Стрелец сел на лягушку и прижал её к земле. Он вообще в этой горлично-лягушковой компании научился помалкивать и делать то, что велят.
Начала лягушка дуться. Дулась, дулась и сделалась такая большая, словно стог сенной. (По нашим городским понятиям, высота у неё была до второго этажа.) У стрельца только и было на уме, как бы не свалиться: «Как свалюсь, до смерти ушибусь!»
Лягушка надулась да как прыгнет! Перепрыгнула через огненную реку и сделалась опять маленькой пенсионеркою. (Просто поразиться можно тому, что происходит в этой истории. Только что лягушка была в отставке тридцать лет, а вот уже через огненную реку скачет как молодая.)
Смотрит стрелец — перед ним гора большая. В горе — дверь, и вроде незаперта. По крайней мере, замка пудового не видно и дырки для ключа нет.
Бабушка-лягушка ему говорит:
— Теперь, добрый молодец, ступай в эту дверь, а я тебя здесь подожду.
— А можно наоборот? — спрашивает стрелец. Лягушка его одёрнула:
— Делай, что велено. Как в пещеру войдёшь, хорошенько спрячься. Спустя некое время придут туда два старца. Слушай, что они будут говорить и делать. А как они уйдут, сам то же говори и делай.
(И откуда эта зелёная пенсионерка всё знает?)
Стрелец подошёл к горе, отворил дверь… в пещере темно, хоть глаз выколи! Полез он на карачках и стал всё кругом себя руками щупать. Нащупал пустой шкап, сел в него и закрылся. (Хорошо ещё, что в темноте шкап попался, а не гроб незаполненный.)
Вот немного погодя приходят туда два старца и говорят:
— Эй, Шмат-разум! Покорми-ка нас.
В ту же минуту — откуда что взялось! Зажглись люстры, загремели тарелки и блюда, и явились на столе разные вина и кушанья. И музыка заиграла красивая — балалаечная.
Старики напились, наелись и приказывают:
— Эй, Шмат-разум! Убери всё.
Вдруг ничего не стало — ни стола, ни вин, ни кушаньев, люстры все погасли. И музыка красивая тренькать перестала. Да и сами старцы куда-то подевались.
Вылез стрелец из шкапа и крикнул:
— Эй, Шмат-разум!
— Что угодно?
— Покорми меня!
— Ну что ж!
Опять явились люстры зажжённые, и стол накрытый, и всякие напитки и еда. Опять балалайка включилась. Особенно много было напитков разных. Хорошо, что Федот-стрелок непьющим был. А то бы он так и остался у стола лежать, как те матросы, с которыми он за оленем плавал.
Федот говорит:
— Эй, Шмат-разум! Садись, брат, со мною! Станем есть-пить на пару, а то одному мне скучно.
Невидимый голос ему отвечает:
— Ах, добрый человек! Откуда тебя Бог принёс? Скоро тридцать лет, как я двум старцам служу. И хоть бы раз эти деды меня за стол посадили. А уж сколько всего налопали!
(Странный этот тип, Шмат-разум. Неужели у него не хватало разума самому себе стол заказать? Или повышенная застенчивость ему мешала?)
Судя по всему, Шмат-разум за стол уселся. Смотрит стрелец и удивляется — никого не видать, а еда так со стола и улетучивается, так и улетучивается. Будто пара солдат за стол случайно села. Бутылки с вином сами поднимаются, вино само в рюмки льётся и куда-то исчезает. А куда — не видно (как у знаменитого фокусника Акопяна).
Стрелец Федот напился, наелся, и тут светлая мысль пришла ему в голову. Он говорит:
— Братец Шмат-разум, хочешь мне служить?
Мысль эта была относительно светлая, потому что не совсем это честно — чужого слугу переманивать. А стрелец Федот добавляет:
— У меня житьё хорошее!!!
Братец по кличке Шмат отвечает:
— Отчего не хотеть! Мне давно надоело здесь. А ты, вижу, человек добрый.
— Ну, прибирай всё да пойдём со мной.
(Всё-таки Федот-стрелец человек вежливый был. После себя грязной посуды не оставил. И всяких там осколков.)
Вышел стрелец из пещеры, оглянулся назад: никого нет. Он спрашивает:
— Смат-разум, ты шдесь?
То есть, наоборот, спрашивает:
— Шмат-разум, ты здесь?
— Здесь! Не бойся, я от тебя не отстану.
Сел стрелец на лягушку, лягушка надулась и прыг через огненную реку.
Посадил стрелец её в банку с молоком и отправился в обратный путь.
Долго, долго он шёл. Никаких припасов у него с собой не было. Молоко лягушачье из банки не очень попьёшь. А лягушек да устриц всяких русский люд тогда не ел.
Так как же шёл Федот без припасов?
Да очень просто.
Люди тогда беднее были, но добрее и путников всегда хлебом-солью угощали. Вот он и держался. Пришёл стрелец к тёще и говорит:
— Шмат-разум, угости-ка моих родственниц, да как следует.
Шмат-разум так их употчевал, что старуха от выпивки чуть плясать не пошла, а лягушке за верную службу назначила пожизненную пенсию — ежедневную банку молока.
Шмат-разум и сам угулялся насмерть, в помойку упал. Самого не видно, а голос слыхать. (Оттуда и пошло выражение: «Голос из помойки».) Больше ему Федот-стрелец так много выпить не позволял.
Наконец стрелец распрощался с тёщею, с дочками её и в обратный путь отправился. А что же дома происходило?
Царь Афронт от злости весь высох. Никак не мог он понять — куда красавица Глафира исчезла. Засаду около её дома целый год держал, и всё попусту. А комендант Власьев его так научил:
— Вот как Федот-стрелец появится, она к нему сразу и прибежит. Тогда схватить обоих, ему голову отрубить, чтоб под ногами не мешался. А её приковать к кольцу железному и учить её хорошему поведению и уважению к старшим и к званиям. При помощи прута медного.
Король Афронт во всём с ним согласен был. Единственно, с чем он не согласился, это с прутом медным.
— Медный прут слишком больно сечёт, надо взять золотой. И потом — некрасиво эту будущую королеву сечь медным прутом-то.
(Видите, ко всем своим предыдущим качествам король Афронт был ещё добрый король и мудрый.)
Позвал он придворных ювелиров и велел такой прут изготовить. А коменданту Власьеву дал указание пробное испытание провести. (У коменданта как раз отношения с женой испортились.)
Так что у них уже всё готово для встречи стрельца из трудного похода.
Шёл стрелец Федот, шёл, уморился. Ноги поднять не может.
— Эх, — говорит, — Шмат-разум, знал бы ты, как я устал.
Шмат-разум отвечает:
— Что же ты, стрелец, молчал-то. Я б тебя живо на место доставил.
Тотчас подхватило стрельца буйным вихрем и понесло по воздуху так быстро, что он из-под своей шапки даже выскользнул.
Он полетел, а шапка на месте осталась.
— Эй, Шмат-разум, постой! Шапка свалилась.
— Поздно, сударь, хватился! Твоя шапка теперь полтысячи вёрст назади.
Так и летел стрелец без шапки. Чуть-чуть не простудился. Города, деревни, реки под ним так и мелькают. Люди сельские в небо глядят и спорят:
— Вон человека нечистая сила куда-то тащит.
— Сам ты нечистая сила. Это Илья-пророк за своей колесницей гонится. Во сне упал.
Вот летит стрелец над глубоким морем, и Шмат-разум ему говорит:
— Хочешь, я на этом месте золотую беседку сделаю? Можно будет отдохнуть и счастье добыть.
Кто же от таких предложений отказывается! Стрелец, конечно, согласен:
— А ну сделай!
И тотчас неведомая сила опустила стрельца на море. Там, где за минуту только волны поднимались, там появился островок.
На островке золотая беседка. Шмат-разум (до чего же имя у него странное, никак не могу привыкнуть) говорит:
— Садись в беседку и отдыхай, на море поглядывай. Будут плыть мимо три купеческих корабля и пристанут к острову. Ты зазови купцов, угости-употчевай и променяй меня на три диковинки, что купцы с собой везут. В своё время я к тебе назад вернусь.
Федот не очень понял, что ему объясняли, однако лишние вопросы задавать не стал, чтобы бестолковым не показаться.
Смотрит стрелец — с западной стороны три корабля плывут. Увидели корабельщики остров и золотую беседку и подивились:
— Что за чудо! Сколько раз мы тут плавали — кроме воды, ничего не было. А на сей раз — на поди. Золотая беседка появилась. Пристанемте, братцы, к берегу, полюбуемся.
Тотчас остановили они корабельный ход: то есть паруса скатали, бросили якоря. Три купца-хозяина сели на лёгкую лодочку и поехали на остров.
А Федот-стрелец их уже дожидается.
— Здравствуй, добрый человек.
— Здравствуйте, купцы чужеземные. Милости просим ко мне. Погуляйте, повеселитесь, роздых возьмите. Нарочно для заезжих гостей и беседка выстроена.
(Ну, роздых здесь не особый. Ни тебе гуляний никаких, ни зоопарков. Только и есть что еда за столом. Но купцам и на твёрдой земле постоять соскучилось, они и рады.)
Купцы вошли, сели на скамеечку, золотые перила на зуб пробуют.
