— Что-о-о-о?
— Чего так?
— О чем это ты?
— Ну догадайтесь, — изумлению моему не было предела, экая наивность. Все мальчишки такие или только те, кто, к несчастью, приходятся мне родней? — Мама переживает за папу и Гарри, за то, что их нет, ну, и за то, что дядя Гас и тетя Софрония лишились дома и что ее друзей так и не нашли. Весь город в трауре.
— Это точно, — кивнул Сэм Хьюстон. — Она все чаще и чаще пьет эту свою микстуру. Сначала, как всегда, ложку, а потом еще одну, когда никто не видит.
— Какое это все имеет отношение к празднику? — поинтересовался Ламар.
— Какие тут праздники, когда у людей траур. И потом, для мамы с Виолой это куча работы, да и у всех остальных тоже будет дел по горло, — вздохнула я. — Похоже, вы слишком веселились в прошлом году, вот и не заметили, сколько труда в это вложено.
Молчание. Похоже, мы все думаем об одном, но никто не хочет быть первым.
В конце концов первым открыл рот противный старший брат:
— И что теперь? Как бы нас не оставили без дня рождения.
— И без подарков, — заволновался Сэм Хьюстон.
— И без торта!
Салу Россу скоро девять, но он по-прежнему объедается сладким, и его потом отвратительно тошнит.
Они на меня уставились, словно я во всем виновата.
— Я тут ни при чем. Я просто задаю вопрос.
— Что нам делать? — спросил Сэм Хьюстон.
И снова молчание.
— Даже не знаю, можно ли как-нибудь поправить дело, — призналась я наконец.
Сал Росс посмотрел на меня с тоской:
— Может, поговоришь с ней, Кэлли? Как девочка с девочкой. Может, она тебя послушается.
— Кэлли — глупая девчонка, если на то пошло, — ухмыльнулся Ламар. — Мама никогда ее не слушала и слушать не будет. Лучше мне с ней поговорить.
— Нетушки, — завопила я, — ты уж наверняка все испортишь!
— Ну, если ты такая умная, давай сама. Смотри у меня, наломаешь дров — мигом окажешься в загоне у Петуньи.
— Прямо испугал!
Но как я ни храбрилась, я не могла отделаться от мысли, что он и впрямь затолкает меня в хлев к свиньям. Ламар редко задумывается о последствиях и не понимает, что даром ему такое безобразие не сойдет. Единственная сестра валяется в хлеву!
Мы договорились снова встретиться через час, и я поднялась к себе, чтобы собраться с духом перед разговором с мамой. Хорошо. Лучший аргумент, наверно — напомнить маме, что братья сильно скучают по отцу и Гарри (по правде сказать, я не очень-то замечала, чтобы они скучали). Праздник всех развеселит и подбодрит. Не то чтобы наглая ложь, но и не вполне правда. Чем больше я об этом думала, тем фальшивее звучало мое утверждение. Меня мучила совесть. Настроение — хуже некуда. На душе — мрак.
Подтянись, Кэлпурния. Пора отправляться на поиски объекта твоих устремлений.
Я спустилась вниз. В столовой, словно в первый раз, поглядела на портрет родителей, снятый в день свадьбы, двадцать лет тому назад. Я никогда особенно не рассматривала эту фотографию, ну разве только любовалась на старинные наряды, особенно на турнюр маминого платья, такой смехотворно старомодный.
Теперь же я замерла перед портретом. Отец — высокий и статный в парадном костюме, мама — такая красивая, платье украшено брюссельскими кружевами, на голове венец из восковых цветов, длинная, до самого пола вуаль струится словно туманный водопад. Выражение лиц напряженное — надо долго стоять неподвижно, чтобы получилась хорошая фотография, но в глазах — надежда на будущее, предвкушение счастья и новой, совместной жизни.
Все же сбылось, они счастливы. Да? Гляди, кем они стали — столпы общества, гордые родители семерых выдающихся отпрысков (ну, шестерых, Ламар не считается), владельцы преуспевающего хлопкового бизнеса и самого большого дома в городе, все их уважают и ценят. Они именно так представляют счастье, такое счастье им подходит. Кто бы сомневался?
Пора идти в гостиную. Мама уснула в кресле, у ног корзинка с шитьем, на коленях порванная рубашка. Шиньон съехал на бок, растрепанные волосы придают ей странный вид — она же всегда подтянута и застегнута на все пуговицы. На лице морщинки, в волосах прибавилось седины. Грустно! Почему она такая измученная? Я чуть не расплакалась, глядя на нее.
Мама вздохнула и открыла глаза:
— Похоже, я задремала, Кэлпурния. Можешь поиграть на пианино. Мне это не помешает.
— Я могу и попозже. Я… я хотела поговорить о наших днях рождениях.
Мама погрустнела — ничего хорошего это не обещает. Ничегошеньки. Но я все равно начала тщательно приготовленную речь.
— Понимаете, мальчики так соскучились по папе и по Гарри. Я подумала… может быть… мы подумали… понимаете, большой праздник нас бы всех подбодрил.
Мама нахмурилась. Я попыталась быстренько закончить:
— Нам бы всем стало повеселее, как вы думаете? Мы бы…
— Кэлпурния!
— Мы бы позвали только самых близких друзей. Не надо приглашать целый город, как в прошлом году. Слишком много возни, я понимаю, мы бы…
— Кэлпурния!
Тихий, потухший голос заставил меня остановиться на полуслове.
— Да, мама?
— Как тебе кажется, подобает ли праздновать дни рождения, когда столько людей погибло? Посмотри мне в глаза: ты и вправду так думаешь?
— Ну…
— Это просто-напросто невозможно.
— Ну, я…
— Столько погибших! А те, кто выжил, ютятся в ужасных условиях. Бедные дядя Гас, тетя Софрония и кузина Агги потеряли все, что имели. Даже представить себе невозможно, что им пришлось пережить. А твой отец, твой брат — каково им сейчас приходится? Ужас! Настоящая трагедия.
Она даже не повысила голос. Зачем? У меня и так от стыда шея побагровела и зачесалась.
— Конечно, мама, простите меня. Конечно, вы правы.
Она подобрала рубашку, которую чинила, — разговор окончен. Мне показалось, что я стала меньше ростом. Расчесывая шею, я на цыпочках вышла из гостиной. Братья ждали на крыльце.
Ламар тут же обо всем догадался:
— Я же говорил, все испортишь!
— Я старалась, как могла.
— От твоих стараний толку мало.
— Ты бы видел ее лицо, Ламар.
— Лицо? И ты тут же сдалась? Кто так ведет переговоры? Чего ждать, если глупая девчонка берется за настоящее мужское дело? Теперь я сам с ней поговорю.
Он откашлялся и сплюнул на землю.
Как же мне хотелось ему наподдать — такая несправедливость, но он уже развернулся и ушел. Сэм Хьюстон и Сал Росс с надеждой смотрели то на меня, то на него, но в конце концов потащились за старшим братом.
— Она сказала, это невозможно! — завопила я вслед.
Они пропустили мои слова мимо ушей. К тому же крапивница моя разыгралась не на шутку. У лошадиной поилки я намочила фартук в холодной воде и приложила к шее. Я наматывала круги, медленно дыша и стараясь успокоиться. От компресса полегчало — шея чесалась меньше и настроение немного исправилось. Пора было принять еще одно лекарство — оно уж точно поможет: поговорить с дедушкой.
Он сидел в лаборатории. Занавеска из мешковины откинута — так и светлее, и свежее.
— Опять крапивница? Что на этот раз? — сказал он вместо приветствия.
— По мне всегда видно, когда что-то не так?
— По тебе не всегда, но по твоей коже уж точно.
— Только ничего не говорите, но я задумала сбежать из дома, — я изобразила улыбочку, чтобы он знал: это просто шутка. Или почти шутка.
Страшная новость не поколебала его невозмутимого спокойствия.
— Сбежать из дома? И куда? А деньги откуда возьмешь? Ты уже все обдумала?
— Накопила. Двадцать семь центов.
— Сомневаюсь, что на двадцать семь центов купишь много независимости.
— Да, — вздохнула я. — Жалкая сумма для побега. Поезд до Остина и то стоит дороже. Но если я накоплю достаточно, вы поедете со мной. Куда я без вас?
Я поцеловала дедушку в лоб и добавила:
— Но вы, наверно, сможете сами за себя заплатить.
— Спасибо за любезное приглашение, но теперь я путешествую, преимущественно не выходя из библиотеки. Не поднимаясь с кресла можно отправиться в дальние дали, и ничего, кроме глобуса и атласа, не нужно. В мои преклонные годы настоящие приключения обеспечиваются линзами микроскопа и телескопа. Мне всего хватает прямо тут — среди моих образцов и книг.
Я обдумала сказанное и поняла, что и я — путешественник и исследователь. Я уже пересекала океан, чтобы попасть в Англию Чарлза Диккенса. Я сплавлялась на плоту по Миссисипи вместе с Гекльберри Финном. Стоит только открыть книгу — и отправляешься в путешествие во времени и пространстве.
— Но отчего такая спешка и неодолимое желание покинуть наш городок? — поинтересовался дедушка.
— Я маму расстроила своей грубостью. Но я не очень виновата. Это все братья.
— Братья, они такие — мрачно провозгласил дедушка, а потом выслушал мою печальную историю и согласился, что жизнь далека от справедливости.
