackmor’s night. Мне почти удалось убедить ее, что все в порядке, но тут меня настиг-таки приступ астмы.
— Ну вот, опять обострение, — сказала мама, глядя, как я судорожно вдыхаю из своего баллончика. — Межсезонье — опасное время.
В моей жизни и вправду наступило межсезонье.
Эль
Едва вернувшись домой, я подняла, что Мила все знает. Ну конечно, Наташка не стала молчать. Представляю, с каким восторгом она позвонила подруге, чтобы поведать ошеломительную новость. И хотя это примерно то, чего я и добивалась, меня охватила злость, словно бы я одна имела право на страдания Милы, а остальным лучше держаться от нее подальше.
Мила ничего не сказала, только отвернулась от меня.
— У нее опять обострение, — сообщила мама, на миг отрываясь от очередной книжки.
Папа не сказал ничего, как обычно не вникая в семейные проблемы. Он пришел, наверное, минут за пять до меня, и даже я чувствовала, что от него попахивает коньяком и женскими духами. Угадай-ка, к чему это.
Вот такая у нас семья. А меня еще спрашивают, отчего я выросла бездушным уродом. Да я, будет вам известно, на их фоне — белокрылый ангел.
Что главное для нашей семьи? Соблюдение приличия. Чтобы снаружи все было чисто-гладко, а что внутри — всем наплевать. Пипец просто! Помню, лет в десять я впервые сообразила, что мама и папа не любят друг друга. Это было словно гром среди ясного неба. А как же, формально они всегда соблюдали видимость: он дарил ей дорогие подарки и никогда не забывал поздравить с Новым годом, днем рождения и Восьмым марта. А что дома почти не бывает — так он мужчина, добытчик, должен зарабатывать. Я позже поняла, что у добытчика периодически случаются интрижки, на которые мама предпочитает закрывать глаза. Ей тоже выгодно: сидит дома, читает свои любимые книжки, ходит в фитнес-зал, в бассейн, к косметологу и маникюрше, покупает шмотки, может быть, не первого разряда, но и не усредненную дешевку — в деньгах папа ее не ограничивает, — в общем, и волки сыты, и овцы целы.
Сестрица — вся такая благообразная, прекрасная и возвышенная — тоже вся в них.
И только я — серая ворона с растрепанными перьями, урод и позорище нашей дружной пофигистской семейки, глядя на которую семейка Адамсов задохнулась бы от зависти.
Я включила комп, но ничего интересного там не наблюдалось. «Вконтакте» висело только одно письмо от Ковалева. Уже заранее зевая, я открыла его. Так и есть.
«Нам необходимо поговорить», — писал мне одноклассник.
Вот чудик! Может, ему и необходимо, но мне так вовсе нет. Нужно быть законченным дебилом, чтобы считать, что тот поцелуй что-либо значит. Я решила проявить свои лучшие качества и прямо объяснить то, что и так предельно ясно (что делать, если у парней мозги неправильно работают и они не понимают самых очевидных вещей).
«Не вижу необходимости. Если ты не заметил, сообщаю: меня интересуют парни постарше», — написала я и с улыбкой нажала «Ответить».
«А ты злая», — написал Ковалев тут же.
Я ужасно разозлилась и застучала по клавиатуре, набирая ответ:
«Вот и проваливай к добреньким! Нечего возле меня околачиваться. Повторяю по-русски: ты меня не интересуешь. И почему это парней всегда тянет к тем, кому они не нужны?»
«И твоего парня тоже?» — спросил Ковалев.
Я офигела. Подумаешь, какой умный!
«Не волнуйся, с моим парнем у меня все ОК, так что найди себе какую-нибудь девицу и разряжай на ней свои гормоны!» — ответила я и поспешно отключилась, чтобы оставить за собой последнее слово.
Ковалеву удалось задеть меня, однако фиг с ним. Гораздо сильнее меня занимала Мила. Она должна уже знать обо всем, и слова мамы о приступе астмы тоже подтверждают это. Так где же скандал, слезы — все, к чему я готовилась, подходя к дому?
Мила показалась мне выточенной из камня статуей. В свете лампы ее лицо было абсолютно белым, а на щеку падала густая тень от опущенных ресниц. Сестра, по-прежнему не бросив на меня ни единого взгляда, сидела над книгой, совершенно спокойная и невозмутимая. Ей что, абсолютно параллельно, что я увела у нее парня? Нельзя быть такой бесчувственной! На ее месте я устроила бы грандиозный скандал и сделала все, чтобы вернуть себе то, что мне принадлежало, хотя бы из принципа. Но Мила словно слеплена из другого теста.
СЕМЬ ФАКТОВ, ПОЗВОЛЯЮЩИХ ПОНЯТЬ, ЧТО ПЕРЕД ВАМИ НЕ МИЛА, А ЭЛЬ
1. Я никогда не промолчу, если на меня наезжают.
2. Я не буду тихо вздыхать и мучиться неопределенностью, надеясь, что объект моего внимания вдруг догадается о моих чувствах, а просто подойду и скажу ему об этом сама.
3. Я вообще предпочту действовать, а не сидеть на берегу реки, ожидая, когда мимо проплывет труп моего врага.
4. Я никому не позволю отбить у меня парня, даже если тот и даром мне не нужен.
5. Я не буду компенсировать отсутствие личной жизни фанатизмом в учебе. Говорят, это вредно для психики.
6. Я не буду трястись над каждой тряпкой и оплакивать ее, будто лучшего друга; я не буду смотреться каждые пять минут в зеркало, чтобы поправить и без того безупречную прическу; я не буду сидеть, вытянув ноги из боязни, что на брюках некрасиво оттопырятся колени.
7. Я бы давно убила такую младшую сестру, как я. Ладно, не убила бы, но заставила бы ее уважать себя и знать свое место.
* * *
Слух о том, что у меня появился парень, вовсю бродил по школе.
С утра, после первого урока, ко мне подошла первая красавица нашего класса Ксюша Пеночкина. Сказать по правде, ничего особенного она собой не представляет, та же Мила гораздо симпатичней, однако гонору — что вы, настоящая королева. Мы с ней не воевали только потому, что делить нам нечего: у нее свои интересы, у меня свои (мелкие стычки не в счет — с кем не бывает). А тут вдруг получилось, что я как бы влезла в ее епархию. И вот она подошла на перемене, разглядывая меня с любопытством естествоиспытателя.
— Привет, Эль, говорят, у тебя мальчик появился? — спросила она, сразу же переходя к делу.
— Ну, не знаю, можно ли назвать мальчиком двадцатилетнего парня… — протянула я, в точности подражая ее тону и манере вести разговор.
— Парни вообще развиваются медленнее девчонок, так что молодой человек должен обязательно быть на несколько лет старше, — с умным видом кивнула она, — моему восемнадцать.
И посмотрела на меня так, словно мы с ней принадлежали к закрытому элитному клубу, куда принимают только тех девушек, которые встречаются со взрослыми
Ознакомительная версия.
