Ким рассмеялся:
— Какой стог сена? Ведь сейчас конец июня. Разве что найдем кучку травы. На нее не очень-то уляжешься, будешь всю ночь трястись от холода. Да еще сено залезет под рубашку, так и проворочаешься всю ночь.
Но я стоял на своем. Сказал, что запросто могу внушить себе, будто мне тепло, мне и в самом деле станет тепло. Мы долго спорили с Кимом о том, что с собой брать, и наконец я заявил:
— Можешь брать хоть сундук, а я пойду без всего. Вовсе не собираюсь выглядеть навьюченным ишаком.
После этого Ким перестал со мной спорить и стал набивать свой рюкзачок всякой всячиной. Засунул в него свернутое рулоном одеяло, в карманы рюкзака распихал баночки паштета и сгущенного молока, а сверху к рюкзаку привязал котелок. Вдобавок прихватил старую маленькую палатку — раньше мы ее ставили в саду у дедушки.
Я решил идти в одной рубашке, но тут Ким не сдержался и назвал меня дураком: насмотрелся, мол, на киношного героя и теперь готов отправиться в горы раздетым.
— Не сомневайся, того артиста наверняка раздевали в горах только на минутку, пока снимали, а остальное время он сиднем сидел в машине, да еще небось в шубу кутался.
Тут я уступил брату, и мы решили взять куртки. Летние, разумеется.
С раннего детства Ким любил рассматривать географические карты. Поэтому и сейчас он наметил маршрут, узнал, каким поездом удобнее ехать.
Мы вышли на какой-то маленькой станции, и Ким предупредил, что привал у нас будет в местечке Кралики. Надо будет только внимательней следить за дорогой, чтобы не уйти в сторону от шоссе. Когда он разложил карту на каменной тумбе, я не выдержал и рассмеялся:
— Запланированный поход меня не устраивает. Я, например, пойду куда глаза глядят.
Поначалу все шло очень хорошо. Но потом от усталости ноги у меня начали заплетаться. Да и кровавые мозоли натер себе. Мы сели у речки, сняли кеды и опустили ноги в воду. Я взглянул на Кима и ужаснулся: у него на ногах были такие же кровавые мозоли, но он не канючил, держался как ни в чем не бывало.
Я специально выставил ноги так, чтобы Ким увидел мои мозоли, раз своих не замечал, но он не отрываясь смотрел в карту.
— Ким, давай здесь остановимся на ночевку. Тут не хуже, чем у киношного паренька. А завтра двинемся дальше!
Ким вытаращил глаза:
— Во-первых, мы не прошли намеченные семь километров, во-вторых, и в последних, у нас нет хлеба. Я хотел прихватить из дома, а ты сказал, купим по дороге.
— В таком случае пошли, — согласился я. — Купим в первой же деревне. Но дальше я уж не пойду, вон какие у меня мозоли! Помнишь, в прошлом году у меня нарывала нога? Как я тогда болел!
На это Ким ответил, что в прошлом году нога нарывала не из-за мозоли, а из-за гвоздя, на который я напоролся. А вот с хлебом дело обстоит похуже — до ближайшей деревни, по его расчетам, восемь километров.
Я лег на траву и говорю:
— В таком случае не нужно нам никакого хлеба. Обойдемся паштетом и сгущенкой.
Ким, натягивая кеды, с любопытством взглянул на меня:
— Если говорить откровенно, то у тебя нет ни молока, ни паштета. Ты ведь великий путешественник, а я обыкновенный ишак, который тащит поклажу, поэтому у меня есть и то и другое. Только наши запасы предназначены вовсе не для того, чтобы мы сейчас же их слопали.
Ким настаивал идти дальше и ночевать в Краликах. Я снова надел кеды, и настроение у меня испортилось вконец. Не знаю, почему я уперся с этими кедами. Да еще натянул старые носки, которые наскоро зашил Ким, потому что все остальные были грязные. Ким только затянул дыру, и теперь жесткий шов ужасно тер мне ногу. Я отругал брата:
— Нечего было браться, раз не умеешь. Лучше бы я попросил маму.
Ким промолчал, потом снова опустился на траву, снял свои носки и протянул мне. Но носки были малы мне и сдавливали большой палец.
Теперь я уже вообще не был похож на путешественника. Я едва волочил ноги, а когда легла вечерняя роса, то почувствовал, что ноги замерзают. Не знаю, как у кого, но у меня, стоит замерзнуть ногам, коченеет все тело. Я стучал зубами от холода и угрюмо молчал.
Тут-то я понял, что спать в сырой траве было бы еще хуже, чем тащиться до этих неведомых Краликов.
Наконец мы добрались до турбазы, но там оказалось все занято. Правда, одну кровать нам предложили, одну на двоих.
Эту ночь я никогда не забуду. Соседи наши ни на минуту не прилегли. Они все время пели и каждую минуту спрашивали нас, куда мы идем. В отличие от киношного парнишки, у меня не было ни малейшего желания разговаривать с ними. Ким показал на карте турбазу, где мы собирались ночевать завтра. Но один мужчина сказал, что там уже нет никакой турбазы: дом перестраивают. Киму оставалось только поблагодарить его за предупреждение.
Едва Ким положил голову на подушку, как моментально уснул. Я же не мог заснуть до самого утра. У меня болели ноги, мне неприятно было лежать под одеялом без пододеяльника. Кроме того, в одеяле, вероятно, водились блохи, так как кто-то время от времени кусал меня. Мне было холодно и хотелось есть. Пока мы добрались сюда, магазины закрылись, и нам ничего не удалось купить, а гуляш в кафе мы есть не стали. У нас с Кимом было одно одеяло, и я все время натягивал его на себя: у меня мерзли ноги. Брат, казалось, был безразличен ко всему, он ни разу не повернулся и, похоже, мог спать вообще без одеяла. Я лежал и думал, какой Ким выносливый, а ведь он меньше меня. Не помню, как я уснул.
Утром мы развели костер, и Ким сварил в котелке гороховый суп. На веточки мы насаживали кусочки хлеба и пекли его на огне. Ну и вкуснятина! Никогда такого не ел!
После этого я признался Киму, что считаю его настоящим путешественником. Ким согласился, что путешественники налегке бывают только в фильмах. К вечеру мы оказались перед выбором: либо успеть дойти до следующей турбазы — до нее еще два холма, — либо переночевать на старом сеновале, куда надо было лезть по сломанной лестнице. Сначала я предложил поставить палатку, в ней нам было бы хорошо, но Ким не согласился: а вдруг ночью пойдет дождь? Тогда мы вымокнем и озябнем. И он оказался прав. Ночью стало так холодно, что не только у меня, но и у Кима зуб на зуб не попадал. Мы лежали, прижавшись друг к другу, и не могли дождаться-утра. Не сломайся карманный фонарик, мы так бы и пошли в кромешной тьме, лишь бы согреться.
Едва рассвело, мы поднялись — скорее развести костер. Ноги у нас закоченели и руки тоже. Мы с трудом насобирали сучьев. Наконец запылало пламя костра, и нам стало тепло.
— Ты греешься у костра, потому что тебе посчастливилось отправиться в путешествие с ишаком, — проговорил Ким. — Отправься ты один, разжечь костер тебе помог бы разве что светлячок. Ведь вы, великие путешественники, спичек с собой не носите.
Днем мы тащились как сонные мухи. На вырубке не выдержали: грохнулись наземь и заснули как убитые. Проснувшись, вдоволь наелись земляники и двинулись дальше. В этот день нам повезло. Нас угостили хлебом со шкварками, потом простоквашей, а потом еще творожными сырками. Мы снова ночевали на турбазе — в гостиницу нас не пустили. Но мы заранее купили в кафе еду и даже наслаждались тишиной: кроме нас, в доме никого не было. Так выглядел этот наш поход, и Ким таскал ношу за двоих.
С тех пор Ким иногда, смеясь, спрашивает меня:
— Когда мы снова отправимся в поход, как «великие путешественники»?
Какой я путешественник! А как мне для школьного похода всего на одну ночь потребовалось иметь самый дорогой спальный мешок?! Ну и глупо же, что я называл себя «великим путешественником»!
Вот кто настоящий путешественник, так это наш преподаватель физкультуры. Еще студентом он ездил в Скандинавию и путешествовал там совершенно один. У него с собой никаких вещей не было. Все остальные студенты жили в городе, а он уехал к морю и один бродил по побережью. Как-то вечером он подошел к угасающему костру и увидел кожуру от картошки — совсем недавно кто-то ее здесь пек. Ему уж пора возвращаться в город, но на море было так чудесно, что уезжать не хотелось, а еды с собой не было. Тогда он собрал всю кожуру от картошки и съел. Он говорил, что кожура была необычайно вкусной, ничего подобного в своей жизни он больше не ел. И сделал он это не из-за отсутствия денег. Он вполне мог бы жить вместе со всеми студентами в городе и питаться так же, как они, но он выбрал то, что представлялось ему наиболее интересным.
Я тоже с удовольствием совершил бы такую поездку, но, если говорить откровенно, одному мне никуда ехать не хочется. Вот с Кимом — с превеликим удовольствием! Мама всегда говорила, что наш Ким рассудителен и никогда не теряет голову. Он готов помочь в трудную минуту, и можно быть уверенным, он никогда не скажет: не хочу или не пойду. Рядом с ним я могу выдержать все, даже такой холод, как тогда на сеновале, а без Кима, один, я бы просто сошел с ума.
