— А что это такое?
— Водители с работы уходят. Из столовой повара не уходят. Из мастерских не уходят. А из водителей бегут.
— Может, вы им платите мало? — спросила Маша.
— Больше всех платим. И путёвки даём.
— Может, у них детского сада нет?
— Есть у них детский сад.
Маша как начала выяснять, её не остановишь.
— Может, у них работа опасная? Сейчас бабушки так перед колёсами и бегают. Особенно дети.
— Не бегают у нас бабушки под колёсами. Сейчас на всех остановках подземные переходы есть.
— Тогда в чём же дело?
— Это я сама и хочу узнать.
— Знаешь что, мама. Напиши заявку нам в институт. Вам кого-нибудь выделят. Сейчас много хороших улучшателей есть.
— Придётся, — сказала мама. — Видно, без ваших улучшателей у нас плохо будет. Давай твой дневник.
Не прошло и двух дней, как Машу вызвал профессор Баринов. В этот раз он сидел за столом, ничего не клеил и был очень важный.
— Слушай, Маша, как у тебя в школе с отметками?
— По математике хорошо! Просто очень хорошо! — ответила Маша. — Ни одной двойки!
— А по другим предметам?
— И по другим предметам хорошо. Особенно по математике.
— Ладно, — сказал профессор Баринов. — Сейчас ты возьмёшь ручку и напишешь заявление. Это заявление будет и диктант одновременно. Ты его отнесёшь к начальнику отдела диктантов. Чтобы он визу поставил. Если он разрешит, выпустим тебя на линию. В троллейбусный парк требуется улучшателя направить.
Маша взяла ручку и стала писать. А профессор Баринов диктовал. Потом то, что получилось, Маша понесла к начальнику отдела диктантов.
— Здравствуйте, Анатолий Юрьевич. Это вам велели передать для визы.
Начальник взял заявление и стал читать:
— «ГлавнАму учёнАму праХфессору БаринАву. Заявление. Прашу направить мИня улучшательницей в трАЛебусный парк где работаИт мАя мама». О запятых и мечтать не приходится, — сказал он и поднял телефонную трубку. — «Алло. Позовите к телефону прах фессора Баринова. Это сам прахфессор? Очень хорошо. Послушай, кого ты ко мне присылаешь? Это какое-то чудо неграмотности. В её заявлении, может быть, два слова написано без ошибок».
Видно, профессор сказал что-то положительное про Машу. Потому что начальник отдела диктантов успокоился.
«Ладно. Зачисляй её в парк. Прикрепим к ней лучшую сотрудницу — жену товарища Жбанова».
Это известие удивило «прахфессора». Потому что Анатолий Юрьевич подтвердил: «Да. Да. Раз такой случай, бросаем лучшие силы. Я думаю, твою улучшательницу приведу в лучший вид.
Как там с троллейбусами — не знаю. Но писать грамотно она научится».
И началась у Маши новая жизнь.
Утром звенел будильник, и она бежала в школу к ребятам. Завтракала на ходу пирожками.
В школе она старалась радовать Екатерину Ричардовну — сидела как можно тише. Не высовывалась.
Дима Олейников ей шептал через парту:
— Два пьяных дядьки стоят и спорят. Один говорит: «Это — месяц». Другой говорит: «Это — луна». Идёт третий дядька. Они у него спрашивают: «Это месяц или луна?» Он отвечает: «Не знаю, ребята, я не местный».
Екатерина Ричардовна заинтересовалась:
— Дима Олейников, о чём это ты с Филипенко беседуешь?
— О звёздах, Екатерина Ричардовна. О луне.
— На уроке русского языка? Попрошу главного астронома выйти к доске и написать такое астрономическое предложение: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана».
Дима без особой радости подошёл к доске и стал царапать как курица лапой: «ВышИл месИц из тумана, вынул ножЕк из кармана».
— Очень мило, — сказала Екатерина Ричардовна. — Кто-то вышил месяц из тумана. То есть взял туман и стал туманом этот месяц вышивать. Кто-то вынул из кармана несколько ножек. Это, наверное, расхититель из табуреточной фабрики.
Олейников наливался соком, как помидор.
— Нет, — продолжала Екатерина Ричардовна, — не туда Олейников ведёт Филипенко, не туда. Не в те дали. Филипенко должна сесть и крепко задуматься.
Маша крепко думала. Но всё не о том. А о своём троллейбусном парке. Как только звенел последний звонок, она в любую погоду, снег ли, дождь, бежала на остановку троллейбуса «Школа». И ждала там минут под навесом двадцать. Пока подъезжал троллейбус № 66–99 второго маршрута.
Это был Машин троллейбус. На котором она работала.
За рулём сидел водитель Семёнов Александр Иванович. Маша садилась на место ученика. И они ехали.
Хотя Маша ехала на месте ученика, водить троллейбус ей не давали. Зато ей давали в руки микрофон и разрешали объявлять остановки и делать разные билетопокупательные замечания.
— Уважаемые граждане! — говорила Маша строгим голосом. — Наш троллейбус номер два следует по второму маршруту. Кто не взял билеты, возьмите. Кто едет не в ту сторону, выходите. Остановка «Бородинская панорама». Следующая остановка «Поклонная гора».
Люди думали: «Какая хорошая девочка. Папе помогает».
А другие говорили:
— При чём тут помогает? Не с кем оставить ребёнка, вот и взяли на работу.
А третьи спорили:
— И это всё не так. Это девочка из кружка «Умелые экскурсоводы». Она в троллейбусе практику проходит.
Маше нравилось, что она — умелый экскурсовод. Что она практику проходит. И она старалась:
— Остановка «Поклонная гора». Основана в тысяча восемьсот двенадцатом году Наполеоном. В честь Бородинской битвы. Здесь Наполеон сидел и ждал, что ему принесут ключи от Москвы и будут кланяться. Следующая остановка «Кутузовская».
На следующей остановке Маша продолжала беседу-лекцию с историческим уклоном:
— Но великий русский полководец Кутузов ключей не принёс. И кланяться не стал. Именно в честь этого события построена станция метро «Кутузовская», которая — сейчас.
А в промежутках Маша олейниковским шёпотом спрашивала у водителя Семёнова:
— Почему водители уходят? Может быть, у вас клуба на работе нет?
— Клуба у нас нет. Только не поэтому.
— Может, столовая плохо работает?
— Столовая-то плохо работает. Да не из-за неё.
Маша принимала эти сведения к сведению и продолжала:
— Уважаемые граждане. У нас самообслуживание. Если вы забыли взять билет, не переживайте. Оштрафуйте сами себя и поезжайте дальше. Следующая остановка «Панорама Бородинской битвы». В этой панораме погиб известный русский полководец Багратион. В честь которого названа станция метро «Багратионовская»… Товарищ с авоськой! Товарищ с авоськой! — кричала Маша в микрофон. — Вам выходить, а вы зацепились за пуговицу гражданки в очках. Ей выходить не надо. Поэтому скорее отцепляйтесь… Гражданин с ковром! Гражданин с ковром! Вы совсем придавили бабушку с утюгом у входа… А теперь гражданку с бидоном у окна… А теперь ещё лучше — военного у кассы! Да не вертитесь вы, пожалуйста, во все стороны! Нет вы вертитесь, только без ковра! Так я и знала! Теперь вы своим ковром дяденьку в шляпе толкнули. Поднимите, пожалуйста, шляпу. А теперь поднимите, пожалуйста, дяденьку.
Но Маша не забывала и про главное. И всё время спрашивала про текучесть:
— А может, вам квартиры не выделяют?
— Это точно — не выделяют. Да не из-за них.
Тут случилось вот что. Маша увидела, что к троллейбусу бежит Дима Олейников. Он подбежал к задней двери, Маша нажала кнопочку, и задняя дверь закрылась. Но открылась передняя. Дима побежал туда. Маша опять нажала кнопочку. И передняя дверь закрылась, а задняя открылась вновь.
Дима был из тех мальчиков, которые умеют бегать, но не умеют думать. Он опять побежал назад. А Маша сказала по радио:
— Уважаемые пассажиры! Около троллейбуса бегает мальчик Дима Олейников. Он учится на тройки. Пристаёт к девочкам. Сегодня съел большое яблоко и ни с кем не поделился. Ещё он хотел стукнуть пеналом ученицу Машу Филипенко. И смотрите, какой он неумытый и растрёпанный.
Все пассажиры с огорчением посмотрели на Диму. А он всё бегал от передней двери к задней. От задней к передней. Он понимал, что здесь что-то не так, но всё равно не мог выключиться. Только его осеняло, что бежать бесполезно, открывалась очередная дверь и ноги тащили его к ней.
От Димы уже шёл пар. И тут Маша сказала:
— Нет, такого мальчика троллейбус не повезёт!
Она закрыла обе двери. И пассажиры услышали:
— Следующая остановка «Мебельный». Названа так в честь мебельного магазина. В продажу поступили импортные табуретки.
Проработав в троллейбусе два маршрута подряд, Маша летела домой. Там её ждала суровая, чёрная, как грач, гражданка — жена товарища Жбанова — специалистка по русскому языку.
— Десять минут на обед, — говорила она Маше, — и займёмся языком. Кстати, как правильно — обеД или обеТ?
— Обед, — отвечала Маша. — Потому что обедать.
— А как правильно говорить: хлеб и суп?
