на мальчика.
— Ну да. Я хочу сказать, ведь у вас столько других комнат, и вы можете жить там. Вам не надо жить здесь.
— Не надо жить здесь! — выдохнула женщина. Она по-прежнему почти не понимала мальчика, и поэтому в ее голосе звучало только удивление.
— Да. Разве вам обязательно надо хранить эти вещи и чистить их все время, как сейчас — каждый день? Разве вы не можете отдать их кому-нибудь или выбросить?
— Выбросить — эти — вещи! — женщина так широко раскинула руки, что, казалось, она пытается в ужасе обнять каждый драгоценный коврик и бесценную салфеточку, которым грозит страшная опасность. — Мальчик, ты с ума сошел? Все эти вещи — ценные. Они стоят денег и времени и… и труда. Разве ты не можешь отличить красивую вещь?
— О да, я люблю красивые вещи, — улыбнулся Давид, невольно сделав грубое ударение. — И там, на горе, они были всегда. Там были восход и закат, луна и звезды, и мое Серебряное озеро, и облачные кораблики, которые плыли…
Но миссис Холли остановила его раздраженным жестом.
— Неважно, мальчик. Я должна была догадаться — при твоем воспитании ты, конечно, не можешь оценить эти вещи. Выбросить их, в самом деле! — и она снова принялась за работу, но теперь ее пальцы касались предметов почти с той же лаской, с какой мать утешает расстроенного ребенка.
Давид, чувствуя смутное беспокойство и неудобство, тревожно смотрел на нее. Затем он объяснил извиняющимся тоном:
— Просто я подумал, если вам не надо было так много убираться, вы могли бы больше гулять — сегодня и в другие дни, понимаете. Вы же сказали, что у вас нет времени, — напомнил он.
Но миссис Холли только покачала головой и вздохнула:
— Что ж, неважно, малыш. Полагаю, ты хотел как лучше. Уж конечно, ты в этом ничего не понимаешь.
Давид провел еще минуту, задумчиво глядя на ее ласковые пальцы, развернулся и вышел на боковое крыльцо. Он уселся на ступеньки, вынул из кармана два сложенных листочка и еще раз перечитал письмо отца затуманенными от слез глазами.
— Он сказал, я не должен горевать, потому что это его огорчит, — пробормотал мальчик, глядя на далекие холмы. — И он сказал, если я буду играть, горы придут ко мне, и я окажусь дома наверху. Потому что в моей скрипке есть все, чего я хочу.
Глубоко вздохнув, Давид сунул записку в карман и потянулся за скрипкой. Чуть позже миссис Холли, сметавшая пыль со стульев в зале, остановилась, на цыпочках подошла к двери, и, затаив дыхание, прислушалась. Когда она вернулась к работе, в ее глазах еще стояли слезы.
— Интересно, почему, когда он играет, я всегда думаю о Джоне, — вздохнула она.
После позднего ужина Симеон Холли с женой сидели на крыльце кухни, отдыхая от дневных трудов. Симеон закрыл глаза, а его жена смотрела на неясные очертания сарая, амбара, дороги или проезжавшего фургона, запряженного лошадью. Устроившийся на ступеньках Давид смотрел, как луна поднимается все выше и выше над вершинами деревьев. Потом он встал, проскользнул в дом и вернулся со скрипкой.
При первой же долгой сладостной ноте Симеон Холли открыл глаза и выпрямился, поджав губы. Но жена робко прикоснулась к его руке.
— Пожалуйста, не говори ничего, — тихо попросила она. — Пусть он поиграет, хотя бы сегодня. Он так одинок, бедный парнишка. — И Симеон Холли, нахмурившись, пожал плечами и откинулся на спинку стула.
Позже сама миссис Холли остановила игру, сказав:
— Идем, Давид, маленьким мальчикам пора спать. Я поднимусь вместе с тобой. — Она отвела Давида в дом и зажгла для него свечу.
Наверху, в маленькой комнатке над кухней, Давид вновь остался один. Как и в прошлый раз, желтоватая рубашка висела на спинке стула, и, как и тогда, миссис Холли утерла слезу, пока раскладывала ее. И, как и в прошлый раз, большая кровать с четырьмя столбами высилась в углу, грозная и огромная. Но теперь покрывало и простыня были пригласительно откинуты — миссис Холли весьма обеспокоилась, узнав, что Давид проспал прошлую ночь на полу.
И вновь, очень стараясь не смотреть на проколотых жучков и мотыльков на стене, Давид разделся. Затем, прежде чем задуть свечу, он подошел к окну, встал на колени и посмотрел на луну, сиявшую за ветвями деревьев.
Давид был глубоко озадачен. Он начал задаваться вопросом: что из него выйдет?
Отец говорил, что в большом мире его ждет прекрасная работа, но какая? Как ее найти? И как ее делать, если она отыщется? И еще: где ему теперь жить? Можно ли остаться там, где он сейчас? Конечно, это место ему не дом, но в нем есть комнатка над кухней, где можно спать, и добрая женщина, которая иногда улыбается ему со странным, отсутствующим выражением лица, от которого почему-то становится больно. Теперь, когда папы не было рядом, Давиду не хотелось ее покидать.
И еще были золотые монеты, мысль о которых тоже вызывала у Давида вопросы. Что с ними делать? Ему они не нужны — добрая женщина дает много еды, так что не надо ходить в лавку за провизией. Очевидно, больше ни на что деньги не требуются. Монеты были тяжелые, носить их с собой было неудобно, но Давиду не хотелось их выбрасывать или рассказывать кому-нибудь о них: однажды его назвали вором из-за маленькой монетки, а что скажут, если узнают про остальные?
И вдруг он вспомнил, что говорил отец — надо спрятать их до поры. Мальчик тут же ощутил облегчение. И как он раньше не подумал? Кроме того, он уже знал подходящее место — маленький шкафчик за камином в этой самой комнате! И, довольно выдохнув, Давид поднялся, вытащил маленькие желтые диски из карманов и засунул их подальше под стопки книг, лежавших на полках шкафчика. Там же он спрятал часы, но миниатюрный портрет мамы-ангела снова положил в карман.
Второе утро на ферме было в целом похоже на первое, только, когда Симеон Холли попросил Давида наполнить ящик для дров, тот решительным образом проигнорировал всех манящих жучков и мотыльков и стал добросовестно выполнять задание, пока не закончил его.
Мальчик был на кухне, когда прямо перед обедом туда вошел нахмурившийся Перри Ларсон с озабоченным выражением лица.
— Миссис Холли, вы б не могли глянуть в боковую дверь? Там женщина с мальцом, и чтой-то им неймется. Она-то по-английски ни гугу, а я б рад был хоть слово разобрать из ейной тарабарщины. Так, может, вы подсобите.
— Ну, Перри, я не знаю, — начала миссис
