Мальчик подошел поближе, притаился за кустом и стал наблюдать. «Как очутился на пасеке доктор и что он тут делает?» — думал он. Но вот доктор обернулся, и Генка узнал дедушку.
— Дедушка! Дедушка! — закричал он, выскочив из-за куста.
— Тихо, тихо! Чего ты раскричался?
— Дедушка, я ведь сначала не узнал тебя, подумал, что доктор какой-то.
Дедушка погладил бороду, засмеялся:
— Я и есть пчелиный доктор: ухаживаю за пчелами и лечу их.
— А тебя пчелы не кусают?
— Нет, они меня знают, — сказал старик, потом спросил: — Хорошо ли, внучек, погулял?
Дедушка Леким, конечно, сразу же заметил распухшую щеку и грязные разводы от слез, но он и виду не подал: над болью и слезами шутить нельзя!
— Хорошо… Я тебе ягод принес.
— Спасибо. Пойдем-ка обедать.
Дедушка поставил на стол тарелку с толокном, чашку с медом, нарезал большими ломтями черного хлеба, пересыпал в миску Генкину землянику. И Падышу в его плошку плеснул толокна.
Генка первым делом схватил ломоть хлеба и откусил большущий кусок: проголодался.
Когда поели, дедушка, лукаво взглянув на внука, загадал ему одну из своих загадок:
— Скажи-ка, внучек, что на свете вкуснее всего?
Генка не долго раздумывал:
— Мед!
Дедушка качает головой.
— Нет, не мед. Есть что-то повкуснее меда.
— Конфеты!
— Но угадал!
— Земляника?
— Нет, не она.
Призадумался внук, принялся перечислять все самое вкусное, что только мог вспомнить: и яблоки, и малину, и огурцы, и помидоры.
А дедушка свое:
— Нет, нет и нет.
— Больше ничего вкусного не знаю, — сдался наконец Генка.
Дедушка руками развел:
— Как же так? Ты же крестьянский сын. Подумай, для чего твой отец на своем тракторе землю пашет, о чем у него самая главная забота?
— О хлебе!
— То-то… Хлеб, внучек, вкуснее всего! И ты ведь не за мед перво-наперво взялся, а краюшку хлеба закусил. Так что знай: нет ничего вкуснее хлеба.
Когда утихли птичьи голоса в лесу и на землю спустилась вечерняя мгла, дедушка погладил мальчика по волосам своей широкой ладонью и сказал:
— Пора тебе, внучок, спать.
Генка однажды слышал от дедушки, что дети тогда растут, когда их гладят по голове.
Дедушка часто гладит внука, наверное, поэтому Генка и растет так быстро.
Лежа в постели, мальчик думает о том, какой хороший у него дедушка: веселый, умелый, добрый. Его даже пчелы не кусают. Наверно, любят…
— Дедушка, — говорит Генка, — как бы я хотел быть похожим на тебя!
Старик смотрит потеплевшими глазами, по не может удержаться от шутки:
— Тогда придется тебе отрастить такую же бороду.
Генка представляет себя с длинной черной бородой — и смеется.
— Спи, спи, час уже поздний, — притворно сердится дедушка. — Мои пчелы давно спят.
За окном шепчутся деревья, где-то в лесу кричит ночная птица.
Генкины веки становятся тяжелыми, и он засыпает…
1969
Возле реки Алмачки прошли сильные бои. Но ни красные белых, ни белые красных не смогли вытеснить с занимаемых позиций. Белые по-прежнему сидели в деревне Шурйыл. А красные со своим штабом находились в деревне Чурайгурт и готовились к новому решительному наступлению.
Пока шел бой, мать, напуганная стрельбой, не пускала Колю с Васей за порог. Но вот уже несколько дней не было слышно ни одного выстрела, и ребята, которым надоело сидеть дома, схватив корзинки, побежали в лес.
Чего-чего только не растет в лесах вокруг Чурайгурта! Кусты орешника ломятся от орехов; малину, смородину и другую лесную ягоду таскай ведрами, а что грибов — груздей, опят, рыжиков хоть возами вози!
Коля с Васей быстро набрали по полной корзинке грибов. И хотя мальчики не долго бродили по лесу и совсем не устали, все же, по обычаю, присели отдохнуть на небольшой лесной полянке.
Сидят на поваленном дереве, разговаривают, слушают пение птиц.
Вдруг в кустах зашуршало, и на поляну вышли два красноармейца. Они внимательно оглядели ребят, присели рядом. Один стянул с головы буденовку с красной звездой, отер ладонью потный лоб, спросил:
— Вы откуда же, ребята, будете?
— Из Чурайгурта.
— Та-ак… По рубашонкам вижу, что не богатого отца дети.
— Не-е, мы солдатки Анны сыновья, — ответил Коля.
— Братья, значит. Ну, а скажите, братья, вам приходилось бывать в Шурйыле?
— А то нет! У нас там бабушка живет, мы с Васькой часто к ней ходим.
— Это хорошо, — Красноармеец переглянулся с товарищем, потом сказал: — Вот какое дело, ребята. Нам позарез нужно узнать, сколько у белых в Шурйыле пушек и пулеметов. Не могли бы вы, ребята, нам помочь?
— А как?
— Сходите проведайте бабушку, а заодно посчитайте, сколько у белых пушек, сколько пулеметов. Потом вернетесь, нам расскажете, мы вас здесь ждать будем. Ну как, сумеете?
— Чего ж тут не суметь! — солидно ответил Коля. — Сделаем. Айда, Васька!
Ребята подхватили корзинки и скрылись в чаще леса.
Немного времени спустя они подходили к околице Шурйыла.
Часовой, стоявший у полевых ворот, равнодушно посмотрел на двух босоногих мальчишек в линялых домотканых рубашках, с грибными корзинками в руках.
Пройдя мимо поста, ребята остановились.
Отсюда, с пригорка, вся деревня была как на ладони. Возле школы, где помещался штаб белых, и у церкви, и в опоясавших деревню траншеях виднелись пушки и пулеметы.
Коля, почти не разжимая зубов, тихо сказал Васе:
— Ты считай пушки, я — пулеметы. Да гляди в оба, не пропусти которую.
— Эй, чего встали, рты разинули? — крикнул часовой. — Проходите, нечего вам тут глазеть!
Ребята двинулись было вперед, но неожиданно Коля подставил Васе ножку, и тот растянулся в пыли, едва не пропахав носом дорогу и рассыпав все грибы.
— Чего ты? — обиженно закричал Вася.
Беляк громко захохотал.
— Молчи, Васька, — зашептал Коля. — Так надо. Собирай грибы по одному. Как я скажу «пулемет» — клади груздь. Как скажу «пушка» — клади сыроежку. Понял? — И он закричал на брата так, чтобы слышал часовой: — Эх ты, раззява! Идешь — на ровном месте спотыкаешься. Вот подбирай теперь сам! Да гляди у меня, не помни грибы, бери по одному! — Потом он тихо добавил: — Ну, начали! Пушка, пушка, два пулемета, пушка, пулемет, еще пулемет… — Наконец он сказал: — Все!
Оставшиеся грибы Вася, как будто ему надоело их подбирать, отшвырнул ногой, и братья, уже не останавливаясь и не глядя по сторонам, пошли к бабушке.
— Ох, Колька, ну, ты и голова! — отряхивая штаны от дорожной пыли, сказал Вася. — Я бы ни в жизнь не додумался.
Бабушка обрадовалась внукам, напоила их молоком, угостила яблоками.
Увидев в окошко, что часовой у полевых ворот сменился, Коля сказал:
— Нам пора!
До опушки ребята дошли вразвалку, зайдя в лес, припустились бегом.
Через два дня у Шурйыла завязался ожесточенный бой. Белые были выбиты из деревни.
После боя крестьяне Шурйыла и Чурайгурта собрались на митинг. Первым выступил командир полка Скворцов:
— Товарищи крестьяне, банды Колчака навсегда выбиты из ваших краев, скоро мы очистим от них Удмуртию, а потом и всю Россию. Живите и работайте спокойно.
В конце речи Скворцов сказал:
— От имени командования и всего личного состава полка выношу сердечную благодарность двум юным жителям Чурайгурта — братьям Николаю и Василию Ереминым. Их разведка помогла нам в сегодняшней победе над врагом. Коля и Вася, подойдите к знамени полка.
Братья, стоявшие вместе с другими деревенскими ребятами впереди толпы, смущенно переминались с ноги на ногу.
— Ну-ну, смелее, орлы! Вы ведь не из робкого десятка! — ободрил их командир и, когда ребята подошли, сказал: — За оказанную Красной Армии помощь вы награждаетесь подарками.
И он надел на Колю и Васю буденовки. Настоящие, с красными звездами.
1970
Роман Валишин
У ИСТОКА РЕЧКИ УТЫ
Нигде на свете нет такой воды, как в родниках, бьющих у истока речки Уты.
Помню, совсем еще маленьким мальчишкой, когда ходили с приятелями в лес но ягоды, мы непременно сворачивали к Уте, пили чистую, вкусную, до ломоты в зубах холодную воду.
И потом, уже школьниками, работая в летнюю жару на колхозном поле, мы частенько бегали на Уту. Напьешься, умоешься — легче работается.
Бывало, мама, возвращаясь с лугов, непременно приносила ключевой воды в берестяной сарве[2]. Так и вижу: усталой походкой подходит мама к воротам, одной рукой она придерживает на плече косу или грабли, в другой несет сарву.
Все мое детство и юность прошли в деревне, на речке Уте.
Но вот я окончил школу и собрался в город, поступать в институт: я давно уже решил стать учителем.
